Записки сумасшедшего

Пролог

Профессор МагГонагалл стояла в дверях кабинета Хмури, не решаясь войти внутрь. Стояла и смотрела на того, кто находился в кабинете. Ему было безразлично, войдет она или нет. Ему все было безразлично.

— Минерва!

МагГонагалл обернулась и увидела идущего по коридору Дамблдора. Вместо того, чтобы войти, она сделала шаг назад и сначала пропустила директора в кабинет, а потом вошла сама. Руки ее чуть заметно дрожали.

— Я помню его, когда он еще был школьником, — произнесла она. — Кто бы мог подумать... Такой умный мальчик...

— Том Риддл тоже был умным мальчиком. И тоже окончил школу с отличием, — отозвался директор.

Тому, о ком они говорили, наверное, сравнение показалось бы лестным. Если бы он его слышал.

Профессор МакГонагалл посмотрела на Дамблдора, собираясь что-то спросить. Но так и не решилась. Вместо этого подошла к открытому сундуку Аластора Хмури и стала вытаскивать из него вещи.

— Надо это разобрать, — пояснила она свои действия.

— Надо, — согласился Дамблдор.

Последующие десять минут директор Хогвартса и его заместитель занимались тем, что вытаскивали из сундука и выкладывали на стол, стулья или просто на пол сломанные вредноскопы, книги, пакетики с сушеными травами, котлы, какие-то пробирки и еще кучу разнообразных предметов.

— А с этим что делать, Альбус? — спросила МакГонагалл, доставая из очередного отделения стопку исписанных листков пергамента.

— Что это? — Дамблдор протянул руку. Внимательно посмотрел на первый лист, чуть заметно усмехнулся, быстро пролистнул стопку и ответил: — Это я возьму себе.

— А Фадж?.. — МакГонагалл не завершила фразу, но вопрос был и так понятен.

— Если он не поверил моим словам, он не поверит и письменному свидетельству. Скажет, что записки сумасшедшего свидетельством быть не могут.

— Это его записки? — профессор МакГонагалл бросила быстрый взгляд в сторону сидящего у стены.

— Да. С прошлого лета до вчерашнего дня.

— Что ты собираешься с ними делать?

— Я не буду сейчас давать их Гарри, если тебя беспокоит это. Прежде всего, прочитаю сам.

— Альбус, ты отвечаешь на вопросы, которые я только собираюсь задать, — улыбнулась Минерва. — Все никак не могу к этому привыкнуть.

Дамблдор улыбнулся в ответ.

— А с остальным что делать?

— Когда Аластор встанет, он заберет свои вещи. Может, ему нужны сломанные вредноскопы, хотя лично я никакой ценности не вижу.

— Надо бы пойти навестить его, — спохватилась Минерва. — Ты пойдешь со мной?

Она так и не задала главного вопроса — что делать с тем, кто так и сидел у стенки. С тем, кто еще сутки назад был человеком. С Барти Краучем-младшим. Бывшим Барти Краучем-младшим.

Она не спросила — а Дамблдор не ответил. Несмотря на то, что всегда имел обыкновение отвечать на незаданные вопросы...

Часть 1. Такое короткое лето

* * *

Мне тридцать два года. Большую часть этого времени я прожил в доме своего отца. И большую часть этого времени я там не жил. Даже в то время, когда я жил в родном доме, — был ли этот дом для меня родным?

До одиннадцати лет я действительно жил дома. Не считая того, что каждое лето мы с мамой куда-нибудь уезжали. На море, где у нас был еще один дом, позже — во Францию или в Италию. Не помню, ездил ли с нами отец. В недрах маминого шкафчика я обнаружил фотографию, где отец с мамой стоят на побережье, мама держит на руках меня, а мне года два, наверное. Отец такой молодой, что даже не верится, что это он. Оба улыбаются, а я изо всех сил машу рукой. Очень трогательно. Но я этого не помню. Раньше, может, и помнил, а сейчас все мои сознательные воспоминания начинаются с Хогвартса. Из детства помню только то, что вспоминал позже. Не сами воспоминания, а отголоски их. Скажем, то, что читать я научился в три года, я помню только потому, что мама неоднократно мне это повторяла. К школе я прочитал столько, что хоть прямо сейчас СОВу сдавай. Но я этого тоже не помню. Потому что учился так же, как и все... может быть, потому что читал раза в два больше, чем все? Сколько себя помню — свободно читал не только на английском, а еще и на немецком и французском. И всю жизнь языки продолжал учить. В том числе и в школе.

Школу я помню. Хорошо помню. Школа стала мне настоящим домом, и я был бы рад оставаться там еще и на каникулы, но не мог. Только с четвертого курса стал оставаться на пасхальные, иначе подготовиться к экзаменам не было никакой возможности. Странно — я всегда любил одиночество, а в школе его не было. Но я привык. В общей гостиной у меня был любимый уголок, где все семь лет сидел только я. Никто другой на этот уголок не покушался. Мог бы заниматься и в библиотеке — но там слишком уж много было народу. В гостиной хотя бы все свои. Я набирал гору книг и садился в угол. Я никого не замечал, и меня, в общем-то, никто не замечал. Этакое украшение слизеринской гостиной — Барти Крауч-младший за уроками. Еще я любил бродить по коридорам Хогвартса, выбирая наиболее безлюдные места. Когда идешь по пустынному коридору, кажется, что замок принадлежит только тебе. Только для тебя он открывает двери и выводит потайными лестницами туда, куда ты хочешь попасть именно сейчас.

На каникулы я приезжал домой. На рождественские всегда, на пасхальные — до четвертого курса. Утром я выходил к воротам, где меня поджидал министерский автомобиль. Мама и слышать не хотела о «Ночном Рыцаре» и других способах возвращения домой. Она бы и к первому сентября привозила меня на машине, но я сам отказался. Хогвартс-Экспресс — это не просто транспорт, это такая часть учебного процесса. Учебный год начинается на платформе 9 и 3/4, как я мог остаться в стороне? Так что меня довозили только до вокзала. Отец провожал и встречал меня раза два, не больше, на первом курсе, кажется. Обычно маму сопровождал кто-нибудь из авроров, поначалу меня это раздражало, а потом я привык. Даже не замечал, что в машине есть кто-то, кроме нас с мамой. Тут же принимался ей рассказывать все школьные новости, даже те, о которых уже писал в письмах. Это было самым приятным из всех каникул. Ибо дома спокойной жизни у меня не было. Стоило только уютно устроиться в библиотеке, которую отец предоставил в мое полное распоряжение, как на пороге появлялся домашний эльф и, поклонившись десять раз и извинившись двадцать, звал меня в столовую. И я плелся к гостям, изображая из себя послушного мальчика и гордость семьи, а все мысли были в недописанном реферате по истории магии или трансфигурации. Хорошо хоть, спать я шел достаточно рано, а просыпался, как привык в школе, — в семь часов, так что все утро и весь день были в моем распоряжении.

На летних каникулах мы с мамой непременно куда-нибудь уезжали. Один раз даже в Китай. Пару недель я себе оставлял для летних домашних заданий и подготовки к школе. Дом для меня был не домом, а промежуточным пунктом перед Хогвартсом. Я писал домашние работы, разбирал книжку, складывал мантии, бегал на Диагон-Аллею за необходимыми вещами и мыслями был уже в школе.

