Арда пополам

Наш город, в общем-то, небольшой, с Москвой не сравнишь. Из достопримечательностей имеются пожарная каланча 19-го века, горисполком в двенадцать этажей из стекла и бетона, двадцать трамвайных маршрутов и три института — педагогический, медицинский и сельскохозяйственный. А еще у нас имеется Комсомольский парк на берегу реки, где каждую субботу собираются толкинисты, мы то есть. Нас, конечно, не так много, как в Москве, или там, в Петербурге, но зато мы никогда не ссоримся и никаких крупных разборок у нас не бывает. Пусть москвичи себе ругаются — у них за год можно друг друга не увидеть, если специально того не хотеть. А у нас — задерешь какого-нибудь чересчур ретивого маньяка, а потом окажется, что он на соседней улице живет.

У нас в Комсомольском парке всякого народу полно. Есть дивные эльфы, гоблины, хоббиты, какие-то совсем неведомые науке существа с неизвестной планеты, несколько кендеров, парочка повстанцев, три Амберских принца и всякого разного народу без счета. Ниеннисты тоже есть — куда же без них? И никаких разборок между толкинистами и ниеннистами не было до того самого дня, как вернулась из Москвы Ундомиэль. За год учебы в университете она, видимо, так прониклась московской непримиримостью, что решила тут же что-то искоренять и преображать и мишенью для ее нападок стали наши бедные темные. С орками она решила не связываться, они парни здоровые, они и по голове могут. А ниеннисты наши — создания хрупкие, нежные, они даже послать не умеют, не то что кулаком огреть. Мало того, что Ундомиэль сама развела буйную деятельность по уничтожению дурного влияния злобного Моргота, так она еще и позвала из Москвы знаменитую Эленриль, которая хоть и занята круглый год без продыху, но смогла выделить несколько дней своего драгоценного времени, чтобы разобраться с заразой калечащий умы молодежи... и далее по тексту.

Я сам не скажу, что очень темный. Но и светлым назвать себя не могу. Не по душе мне как-то эти эльфы и сказочки с красивым концом. В жизни, небось, все так красиво не бывает, да и злодеи куда умнее, чем те же назгулы, которые с трех шагов Кольцо учуять не смогли. Но «Черная Книга», с другой стороны, меня особо не привлекает — там все еще красивее и такое хрупкое, что того и гляди разобьется. А я не привык на цыпочках ходить, уж если я куда-то попал, я со всех сторон это исследую, и чужим словам верить не буду. Такой вот я, ни светлый и не темный, человек, в общем, а кем же мне еще быть? Но к ниеннистам нашим я отношусь с симпатией, иногда даже с большей, чем к толкинистам — особенно к их заводилам Арэдэль и Мэлвен. Третьей в их компании была та самая Ундомиэль, что в Москву учиться уехала. Вот еще чего не понимаю — почему ей здесь не сиделось, ей что в нашем родном городе тесно? Я если после своего техникума куда поступать буду, то только на заочный. Элхэ, Ахтэнэ и Нариэль тоже никуда уезжать не собираются. Ахтэнэ учится в медицинском, Нариэль в педагогическом, а Элхэ только в следующем году школу кончает и еще не выбрала, куда ей поступать. Предки прочат ее в сельскохозяйственный, поскольку живут они на самой окраине, в бывшем поселке, дом у них деревенский, огород есть и живности полно. У них есть поросенок Тулкас, козел Гэндальф и белая козочка Варда, а собак и котов вообще без счета. Когда пошли слухи о скором приезде Эленриль, Нариэль предложила натравить на нее Гэндальфа, на что Элхэ обиженно воскликнула: «Не дам обижать моего козла, он-то в чем виноват!»

В день, когда Эленриль явилась в Комсомольский парк, народу там собралось без счета. Я даже не думал, что у нас столько толкинистов. Все, как всегда, расселись под кустами на полянах и на берегу пруда и делали вид, что им, в принципе, все равно и пришли они сюда просто так ради хорошей погоды. Светлая наша троица уселась на скамеечке между двух раскидистых лип (которые мы Валинорскими Древами называем) и гордо так на всех свысока поглядывала. И Эленриль с ними — симпатичная такая на первый взгляд девица, светленькая, только вот голос больно громкий, на другом конце парка, небось, ее слышно. А темные на полянке у самого спуска к пруду уселись кружочком, Ахтенэ слушали (она у нас один из лучших менестрелей, это только Мэлвен не признает) и делали вид, что это все им глубоко безразлично. Элхэ зачем-то притащила с собой любимого пса — кавказскую овчарку по имени Кархарот. Собственно, из-за Кархарота и случалась вся эта история, если бы его не было... Впрочем, расскажу все по порядку.