Чем дальше, тем все больше и больше времени уходило на учебу, но я привык. Я умудрялся даже не пропускать прогулок в Хогсмид и вечеринок у Слагхорна. Я не любил засиживаться в «Трех Метлах», обычно покупал себе что-нибудь и отправлялся бродить по улицам, добираясь иногда до самого подножья холма, а однажды зашел и дальше. Иногда один, иногда — с Регулусом Блэком.

На пятом курсе отец поставил мне условие — если я получу меньше десяти СОВ, на хорошую работу могу не рассчитывать. Я получил двенадцать. Это оказалось не так сложно, как можно было ожидать, хотя я был уверен, что уход за магическими существами я точно завалю. Я прекрасно разбирался в теории, но на практике любые живые существа крупнее кошки вызывали у меня панический страх.

Лето после окончания школы я провел дома. Единственное лето, на которое мы никуда не уехали. Хотя мама предлагала хотя бы на пару недель отправиться на море, я отказался. Мы только на следующий год уехали, да и то потому, что мама очень из-за нас с отцом переволновалась и ей надо было отдохнуть.

Следующие полтора года я тоже жил дома. Если это можно было так назвать. Отец дома не появлялся вообще, я появлялся вечерами, да и то не каждый день. Сначала мне просто хотелось жить одному, и я переселился в наш второй дом, ставший моим. Потом я стал пропадать у Лестранжей, где мне было гораздо уютнее, чем дома. Даже когда Белла занималась своими делами, а я сидел в библиотеке за очередным переводом.

А потом... То, что было потом, вспоминать не хочется. Когда меня арестовали, я был в состоянии ненамного лучшем, чем Лонгботтомы. И пребывание под охраной дементоров улучшению моего состояния явно не способствовало.

Потом — год в Азкабане, перечеркнувший не только всю мою прошлую жизнь, но и будущую. И одиннадцать лет дома. Одиннадцать лет, проведенные в сладких снах, когда я не осознавал себя. Я их почти не помню — только отдельные детали. Книг мне не давали. Я валялся на постели в своей спальне, сидел на кухне в компании Винки, которая закармливала меня сладостями, иногда гулял с ней по парку. В мантии-невидимке — с ней я не расставался даже в собственной спальне за закрытыми дверями. Когда в первый раз увидел себя в зеркало после долгих лет — я себя не узнал. Всегда выглядел моложе своего возраста, а тут — на все тридцать пять.

И сейчас этот дом, в котором я большую часть времени не жил, снова стал моим. Полностью моим. Но именно тогда, когда это мне и не нужно. В оставшиеся три недели до начала учебного года у меня есть и другие занятия.

* * *

Пробуждение от сна всегда требует некоторого времени. Просыпаясь, чувствуешь себя на грани, когда еще не совсем ушел сон, но явь уже требует свои права, и, сколько бы ты ни цеплялся за обрывки сна, вернуться к нему все равно не сможешь.

Но можно ли говорить о пробуждении, если сна не было? Было время вычеркнутое из жизни, может быть, день, может быть, полгода. Только что я стоял за деревом и любовался Черной Меткой — плодами рук своих, как вдруг оказываюсь в собственной спальне лежащим на постели. Никакого сна нет и не было. Рядом с кроватью стоит незнакомый мне низенький волшебник с палочкой в руках. Он мне сразу не понравился. В моем доме он выглядел чем-то чужеродным в своей слишком уж поношенной и грязной мантии. И постоянно озирался вокруг, как будто что-то искал. Чем-то он походил на крысу. Большую такую, разжиревшую помойную крысу. Кто он? И что делает в нашем доме?

Он даже не помог мне подняться, я сел на кровати сам. Голова немного кружилась, наверное от голода, но я не чувствовал себя голодным. Почему-то я совсем не удивился. Или удивился так, что не осознал этого?

— Ты Барти Крауч-младший? — спросил гость.

Я кивнул.

А что, тут можно было кого-то еще увидеть?

— Спускайся вниз. Тебя ждет Темный Лорд.

Что?

Выражение моего лица в тот момент, наверное, было очень любопытным. Жаль, я не мог видеть себя, но я видел, с каким интересом смотрел на меня пришелец. Ему явно было приятно наблюдать мою растерянность и чувствовать себя хозяином положения.

— Ты можешь не торопиться, — тут же успокоил меня он, глядя на мои попытки подняться с кровати. С первого раза мне это не удалось.

— Ты кто? — спросил я первое, что пришло в голову.

— Питер Петтигрю.

Еще лучше. Моя голова окончательно отказывалась переваривать данный ей объем информации.

— Тебя же Блэк убил!

— А ты в Азкабане умер, — парировал Петтигрю.

Да, действительно. Я в Азкабане умер. Там мое тело осталось. А Петтигрю убил Блэк, и от него остался только палец.

Я глянул на его руки — на правой одного пальца недостает. Ладно, кто кого убил и за что Блэка упекли в Азкабан, разберемся потом. С Азкабаном точно разберемся потом.

Хотя именно в этот момент мысль об Азкабане прошла мимо меня. Может, шок от неожиданного пробуждения был слишком силен, что перешиб собой все.

— А Темный Лорд... — я не знал, как закончить фразу, но Петтигрю закончил ее за меня:

— Ждет тебя внизу, в гостиной.

Очень содержательно. Наверное, я сошел с ума. Темный Лорд меня ждет в гостиной, а мою комнату хозяйским взглядом осматривает Петтигрю, который тринадцать лет как мертв.

Хочется пить. Очень сильно хочется. Есть не хочется, хотя не ел я очень давно. Сколько времени прошло с Чемпионата Мира, я не знаю, но, кажется, там, вечером в палатке, я поел последний раз.

— А где Винки?

— Кто?

— Домашний эльф! — Я возмущен непонятливостью Петтигрю, и от этого мой голос становится почти нормальным.

— Здесь не было никаких домашних эльфов!

Как это не было? Как может в доме не быть Винки? Дом без эльфа — это не дом, это некоторое количество стен и крыша. Не говоря уж о том, что кто-то должен нам готовить еду.

— А где мой отец?

— В своей комнате. Лорд велел ему сидеть там.

— Раздобудь мне стакан воды! — повелительным тоном говорю я.

Я знаю, что не имею права приказывать, но этот Петтигрю из тех, кому подчиняться просто невозможно. А приказать может каждый, кто ощутит это право.

И действительно — он не препирается, взмахивает палочкой и преподносит мне стакан. Я залпом выпиваю его и, несмотря на то что это простая вода, а не какое-нибудь зелье-от-всего-на-свете (так мы с Руди называли наше антипохмельное зелье), в голове немного проясняется.

— Темный Лорд вернулся?

— Почти. Я его нашел!

Он говорит это с такой гордостью, какой явно не заслуживает.

Откуда вообще взялся этот Петтигрю? Я же его помню — он из поттеровской компании. Хоть и не узнал сразу. Последний раз мы виделись в восемьдесят первом году у Лонгботтомов на дне рождения Невилла, когда из всей их компании пришли только он и Люпин. Я тогда был в ударе и весь вечер увлеченно рассказывал о чудесно проведенном отпуске у моря. А Петтигрю был какой-то пришибленный, но я не обращал на него внимания.

Я наконец-то смог встать с кровати. Подошел к зеркалу. Критически оглядел себя. Рубашка мятая, волосы всклокочены, где моя мантия, знает только Винки, а где Винки, знает мой отец, если только он ее не выгнал. Придется обойтись без мантии. В любом случае выгляжу я приличнее, чем Петтигрю. По мне нельзя сказать, что предыдущие две недели я провел на помойке.

Я повернулся к Петтигрю, желая что-то у него спросить. И поймал его торжествующий взгляд. Все-таки хочется ему чувствовать себя хозяином положения. Ну уж нет. В моем доме ты хозяином не будешь никогда! Даже если им не буду я.

— Идем, — говорю я так просто, будто мы идем обедать, а не говорить с Темным Лордом.

Петтигрю явно хотел что-то сказать, но потерял дар речи. Он просто поворачивается и семенит к двери.

Я, внешне оставаясь совершенно спокойным, иду за ним.

* * *

Когда я пытаюсь вспомнить разговор с Лордом нынешней ночью, память мне отказывает. Равно как и ощущение реальности. В эту ночь нереальным было все, начиная с пробуждения. Собственный дом воспринимался чем-то чужим и невероятно далеким. Возможно, поэтому я и не испугался сразу. Даже Нагайны не испугался, хотя громадная змея — это последнее, что я хотел бы видеть в своем доме. Я даже собак побаиваюсь.

Сам Темный Лорд тоже был совершенно нереальным. Но почему-то в тот момент меня его обличье не удивило. Сам факт того, что он в моей собственной гостиной и я могу говорить с ним, был нереален настолько, что все остальное было уже несущественно. Главное — это был он, Темный Лорд. Я его ощущал именно тем, кем он был.

Он спросил меня, что я могу для него сделать. Я был не готов к ответу. Я вообще был ни к чему не готов. Знал, что сделаю все, что хочет от меня Темный Лорд, но самому сообразить, что именно он хочет... Это было для меня не под силу.

Но Лорд требовал ответа... и неожиданно для себя самого я вспомнил. Вспомнил один древний обряд, про который я читал в одной из книжек, взятых у Беллы. Если я вспомнил правильно, то именно он поможет Лорду обрести настоящее тело. Для него нужны кость отца, плоть слуги и кровь врага. Где взять кость отца, Лорд, наверное, знает сам. С плотью слуги проблем тоже нет — есть Петтигрю. Еще один палец себе отрежет. А вот кровь врага... Какого, интересно, врага, у него вся Англия — враги. Если это Альбус Дамблдор, то я не смогу ничего сделать.

Нет. Не Дамблдор. К счастью. Всего лишь Гарри Поттер. Тот самый мальчик, которого Лорд не смог убить. Мальчику сейчас четырнадцать. И он, разумеется, в Хогвартсе. Куда я должен отправиться под видом Аластора Хмури преподавать защиту от темных искусств и обеспечить Поттеру победу в Турнире Трех Волшебников.

Разумеется, я согласился, даже не осознав толком, что мне следует делать. В первую очередь надо было приготовить оборотное зелье, и начать это прямо со следующего дня, а в оставшееся время — подготовиться. Осознание, к чему именно готовиться, я тоже оставил на завтра.

В эту ночь мне было достаточно того, что Лорд вернулся и я смогу сделать то, чего мы добивались много лет назад. Белла была бы мною довольна. И будет — когда узнает.

* * *

Я отвык просыпаться по утрам в собственной постели. Несмотря на то что одиннадцать лет только там и просыпаюсь. В первое утро я, проснувшись, не сразу понял, кто я и где. А потом вскочил так резко, что закружилась голова. Испугался, что опоздаю. Я собирался с самого утра отправиться с отцом на Диагон-аллею. Конечно, ему на работу надо еще раньше... но ничего не случится, если он опоздает. Я, помнится, лишний месяц в отпуске гулял. И никто мне ничего не сказал. И тем более никто не посмеет ничего сказать моему отцу. А на возмущенные письма по поводу происшествий на Чемпионате Мира пусть Уизли отвечает. Видел я этого Уизли. Похож на моего отца в молодости. Будем надеяться, что хотя бы он семьей не обзаведется.

Спустившись вниз, я обнаружил Петтигрю спящим на диване в гостиной. Прямо в обуви и мантии не первой свежести. Когда я его растолкал, он посмотрел на меня очень недовольным взглядом, а когда я отправил его умываться, еще и попытался протестовать. Я оборвал его протесты, пригрозив оставить без завтрака, и буквально втолкнул в ванную комнату. Сам я уже умылся, нашел чистую рубашку и даже мантию. Посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Добропорядочный министерский служащий, только вот седины в волосах для моего возраста многовато. Но это почти незаметно, если не присматриваться.

Только придя на кухню, я понял, как голоден. Просто чудовищно голоден. Стал готовить то, на что хватило моих познаний в кулинарии, — яичницу и сосиски. Петтигрю смотрел на меня жадными голодными глазами, но помочь не пытался. Хотя он с палочкой, а я нет. Сидел и наблюдал, как я готовлю и накрываю на стол. А я старался все делать со вкусом и основательно, как всегда водилось у нас в доме. Скатерть, чашки из сервиза, обязательно салфетки, сливки к кофе... Было бы побольше времени — попросил бы Петтигрю мантию сменить. Своим потрепанным видом он портил мне кухню. Но с мантией я решил подождать, сначала — на Диагон-аллею.

Я наливал себе кофе, когда Петтигрю спросил меня:

— Барти, ты не слышал — что про меня говорили в Азкабане?

Бац! Кофейник вырвался у меня из рук и с грохотом шлепнулся на пол, оставив брызги на скатерти и на моей свежевыстиранной мантии. Я застыл на месте, даже не заметив, что натворил. Все вокруг стало бесцветным, глаза заволокло серой пеленой, стены сомкнулись, я почувствовал дикий холод, исходящий изнутри... и больше не чувствовал ничего. Пустота.

Очнулся я, лежа на полу, рядом с кофейником, из которого натекла изрядная лужа. Встал, все еще дрожа. Петтигрю даже не пытался мне помочь. Смотрел на меня с нескрываемым любопытством, еще и с улыбочкой.

— Убери это, — повелительным тоном сказал я, указывая на лужу.

— А почему я? — попытался протестовать Петтигрю.

— Потому что у тебя есть палочка. Или ты колдовать разучился?

— А ты не разучился?

Он еще огрызается!

— Тогда дай палочку, и я тебе покажу, как навести порядок. У меня мало времени, — добавил я, видя, как он колеблется.

Ответа я не дождался и палочки тоже. Налив себе в чашку то, что осталось от кофе, посмотрел на Петтигрю и лениво сказал:

— Я сейчас ухожу на Диагон-Аллею. К моему возвращению наведи здесь порядок. Если тебе нравится без магии, можешь и без магии. Небось научился мыть полы в Хогвартсе, когда вас с Поттером и Блэком оставляли после уроков!