Прошло, наверное, полчаса, а то и час, когда Эленриль надоело, что на нее не обращают внимания и она, сопровождаемая светлой троицей, направилась к Ахтенэ. Послушали ее минут пять, а потом Эленриль надменно так произносит:

— И ты называешь это авторской песней? Да такие стихи можно километрами писать!

— Тогда почему ты не пишешь? — мгновенно отреагировала Ахтенэ

А Нариэль отобрала у Ахтэне гитару и протянула ее Эленриль:

— Спой что-нибудь свое, если тебя наши песни не устраивают.

Эленриль поморщилась:

— Я не пою. И не собираюсь, пока всякие неумехи гитары терзают. Я не собираюсь отдавать себя на откуп толпе.

Народ, столпившийся вокруг, недовольно зашушукался. Интересно, а кому бы понравилось, что его откровенно мордой в грязь тыкают? Однако Ахтенэ сделала вид, что ничего не услышала. Вновь взяла гитару и запела. На этот раз — Ниенну.

— «Читайте книги между строк», — передразнила Ундомиэль, — а вы хоть сами строки прочитать удосужились?

— Вот именно, — поддакнула Мэлвен. — Если внимательно читать книги Толкина, то от всех построений Ниенны не останется камня на камне.

— Послушай, дивная ты наша, — не выдержала порывистая Нариэль, — мы вас трогали? Мы к вам пристаем? Мы вас в свою веру перетащить пытаемся? Так почему вам вашей веры недостаточно, обязательно надо к другим лезть, когда они того не просят?

— А потому что не вера у вас, а заблуждение, — вступила, наконец, в разговор Эленриль. — Вы даже свою любимую книгу невнимательно прочитали, Ундомиэль правильно говорит. Помните, с чего там предисловие начинается? «В начале было слово». Прямая отсылка на Евангелие от Иоанна! А какое слово было у них там в начале? «Слово было — имя, то, что не числится больше среди имен Валаp». Имя Мелькора! Имя сатаны, отвергнувшего Бога архангела!

— Эленриль, ты что, христианка? — перебила ее Нариэль.

— Я агностик, — гордо ответила Эленриль.

Элхэ громким шепотом спросила у Нариэль:

— А что такое «агностик»?

— А это христианин, который боится себе признаться, что он христианин.

Честно говоря, Эленриль меня уже начала утомлять. Ее речуга до боли напоминала лекцию не то по философии, не то по литературе, а явственным подтекстом читалась мысль «какая я тут умная, и какие вы все глупые». Может быть, что-то умное она в самом деле и сказала, но в ее патетическом самолюбовании все мысли как-то растворились. Лучше б она спела что-нибудь... Какие-то ее стихи я видел и мне они понравились.

Эленриль гнала свою телегу, Нариэль время от времени вставляла весьма едкие и меткие замечания, Ахтэне тихо-тихо наигрывала простой мотивчик на гитаре, а Элхэ сидела у ног Нариэль и рассеянно гладила Кархарота. А пес глядел на гостью из Москвы прямо-таки волком, как будто чувствуя исходящую от нее опасность для темной троицы. Пес у Элхэ замечательный! Куда угодно его бери — на игру, на тусовку, на прогулку — ничего не испортит, не помешает, как будто его и нет вовсе. Но стоит кому-то проявить к Элхэ пусть даже маленькую недоброжелательность... Бедняга на своей шкуре убедится, что имя знаменитого волка псина носит не зря. Однажды он загнал Корума на дерево, из-за того, что тот попытался приставать к Элхэ. Снимали незадачливого Вечного Героя всей тусовкой, а Элхэ с подругами держали Кархарота, чтобы снова не набросился. Вот и сейчас — Эленриль ему явно не понравилась. Он смотрел на нее пронзительными явно волчьими глазами и тихо рычал, словно приглашая хозяйку уйти отсюда подальше.

— А эти девочки-Элхэ, — продолжала эльфийка свой бесконечный монолог. — Ведь все это, по сути бегство от проблем, от самого себя...

— Ты Элхэ не трожь, — проворчала Нариэль. — Ты нас не знаешь, отчего же тогда судишь?