Сказал я наугад, но попал в самую точку. Со стула Петтигрю не свалился, но побледнел, весь затрясся и начал быстро-быстро что-то бормотать. Я не разобрал и половины.

Впрочем, той половины, что я разобрал, мне хватило. Вкупе с тем, что я знал раньше. Знал я то, что было в газетах и о чем говорили в Министерстве, — Блэк выдал Темному Лорду местонахождение Поттеров, а на следующий день убил Петтигрю и вместе с ним двенадцать или пятнадцать маглов, имевших неосторожность оказаться поблизости. Но Петтигрю не убит. И в то, что Блэк был Упивающимся Смертью, мне как-то не верится. Белла бы точно знала. Значит, это не Блэк предал Поттеров.

Непонятно только, почему Петтигрю так боится Блэка. Он же в Азкабане...

На этот раз я схватился обеими руками за край стола и не упал.

Мысленно пообещав себе купить столько шоколада, сколько я смогу унести, я обратился к Петтигрю:

— А чего ты так испугался? Блэка здесь нет, и никуда он из Азкабана не денется.

— Он уже делся! Он оттуда сбежал!

— Как сбежал?

Петтигрю опять быстро что-то забормотал. Сейчас мне было просто некогда его слушать, и я перебил на середине:

— Ты мне все расскажешь, когда я вернусь.

Да, вот вернусь с горой шоколада, тогда и расскажешь. Сейчас одна только мысль о Блэке вызывала тошноту.

Я встал из-за стола и направился к себе наверх, за чистой мантией. В шкафу их было штуки три. Несмотря на то что я собирался быть невидимым, выйти из дома в грязной мантии я просто не мог. Я не Петтигрю.

* * *

Я стоял возле магазина Оливандера и ждал отца. Мантия-невидимка надежно укрывала и меня, и котел с только что купленными компонентами для зелий. Тяжелый котел оттягивал руки, но тяжесть была приятной. Я предпочел покупать с запасом, пусть останется лишнее — всяко лучше, чем в последний момент обнаруживать нехватку какой-нибудь лягушачьей печени и сломя голову нестись на Диагон-Аллею.

Как бы я хотел совершать все покупки сам! Зайти во «Флориш и Блотс», посплетничать с продавцом о последних книжных новинках, приструнить расшумевшихся школьников и выйти из магазина с внушительной стопкой книг и довольной улыбкой на лице. Поторговаться до хрипоты в аптеке, выгадать несколько сиклей, а потом пропить пару галеонов в каком-нибудь кафе. Чего-чего, а денег мне было не жалко, все равно отец не умеет их тратить. И больше всего на свете мне хотелось зайти в магазин Оливандера самому.

А ведь мог бы. Изменить внешность, надеть мантию, менее всего подходящую мне, и отправиться на Диагон-аллею самостоятельно, а не с отцом. Но это было слишком рискованно. В магловские кварталы я бы пошел, но не туда, где полно волшебников и вполне может оказаться кто-то из Министерства. Может быть, они и потеряли хватку, но в мое время любой незнакомый волшебник казался подозрительным.

Да и сам Оливандер может меня заподозрить. Он помнит каждого, кто когда-либо покупал у него палочку, а меня вспомнить не сможет. И какую легенду ему придумать? Что я приехал из-за границы и потерял палочку в Лондоне? А смогу ли я соврать так убедительно, чтобы мне поверили? Никогда врать не умел. Приходилось не раз, но каждый раз боялся, что ложь разоблачат. Поэтому предпочитал не лгать, а недоговаривать. Так что лучше пусть палочку выберет отец, он лучше, чем я, способен что-нибудь придумать. А я тут постою.

Я беззвучно рассмеялся. Два дня назад мечтал о том, чтобы иметь хоть какую-нибудь волшебную палочку, хоть чужую, хоть на пару часов, а теперь, когда появилась возможность обзавестись своей, захотелось самому ее выбрать. И так всегда. Человек никогда полностью не бывает доволен своим положением, и я не исключение. По сути дела, оставшиеся дни до первого сентября можно было провести и без палочки. Но без палочки я чувствовал себя неполноценным.

Где-то в недрах нашего дома хранится мамина волшебная палочка. Но я бы скорее одолжил палочку у Темного Лорда, чем притронулся к маминой. Я только один раз держал ее в руках — когда мы покидали Азкабан. Да и то я ничего не помню. Тогда бы я все равно не смог ею воспользоваться, даже на простой Люмос меня бы не хватило.

Зачем я об этом подумал! Второй раз за день черная пелена накрыла меня с головой и я потерял ощущение реальности. Очнулся только тогда, когда в меня врезалась какая-то девчонка. К счастью, она была так возбуждена, что не поняла, что с ней произошло, решила, видимо, что просто споткнулась. Судя по всему, она попала на Диагон-Аллею первый раз в жизни. Каштановые волосы, завязанные в два хвостика, пестрая футболка, шортики выше колен — сразу видно, что из маглов. Тьфу. Не люблю грязнокровок. В школе не обращал на них внимания, а теперь — не люблю. Подошла невысокая худенькая женщина примерно моего возраста, в магловской одежде — видимо, ее мать. Вид уставший, глаза испуганные. Да, маглу на Диагон-аллее с непривычки сложновато.

— Натали, ну куда же ты так бежишь, за тобой не угнаться! Что нам еще нужно купить?

— Волшебную палочку, и все! А давай потом в кафе-мороженое сходим?

Мать устало вздыхает и заходит в магазин Оливандера вслед за дочерью. Я делаю шаг назад и прислоняюсь к стенке.

Я тоже за покупками к первому школьному году пришел на Диагон-аллею с мамой. И после покупки волшебной палочки мы пошли в кафе Фабиана Фортескью есть мороженое. Только я не носился по улице, сшибая прохожих и натыкаясь на стены, а чинно шел рядом с мамой, гордясь тем, что наконец-то дождался заветного письма из Хогвартса. А книг мы тогда накупили столько, что пришлось договариваться в магазине о доставке, ибо мы просто не могли их поднять.

Странно... я вспоминал все это, но воспоминание было отдельным от меня, будто бы это произошло с кем-то другим, а я это прочитал. Или услышал. Прошлое оказалось отделенным от меня словно бы какой-то завесой, туманной дымкой, прозрачной, но вместе с тем непроницаемой.

Нет, я не буду думать про Азкабан. Ну вот, наконец-то и отец. С палочкой. Почти такая же, как у меня была, разве что чуть покороче.

— Отец, я бы хотел мороженого...

Никаких возражений. Покорно поворачивается и направляется в сторону кафе. Зачем мне это мороженое? Все равно оно мне не вернет даже воспоминания о прошлом.

* * *

Весь первый день у меня ушел на наведение порядка в доме. Перво-наперво я организовал что-то, отдаленно похожее на лабораторию, в одной из комнат первого этажа, стащив туда все, купленное на Диагон-Аллее, стопку книг по зельеварению, включая мои школьные конспекты, пару котлов, оказавшихся в моем кабинете вместе с весами, и еще кучу всяких нужных и ненужных мелочей. Хвост больше мешал, чем помогал, и мне стоило большого труда не запереть его в комнате. Мы должны работать вместе. Несмотря на то что толку от него никакого.

Покопавшись в гардеробной, я нашел мантию для Хвоста, потому как своей он раздражал меня до крайности. Мантия была отцовская и очень старая, Хвосту длинновата, но я решил закрыть глаза на такие мелочи. Главное, что чистая. Тем более что основная задача на день была — начать варить оборотное зелье.

Я думал, я все забыл. Оказывается, не все. Тем не менее, перед тем как начать, я раза четыре перечитал книжку, а когда залил воду в котел, вдруг засомневался и еще раз бросился читать.

У меня всегда так. Даже зная твердо наизусть способ приготовления зелья, я буду держать перед носом книжку. На всякий случай. Хвост попытался было надо мной смеяться, но когда я спросил у него полный перечень компонентов для оборотного зелья, оказалось, что он половину забыл.

А я не забыл ничего. Хоть и сомневался. И делал все раза в два медленнее, чем нужно. Но пара лишних минут значения не имела. Главное — сделать правильно, а не быстро.

Закончив с зельем, я обошел дом и определил Хвоста в одну из гостевых комнат второго этажа. По назначению они никогда не использовались, тем не менее там было чисто и довольно-таки уютно.

Осмотр библиотеки я оставил на завтра и подробный осмотр остальных комнат тоже. Как-то подозрительно быстро я утомился. Надо было еще что-то поесть и поговорить с Хвостом.

— Как вы меня нашли? — спросил я, допивая чай. Памятуя случившееся за завтраком, я сначала поел (те же сосиски, ибо ничего более интересного в доме не было), а потом уже начал разговор.

— Берта Джоркинс. Я случайно встретил ее в Албании...

Что? Та самая Берта Джоркинс, от которой стонало все министерство?

Я ее прекрасно помнил. Такое не забывается. Когда я пришел в Министерство, она работала в отделе связей с маглами, и, по-моему, это был самый подходящий для нее отдел. Вообще не понимаю, как ее взяли в Министерство, — кажется, по протекции. Она не маглорожденная, полукровка, вот кто-то из родни и постарался. А все Министерство от нее страдало. Пользы — никакой, а вреда... Мне она с первого взгляда не понравилась — не люблю, когда ко мне подходят незнакомые люди и начинают говорить, не думая, хочу я с ними общаться или нет.

Оказывается, она поехала в отпуск, столкнулась в каком-то кабачке с Хвостом, сразу его узнала... это при том, что я не смог узнать Хвоста, пока он сам не представился. Я более чем уверен, что она не просто так она в отпуск в Албанию поехала. Давно ходили слухи, что Темный Лорд скрывается именно там. Берта любила совать нос куда не надо, вот и доигралась.

Да и тогда в наш дом она пришла не случайно. Что могло быть срочного в тех документах, что надо было бросать все и отправляться к отцу домой? Как человек, полтора года проработавший в отделе Международного Сотрудничества, отвечу — ровным счетом ничего. Если бы он за границу тем же вечером уезжал — другое дело. Да даже и тогда он бы до последнего момента просидел в кабинете, собирая необходимые бумаги. Нет — ей захотелось посмотреть на «того самого Крауча, который сына отправил в Азкабан, а жену — в могилу» в домашней обстановке. Вот и посмотрела. А я-то откуда знал, что в доме кто-то есть? Я сидел на кухне и ждал, когда Винки мне горячий шоколад приготовит. А после шоколада меня, как обычно, потянуло на воспоминания. Если бы я знал, что меня подслушивают! Прикончил бы на месте и отобрал палочку. Но я не знал. Зато она узнала про меня. Какой она скандал отцу устроила — даже я слышал. Ей отец стер память. А мне — запретил выходить из дома даже в парк. Я мог теперь только сидеть у открытого окна в своей спальне.

Как я возненавидел эту спальню, кто бы знал! Равно как и Берту Джоркинс.

— Где она сейчас?

— Темный Лорд ее убил. Он сказал, что она больше ни на что ни годна, и даже память ей нельзя было изменить...

Да уж, после того раза...

Об ее смерти нисколько не жалею. Сам бы убил на месте, если бы смог. Меня другое беспокоит. Сотрудница Министерства не вернулась из отпуска. Никого не предупредила. Людо Бэгмена порядок никогда не волновал, но у других-то есть головы на плечах! А ну, вдруг кто-нибудь свяжет ее исчезновение с Темным Лордом? А ну, вдруг кто вспомнит, что с тех пор, как ее перевели к Бэгмену в отдел, у нее стало что-то с памятью?

Впрочем, в этом случае если кого-то и заподозрят — то моего отца. Мало ли чем ему Берта насолила. Я сам, помнится, очень хотел, чтоб ее в Азкабан отправили во время шпионской лихорадки. Желание вполне понятное.

* * *

Что меня раздражает в Хвосте — так это привычка погребать нужную информацию под ворохом ненужной. Говорить он может долго и ни о чем. А у меня нет столько времени. Мне надо перечитывать гору книг, практиковаться в основных заклятьях, варить оборотное зелье и, наконец, говорить с Лордом. Что не в пример интереснее и полезнее, чем с Хвостом. Но есть вещи, о которых мне может сообщить только Хвост.

Два дня я вытягивал из него информацию о Блэке и Люпине. Не полных дня, разумеется, — вперемешку с другими делами. В первый день мне рассказали много историй о том, как в школе Блэк, Поттер и Люпин ни в грош не ставили бедного маленького Питера, как они брали его с собой, только чтобы было кому смотреть им в рот. А после школы сразу же забыли.

Я терпел. Весь вечер терпел, потом сбежал спать. На второй день снова завел разговор о Блэке. Только Хвост начал по новой жаловаться на то, как его забивали и не давали сказать ни слова, я перебил его:

— Хвост, а помнишь, как Блэк спустил меня с лестницы, когда я был на втором курсе, а вы на пятом?

— С какой лестницы? — Он явно не ожидал от меня не только этого, но вообще каких-либо вопросов.

— С обыкновенной лестницы. В Хогвартсе. Я шел из библиотеки со стопкой книг, на полпути засомневался, ту ли я книгу взял и не надо ли было захватить еще одну. Остановился прямо на ступеньках лестницы и стал перелистывать книгу. А вы мимо шли — Блэк, Поттер и ты. Люпина, кажется, с вами не было. Блэк сказал что-то про слизеринских заморышей и чем-то в меня запустил, так что я упал и книги выронил. А вы все трое стояли наверху и смеялись. И ты смеялся вместе с ними. По тебе не было видно, что ты недоволен их обществом!

— Я не помню, — забормотал Хвост, — это так давно было, я мог и забыть, что было в школе. А ты разве в Слизерине учился?

Разумеется, он не помнил. Он и меня не помнил, будет он помнить какого-то слизеринца младше себя на три курса!

Зато я их помнил. Такое забыть невозможно. К счастью, ко мне они цеплялись немного — тот случай на лестнице, и еще курсе на четвертом мы с Блэком серьезно поцапались из-за того, что он что-то сказал про Регула, а я проходил мимо и услышал.

Вряд ли они знали, как меня зовут. Знали бы — не полезли. А я потом намекал отцу, что таким, как Блэк, в аврорах делать нечего.