— У вас не лучше, чем везде, — отмахнулась Эленриль. — То же закатывание глаз, те же истерики «Ах, Учитель, как я его люблю!»

— Не смей говорить о тот, чего не знаешь! — не выдержала Элхэ.

— Девочка, не перебивай старших, — надменно обратилась к ней Эленриль.

Элхэ бы может и стерпела, она у нас тихая и безответная, но Кархарот не выдержал. Без лишнего шума, без лая, спокойно и деловито, он подошел к Эленриль и укусил ее за ногу. А челюсти у него, между прочим — сам Драуглуин позавидует!

Эльфийка заорала дурным голосом, попыталась отскочить, но с одной стороны от нее было дерево, за которым столпился народ, с другой — ниеннисты и разъяренный пес, и поэтому она потеряла равновесие и шлепнулась прямо в пруд.

— Ну все, Кархарот эльфийку заел, — прокомментировал Шаграт. А Мерлин добавил:

— Держитесь, Аст-Ахэ, сейчас вам устроят Войну Гнева.

Мокрая, со спутанными волосами, со свисающими с одежды водорослями, Эленриль выбралась из пруда. Вытаскивала ее вся светлая троица. Выражении лица эльфийки не предвещало ничего хорошего.

Она повернулась к Элхэ и вдруг, вместо того, чтобы обругать ее последними эльфийскими словами, бросилась к ней на шею:

— Элхэ! Сестра моя! Наконец-то я тебя нашла! Наконец-то я вспомнила, кто я!

— А кто ты? — недоуменно спросила Элхэ, осторожно пытаясь отцепить от себя мокрую эльфийку. — Ты же Эленриль, нолдэ...

— Я не нолдэ! Я из Эллери Ахэ, меня лишили памяти и внушили мне, что я нолдэ! Я всю жизнь прожила среди Нолдор и, если бы не ты, никогда бы не вспомнила себя! Где наш Учитель, что с ним?

Мелвен, Ундомиэль и Арэдель с изумлением глядели на нее, но не слова не произносили, как будто считая все сложно продуманной мистификацией. Эленриль тем временем продолжала распинаться о любви к Учителю, о темных эльфах и белых скалах, причем тем же же тоном и такими же выражениями, как она перед этим говорила о Толкине и Едином Эру.

— Что это с ней? — перешептывались вокруг.

— Элхэ, у тебя собака, случаем не бешеная? — поинтересовался Шаграт.

— Сам ты бешеный, — обиделась Элхэ. — В среду только к ветеринару водили!

— А может, кто в пруд чего накастовал? — предположил Мерлин.

— Да, печальное наше озеро Нурнэн, — подхватил Корум, — что в него бедного только не кастовали.

— Почему это Нурнэн? — удивилась Ахтэне. — Вроде же Куивиэнэн было?

— А вот как на майские Шаграт тут две бутылки водки и ковыряльник утопил, так и стало Нурнэн. Причем ковыряльник вытащили, а водку нет.

— Да? А может, она-то как раз водку и нашла?

— Не могла она так быстро найти! — вздохнул Шаграт. — Если бы бутылку подобрала, я бы сразу заметил, у меня знаете какой нюх на такие вещи! Не хуже, чем у назгулов на Кольцо Всевластья.

— А может, здесь вся вода в водку превратилась? — предположил Мерлин. — Может ты у нас Мессия, а Шаграт? Тот воду в вино превращал, а ты, чтобы не мелочиться — прямо в водку?

— Ну тебя! — отмахнулся Шаграт, но все же наклонился над водой — попробовать. Зачерпнул пригоршню грязной водицы, глотнул и, отплевываясь, полез на Мерлина с кулаками. — Я тебя сейчас сам в этом поганом пруду утоплю, за то, что смеешь над честным орком издеваться, ты, хроник амбарный!

До наших светлых эльфиек, кажется, дошло, что происходит что-то неладное. Потому что Эленриль на их присутствие никак не реагировала, а продолжала что-то нести про черные крылья и любовь к миру, не выпуская из рук ошарашенную Элхэ.

— Эленриль! — окликнула ее Ундомиэль. — Эленриль, что с тобой?

— Я не Эленриль! Я Ахэнен. Меня в детстве лишили памяти и внушили мне, что я нолдэ. А я из Эллери Ахэ, из учеников Черного Валы!