Почему я не забыл тот случай с лестницей? Наверное, потому, что горькие воспоминания, даже незначительные, остаются в памяти более отчетливо, чем счастливые. До сих пор.

— Хвост, — сказал я, глядя ему прямо в лицо. Он этого страшно не любил и пытался не просто отвести взгляд, но и отвернуться. — Вернемся к Блэку. Еще раз и с самого начала — как ему удалось бежать из Азкабана, что он делал целый год и куда мог деваться сейчас.

Мне приходилось чуть ли не каждую минуту перебивать его и задавать конкретные вопросы. Плохо было то, что я не мог их задавать, не зная ситуации в целом, а чтобы узнать ситуацию, надо было расспросить о ней Хвоста. Получался заколдованный круг, который нельзя было расколдовать даже с помощью волшебной палочки.

Что-то меня в этой истории смущало. Что — не мог понять. Я так много сил потратил на разговор, что на какие-то выводы их уже не хватало. Сириус Блэк бежал из Азкабана, пользуясь тем, что он анимаг. И выжил он там только поэтому. На этот моменте мне пришлось прерваться и полезть в буфет за шоколадом, ибо обсуждать Азкабан и способы побега оттуда было для меня еще сложнее, чем для Хвоста — перестать жаловаться на жизнь.

Блэк выдержал двенадцать лет, потому что он анимаг. Я не анимаг, я бы и года не протянул. Лестранжи тоже не анимаги. А прошло уже двенадцать лет. Даже больше.

Потом Сириус бегал вокруг замка, окруженного дементорами (тут я опять потянулся за шоколадом), и один раз через потайной ход умудрился в замок проникнуть. Но Хвосту повезло — в гриффиндорские спальни Блэк не попал, ибо не знал пароля. Он попал туда во второй раз, но Хвост предусмотрительно сбежал, инсценировав собственную смерть. Два раза считаться умершим — это уметь надо, у меня вот только один раз получилось.

— Как он прошел в спальню? Кто сообщил ему пароль?

— Кот Гермионы, они с Блэком сговорились, чтобы поймать меня. Он с лета за мной охотился!

С лета они не могли сговориться за неимением поблизости Блэка, а вот история с паролем меня смущала.

— Как кот сообщил ему пароль? Он же в спальне сидел, а пароли каждую неделю менялись!

— Он стащил их с тумбочки Невилла Лонгботтома. Я так испугался тогда — думал, он меня сейчас съест, но, к счастью, он прошел мимо и меня не заметил. Сначала я вообще подумал, что это Блэк...

Хвост еще что-то говорил, но я уже не слушал, а попытался осознать услышанное. Услышанное осознаваться не хотело. Какой-то подозрительно умный кот. Еще и Невилл Лонгботтом в том же классе. Интересно, какой он сейчас? Когда я видел его в последний раз, он и на ногах-то твердо не стоял, только по полу ползал.

— Ладно, Хвост, на сегодня хватит. Завтра ты мне расскажешь, чем это все кончилось, сегодня мне еще надо с Лордом поговорить.

Хвост что-то неразборчиво пробормотал про меня и Лорда, но я привычно пропустил это мимо ушей.

Не нравилась мне эта история с Блэком. Очень не нравилась.

* * *

Никогда не думал, что приготовление еды — такой сложный процесс. Я могу сварить хоть оборотное, хоть приворотное зелье, знаю массу заклятий, включая непростительные, но приготовление простого супа вводит меня в ступор. Интересно, чем отец собирался меня кормить, когда выгнал Винки? Или он хотел уморить меня голодом? Ведь если бы не Лорд, я бы так и провалялся в оглушенном состоянии в своей спальне.

В первый день и утром второго питались хлебом и сосисками. Потом я понял, что мне для поддержания нормального физического и умственного состояния необходима более полноценная пища. А готовить я не умею. Ситуация просто абсурдная — в доме трое взрослых мужчин, и ни один не знает, с какой стороны подходить к плите. Отцу проще всего — он может пообедать в Министерстве, что и делает. Лорду наша пища не нужна. Да и Хвост, честно говоря, может в облике крысы прожить. Так он, кстати, гораздо приятнее. А мне что делать?

В кухонном шкафу я нашел кулинарную книгу и начал внимательно изучать. Оказалось, что кулинария куда проще зельеварения, потому как не надо ничего рассчитывать с точностью до грамма и необязательно при варке супа мешать его строго по часовой стрелке. Можно и против. Я воодушевился, выложил на стол продукты, вооружился ножом и только собрался резать овощи для супа, как дернул меня черт полистать книгу еще. И на одной из страниц я обнаружил сделанную мелким почерком приписку на полях «Добавить щепоть корицы, так вкус становится лучше».

Книга выпала у меня из рук, и когда час спустя Хвост вошел в кухню, он обнаружил меня, сидящего на стуле, смотрящего куда-то в пол и не реагирующего на внешние раздражители.

В тот день мы так и остались без супа. А потом я преодолел себя и приноровился готовить. Оборотное зелье варить не в пример сложнее.

* * *

Наверное, это было чистой воды ребячество — выпускать Черную Метку на Чемпионате мира. Скорее всего, будь у меня хоть час на размышление, я бы этого не сделал. Но у меня не было часа на размышление. Я вообще не размышлял.

Я как будто спал. И мне снились сны. Сны были разные. Чемпионат мира по квиддичу был самым счастливым сном. Настолько счастливым, что я не выдержал и проснулся. Нельзя испытывать столько счастья сразу. Я проснулся... и обнаружил, что это не сон. Я сижу на самой верхней трибуне, рядом со мной Винки закрыла руками лицо — бедная, она боится высоты, но тем не менее меня оставить не может, вокруг полно волшебников... знакомые все лица. Фадж, Малфой с женой и сыном, Людо Бэгмэн, болгарский министр магии (сменился за последние двенадцать лет, но все равно лицо знакомое)... а отца нет. Все завороженно следят за полетом болгарского ловца. Я сам едва сдержал восхищенный возглас, глядя, как он пикирует чуть ли не к самой арене. Чуть привстал, чтобы лучше видеть... и тут мой взгляд упал на палочку, торчащую из кармана мальчишки, сидящего в первом ряду. Откуда столько детей прямо передо мной? Это что, те самые семь детей Уизли? Их даже больше чем семь, — видимо, лохматый черноволосый мальчишка и девчонка-грязнокровка — приятели кого-то из них. Что они здесь делают, в министерской ложе? Бэгмен продал половину билетов неизвестно кому? Да в мои времена этого Уизли и близко бы к министерской ложе не подпустили!

Я вдруг вспомнил Шизоглаза Хмури, который любил повторять: «Не кладите волшебную палочку в задний карман, без задницы можете остаться!». Беззвучно рассмеявшись, я произнес одними губами: «Мальчик, не клади палочку в задний карман! Останешься без задницы! Или без палочки». Никто не видел, как я протянул руку и осторожно вытащил палочку из кармана мальчишки. Наверное, если бы я произнес это в полный голос, никто бы не обратил на меня внимания, криков — как восхищенных, так и возмущенных — было предостаточно. У меня возникло искушение опробовать палочку прямо здесь и сейчас, но я сдержался. С трудом, но сдержался. В присутствии элиты министерства, включая Фаджа (волшебник он, честно говоря, неважный, зато администратор хороший), на самом верху стадиона, забитом волшебниками, среди которых полно министерских дежурных (и опять знакомые лица) применять какое-либо волшебство не следовало. Следовало ждать. И насладиться квиддичем по-настоящему, а не во сне.

Я еще не знал, что буду делать с палочкой, когда мы вернулись в палатку. Для меня главным было сохранить ощущение яви, а не сна. Да и при Винки я не хотел ничего делать. Хотя когда она высунула нос из палатки посмотреть, не идет ли отец, я тихонько сказал: «Акцио, чашка!» Когда Винки вернулась, она застала меня жутко довольного и с чашкой чая в руках и, разумеется, ничего не заподозрила. Важность самых необходимых вещей замечаешь только тогда, когда их лишаешься. А когда приобретаешь вновь, то становишься самым счастливым человеком на свете. Всего одно простенькое заклинание наполнило меня гордостью и радостью, и я воодушевленно стал рассказывать Винки о сегодняшнем матче.

А потом в палатку вбежал отец, даже не посмотрел на меня, отрывисто спросил у Винки, все ли в порядке, и убежал снова. Я почувствовал исходящее от него волнение, и я причиной этого волнения не был. Что-то случилось. И я должен сидеть в палатке, в ясном сознании и с палочкой, не зная, в чем дело и чем так взволнован отец?

Я высунулся из палатки и увидел их. В плащах, в масках, капюшоны надвинуты на лица, они идут тесной группой, а над ними в воздухе болтаются фигурки маглов... В руке я все еще сжимал почти пустую чашку, и мне показалось, что там вовсе не чай, и я не в палатке, а в особняке Лестранжей, а оживленная Белла, разливая по рюмкам вино, рассказывает мне: «И тогда я подняла этого магла в воздух, он так забавно там болтался, дергал руками и ногами и что-то кричал, впрочем, я его быстро заткнула, и так чуть пол-Лондона не сбежалось...». Вспомнили, значит, старые развлечения? Малфой небось тоже там, куда же он денется, я его даже под маской почувствую. Пальцем не пошевелил, чтобы спасти министерскую шпионскую сеть, чтобы помочь нам найти Лорда... а теперь развлекается! Белла в Азкабане, я под домашним арестом, а он развлекается! Ну что же, Малфой, развлекайся, я тоже развлекусь. С тобой. Министерские дежурные куда-то подевались, ах нет, вот они, бегают вокруг, как трусливые щенки вокруг разъяренного волка. Маглов, что ли, задеть боятся? Забыли старые времена, когда десяток случайных жертв на одного Упивающегося считался хорошим результатом? Я маглов задеть не боюсь. Маглом меньше, маглом больше...

Резким движением я отдернул полог палатки и сделал шаг вперед. Шаг в новую жизнь.

И тут же почувствовал, как мне вцепились сзади в мантию. Крепко так вцепились. Домашние эльфы только на вид хрупкие.

— Винки, отпусти немедленно!

Домовик не имеет права ослушаться прямого приказа. Но Винки не послушалась.

— Хозяин не должен идти! Хозяин должен сидеть в палатке!

— Винки, пусти меня! Я тебе приказываю!

Я обернулся и пристально посмотрел на Винки. Ее глаза расширились на пол-лица, в них колыхался отблеск пламени, что в сочетании с неизменным чайным полотенцем делало ее облик несколько комическим. Она жалобно смотрела на меня, но мантию продолжала держать.

— Винки не может отпустить хозяина! Винки обещала хозяйке, что будет следить за молодым хозяином! Винки обещала хозяйке, что не даст молодому хозяину стать гадким черным магом!

«Где она таких слов нахваталась, интересно?» — подумал я. А потом до меня дошел их смысл. Она обещала моей маме... Домовому эльфу не надо давать Нерушимую Клятву. Достаточно одного приказа. Особенно, если этот приказ — последний.

Языки пламени в ее глазах стали еще ярче. Я повернулся снова — и увидел, что неподалеку уже вовсю полыхает и огонь, того и гляди, доберется до нас.

— Винки! Ты хочешь, чтобы я тут сгорел?

— Винки не хочет, чтобы молодой хозяин сгорел!

Шальная искорка приземлилась возле моих ног и тут же погасла.

— Тогда бежим!

Я хотел направиться в сторону Упивающихся, но Винки потащила меня к лесу. Вырваться из ее цепких пальчиков было невозможно. Мы бежали и бежали, ряды палаток кончились, но столпотворение продолжалось и в лесу. Я чуть не налетел на каких-то детей, кажется, тех же самых, которые сидели передо мной на трибуне, а Винки наткнулась на древесный корень и чуть не навернулась вместе со мной. Но я сумел удержаться на ногах.

Мы остановились перевести дух. Один я бы мог пробежать дольше и больше, но не тогда, когда тебя держит за мантию существо намного меньше тебя ростом.

Приглушенная быстрым бегом ярость вскипела вновь. Я должен показать этим трусливым идиотам, что они трусливые идиоты! И мне не помешают ни Винки, ни Министерство магии в полном составе!

Винки наконец-то отцепилась от моей мантии и стала рассматривать ссадину на коленке. Здорово она приложилась о тот корень. У меня есть пара минут... что за такое время можно сделать? На таком расстоянии я не достану Малфоя. Я его даже не вижу. Был бы здесь Темный Лорд, прикоснулся бы к Метке...

К Метке! Эй, Люциус, ты еще не забыл, что такое Черная Метка? Так я тебе сейчас напомню!

Тут еще какие-то дети на поляне... интересно, в лесу есть хоть одно место, где их нет? Ничего они не сделают, они меня и не увидят в мантии-невидимке.

Выпрямляюсь во весь рост, вскидываю палочку...

— Морсмордре!

Из палочки вырывается сноп зеленых искр. Их все больше и больше, они взмывают над лесом, складываясь в громадную Метку... Получилось! У меня получилось! Мало того, что это первое нормальное заклинание за двенадцать лет (не считая «Акцио, чашка!»), так это вообще моя первая Черная Метка. Не был я ни на одной вылазке. Заклинание, конечно, знал, — его все знают, у кого Метка есть. Но ни разу не использовал.

И теперь, глядя на громадный светящийся череп, я чувствовал себя властелином всего происходящего. Мертвенный зеленоватый свет медленно заливал весь лес, дети на поляне всполошились, а я стоял в мантии-невидимке и любовался.

Думаете, нас так легко уничтожить? Думаете, никто не остался — кого не убили, тот в Азкабане, а кто не в Азкабане, те перестали быть Упивающимися Смертью, попрятавшись по углам? Так смотрите же! Смотрите на Метку, которой не было видно уже почти тринадцать лет!

Винки выхватила у меня палочку, а я даже и не попытался отобрать. Она была в таком шоке, что не могла сказать ни слова, а в глазах ее читались ужас пополам с отчаянием. Да, то, что я сделал, с наказом мамы явно не соотносится.

Мама не знала, что для меня это значит. Не могла знать.