— И сколько же тебе было лет, когда тебя лишили памяти? — поинтересовалась Нариэль.

— Два с половиной года! Но я помню Учителя...

— Да-да, — ехидно заметила Нариэль, — он носил тебя на руках, а ты нечаянно испортила ему черный плащ. Он вымок, и Учитель не смог в мокром плаще летать. Как ты смела лишить Мелькора крыльев!

Ни на грош ей Нариэль не поверила. Уж по ней-то видно — когда она таким тоном издеваться начинает, значит нисколечки не верит. А эльфийки чуть в обморок не попадали.

— Эленриль! Что ты говоришь! Это ложь Моргота!

— Да-да, это они тебя заморочили! Ты не можешь быть Эллери Ахэ, потому что их не существует! Профессор о них не писал!

— Профессор мог о них не знать, — грустно вздохнула Эленриль. — Имен не осталось, приказано забыть. Валар сделали все, чтобы сама память об учениках Крылатого иссякла на земле... Но мы остались, наша память дремлет в нас и рано или поздно она проснется и сметет вас, светлых, с лица земли... Ахтэне, сестра моя, дай гитару.

Эленриль взяла гитару и, фальшивя в каждом куплете, запела «На крови траве высоко расти». Мы прямо таки загибались от смеха — ну цирк, честное слово!

— Интересно, что это с ней? — высказал я давно мучавшую всех мысль. Народ только переглянулся вопросительно.

— А помнишь, в Библии тоже похожее было, — встрял Шаграт. — Там этот, как его... Павел, шел по пустыне, тут в него — бабах — ударила молния и он стал ниеннистом.

— Не ниеннистом, а христианином! — поправила давившаяся от смеха Нариэль.

— А какая разница? — пожал плечами Шаграт. — Молнии, правда, не наблюдалось...

— Ну я ж говорю — кто-то в пруд что-то накастовал! — вмешался Мерлин. — Давайте проверим. Окунем туда Шаграта, может он пить после этого бросит...

— Я сейчас тебя самого туда окуну! — заорал Шаграт. — И ты наконец перестанешь над честными орками издеваться!

— Тихо! — прикрикнула на них Нариэль. — Крошка Эльф, иди сюда.

Из толпы выбралась Крошка Эльф — долговязая девица с длинной косой, известная тем, что играет в баскетбольной команде города и живет прямо напротив парка.

— К тебе сейчас можно ненадолго?

— А что такое?

— Вымыть это чудо, и переодеть во что-нибудь сухое. А то если она умрет от воспаления легких, это потом на наш счет запишут.

— Ну пошли, — пожала плечами Крошка Эльф. За что ее все любят — она никому не отказывает. Если в парке очень холодно, всегда можно к ней завалиться и попить горячего чаю. Крошка Эльф всегда пустит, будь ты даже сам Моргот.

Нариэль взяла Эленриль под руку и направилась вслед за Крошкой Эльфом, а Ундомиэль, воспользовавшись отсутствием самого опасного, по ее мнению, ниенниста, набросилась на Элхэ и Ахтэнэ:

— Что вы сделали с Эленриль! Да я на тебя в суд подам! Да твоя собака бешеная!

— Сама ты бешеная, — огрызнулась Элхэ.

Ахтэнэ было не до полемики — она настраивала гитару, совершенно расстроившуюся после нежных эльфийских ручек Эленриль. Элхэ успокаивала Кархарота. Мерлин пытался окунуть Шаграта в пруд, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Остальные с ожиданием смотрели на дорожку, по которой ушли Крошка Эльф, Эленрль и Нариэль. Так что все речи эльфийки пропали втуне. Или в Туне, как говорит Корум.

Наконец, они вернулись. Точнее сначала прибежала Нариэль и что-то быстро зашептала на ухо Элхэ. Затем появилась растерянная Крошка Эльф с таким выражением лица, будто она только что в одиночку вытаскивала из своей квартиры пьяного Шаграта. И наконец, из-за деревьев гордо выступила Эленриль. Правда, гордый вид ее несколько смазался джинсовым сарафаном Крошки Эльфа, которых хоть и считался мини и облегающим, но на маленькой и хрупкой нолдэ выглядел несколько мешковато.

Ундомиэль хотела было броситься к ней, но замерла на полушаге. Что было вполне логично — неизвестно, как Эленриль на такое среагирует. Вдруг примет за нападение?

— Друзья мои эльфы! — торжественно возвестила Эленриль. — Вы видели, как коварен Враг? Вы видели, как действенны его наваждения?

— Так это было наваждение? — обрадовалось Мэлвэн.

— Так ты не притворялась? — удивилась Арэдэль.

— Как же ты сбросила с себя это наваждение?

— Я воззвала к Эру! — с пафосом провозгласила Эленриль.

— В ванной, — с ехидством добавила Нариэль.

— Чего? — не поняли эльфийки.

— Я же говорю — в ванной. Стоило только встать под теплый душ, так сразу наша Ахэнен вспомнила, что она вовсе не эльф Тьмы, а нолдэ и что Профессор был прав, а Моргот гад. Какое замечательное действие горячей воды!

— Может тебя тоже помыть в горячей воде? — поинтересовалась Мелвен.

— Не подействует. Я каждый день душ принимаю, — отпарировала Нариэль.

А Эленриль, похоже, решила взять реванш за случившееся и начала читать Речь. Именно Речь, с большой буквы, длиной явно часа на полтора, поскольку начала она с глубокой древности, чуть ли не с самого возникновения христианства, и только через пятнадцать минут после начала добралась до Западной Европы. Никакой Черной Книгой и Толкиным в ее Речи еще не пахло, видимо перейти к ним она собиралась еще минут через сорок.

И тут пошел дождь. Сначала маленький, отдельными каплями — смахнул и не заметил, потом все сильнее и сильнее и превратился в ливень. Настоящий летний ливень. Все засуетились, пооткрывали зонтики, натянули плащи, а кто не запасся ни тем, ни другим, попрятались под деревьями. А у Эленриль не было ни плаща, ни зонтика. Даже если и были, она и не вспомнила об их существовании. Она как будто и не заметила, что дождь пошел. Как стояла, так и осталась стоять и продолжала вещать об образе дьявола в раннехристианской мифологии. А дождь все шел и шел и очень быстро бедная нолдэ вымокла до нитки.

И неожиданно замолкла. Буквально на полуслове. На какой-то длинной запутанной фразе с шестью придаточными приложениями и цитатой посередине. Секунд пять стояла, растеряно моргая глазами, а потом вдруг опять бросилась на шею к Элхэ.

— Элхэ! Сестра моя! Неужили ты меня не узнаешь? Это я, Ахэнен, из Эллери Ахэ!

— Приехали... — мрачно изрекла Нариэль. — Мэлвен! Бери это чудо и волоки его в чью-нибудь ванну! Хоть к Крошке Эльфу, хоть к себе! И чтобы глаза мои ее здесь не видели!

Мэлвен и Арэдэль схватили упирающуюся и вопящую что-то про черные крылья Эленриль и поволокли вон из парка.

— А почему в ванну? — поинтересовался Корум.

— Потому что я, кажется, поняла в чем дело. Несчастное озеро Нурнэн нашими стараниями стало поистине колдовским. Шаграт в нем бутылку утопил, Ахтэне склерозник однажды уронила...

— Я его выловила! — возразила Ахтэне.

— Да, но пока ты вылавливала, чернила расплылись и половина твоих песен осталось в озере! Короче, это теперь заколдованный пруд. Если кто-нибудь в нем искупается, станет темным.

— А почему же она про наваждение врага говорила?

— А это проклятие, наверное, горячей водой смывается. И возвращается обратно от холодной. Дождь-то холодный был!

Мы замолчали, потрясенные. Мерлин даже прекратил свои попытки утопить Шаграта, которые не оставлял даже во время дождя и патетической речи Эленриль.

Эленриль в Комсомольский парк так и не вернулась. И на следующий же день уехала обратно в Москву.

Говорят, проклятие с нее так и не сняли и в дождливый день Ундомиэль бегает за ней с чайником. Чтобы московские светлые толкинисты ничего от своего предводителя про Учителя, черные крылья и белые скалы не услышали.

Мерлину все-таки удалось искупать Шаграта в заколдованном пруду. Правда, Эльфом Тьмы Шаграт от этого не стал, зато стал писать стихи и целовать руки девушкам. Чтобы избавится от наваждения, Шаграт стал каждый день обливаться горячей водой, что еще больше стало привлекать к нему девушек — ведь раньше он, как все порядочные орки, мылся не чаще раза в месяц.

Есть все-таки польза от светлых Нолдор. Правда, совсем не та, на которую они рассчитывают...