Нам надо было скорее убегать. Но убегать мне за сегодняшний вечер уже надоело. И когда на поляне раздались хлопки и появилось два десятка министерских дежурных, я так и остался стоять за деревом. И упал под то же дерево, когда одно или даже несколько Оглушающих заклятий срикошетили в мою сторону. И как они только друг в друга не попали...

Я потерял сознание. И не приходил в себя до тех пор, пока Лорд не явился за мной.

* * *

Простое слово «воспоминание» не имеет для меня никакого смысла. Вернее, имеет совсем не тот смысл, который обычно в него вкладывают. Для меня воспоминание — либо подернутая серым туманом цепь бессвязных картинок, либо черная пропасть отчаяния, в которой можно сгинуть без следа даже здесь и сейчас.

Я должен был с этим бороться. Чтобы меня не выводила из себя каждая мелочь. Хвост уже подсмеивался надо мной за моей спиной, хотя сам при упоминании Блэка начинал жалобно скулить и пытаться спрятаться под стол. Я получал искреннее наслаждение от вида Хвоста, когда я его расспрашивал о Блэке, до тех пор пока меня не настигло воспоминание о том, что в Азкабане Блэк сидел в соседней камере. Наверное, Хвост получил наслаждение еще большее, чем я. Но его лица я не видел, я вообще ничего не видел в тот момент.

Хорошо, что я очень быстро приучился всегда иметь под рукой шоколад. За все школьные годы столько шоколада не съел, сколько за этот август. Даже Хвосту что-то перепадало, хотя будь моя воля, я бы вообще его в своем доме не кормил. Ему-то зачем столько шоколада? Подумаешь, один раз с дементорами в поезде столкнулся. Так еще неизвестно, от чего он пришел в больший ужас — от дементоров или от присутствия в купе старого друга Люпина. Между прочим, Хвосту сильно повезло, что Уизли его тогда из кармана вынимать не стал. Если Блэк даже в Азкабане, на фотографии узнал школьного друга, то Люпин точно бы не обманулся.

Кроме бесед с Хвостом, у меня было еще одно занятие, более приятное, но тоже чреватое воспоминаниями. Надо было разобраться в библиотеке: отобрать книги, которые необходимо прочитать прямо сейчас, книги, которые я возьму в Хогвартс, книги, которые могут пригодиться Лорду, и книги, в которые можно уткнуть носом Хвоста, чтобы он не шастал зря по дому. Приступил я к этому занятию не сразу, долго собирался с духом. Потом начал.

Начал я с отцовского кабинета, он же библиотека. Нашел столько всего интересного, что пропустил обед, ужин и очнулся только тогда, когда Лорд вызвал меня по Метке — иначе до меня было не дозваться. Не знаю, что он думал, но, увидев мою счастливую физиономию и стопку книг в руках, сменил гнев на милость и попросил почитать что-нибудь интересненькое. Не думаю, что ему это было нужно, но это нужно было мне.

На следующие три дня Хвосту была вручена книга «Темные Искусства: руководство по самозащите», и я облегченно вздохнул. Оказалось, зря. В закрытом на два замка и одно заклятие шкафчике в библиотеке обнаружились три шкатулки с письмами — моими из Хогвартса и родительскими мне. Маминых было раз в пять больше, чем отцовских. Я, изобразив на лице скептическую усмешку, даже прочитал одно свое письмо, с третьего курса — о том, как я первый раз ходил в Хогсмит и наслаждался жизнью, сидя с охапкой леденцов на поваленном дереве на окраине деревни. В «Три Метлы» я зашел, но там была уйма народу, а мне хотелось побыть одному. Письмо я дочитал до конца, запечатал, положил обратно в конверт, убрал конверт в шкатулку, шкатулку — в шкафчик, запер замки, восстановил заклятья и продолжил разбирать книги. Только сосредоточиться никак не мог и в итоге рухнул на пол вместе с двумя книжными полками. Хвост, разумеется, прибежал на грохот и обнаружил меня, закопанного в книги в буквальном смысле с головой. Я даже палочку свою не мог найти. Какое торжество стояло у него в глазах, когда он вручил мне мою палочку и вернул полки на место! Книги расставлять я ему не доверил.

Я не ожидал, что найду хоть что-то в своем кабинете, думал, что все мало-мальски существенное отец выбросил. Оказывается, нет! Мало того, там стояла мамина защита, которую я мог бы снять за две секунды, но два часа ходил вокруг и медлил. Потом все-таки снял.

Все, что я собирал сам во время работы в Министерстве, стояло в рассортированном виде на полках в шкафу. Пару книг оттуда можно было без сомнения направлять в министерский спецхран, а одна вообще была взята из библиотеки Министерства для проверки, не стоит ли ее поместить в спецхран или уничтожить. В нее был вложен кусок пергамента, на котором я начал писать заключение по поводу этой книги. Начал, но не закончил. Не успел.

Во время шпионской лихорадки в Министерстве на меня повесили проверку иностранного отдела библиотеки. Заведующего библиотекой арестовали, и, честно говоря, я был только за. Может быть, в шпионаже он виновен и не был, но в иностранном отделе развел такое! Я за голову схватился, когда увидел. В разделе китайской литературы половина книг была на японском, русским было обозвано все, написанное кириллицей, в немецком обнаружилась книга на языке, который вообще никому не известен, и в довершение всего какая-то книга из арабского раздела чуть не откусила мне руку. Часть книг я взял домой для проверки и кое-что интересное успел не только перевести, но и скопировать для Беллы. И одна даже оказалась здесь... Не ее ли я читал в ожидании Фрэнка? Не этот ли лист пергамента заполнял, когда он пришел на последнюю встречу со мной?

Вообще-то это было маловероятно и нелогично, но в себя я приходил долго.

Утешало одно — со временем приступы слабости становились все короче и реже. К первому сентября их совсем не будет. По крайней мере, я на это надеюсь.

* * *

Рецепт горячего шоколада был записан маминой рукой. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, несколько раз напомнив себе, кто я такой, несколько раз открыв и закрыв книгу, я взял себя в руки и сумел его приготовить. Предстоял еще один тяжелый разговор с Хвостом, и я был полон решимости довести его до конца. Причем не до своего.

— Расскажи мне, пожалуйста, как вы столкнулись с Блэком. Ты сказал, что он тебя чуть не убил. Как это было?

— Они с Люпином меня чуть не убили! — затараторил Хвост. — Я так испугался! Если бы не полнолуние, они бы притащили меня в замок и отдали дементорам!

— А кто тебе мешал сбежать раньше? Сразу, как ты узнал о побеге Блэка? Что тебе мешало раньше прийти к Лорду?

Первый раз за все время нашего общения я задал этот вопрос. Я прекрасно знал, что вразумительного ответа не услышу. Но Хвост мне так надоел своим нытьем, что хотелось ударить его как можно больнее.

Разумеется, и в этот раз я не услышал ничего, кроме обычного нытья. Минут десять я терпел, потом прервал:

— Ты мне уже десять раз это говорил, Хвост. Мне нужно знать события той ночи. С самого начала.

Что-то я начинал себе представлять. Больше угадывая, чем слушая. На месте Блэка я бы задушил эту тварь сразу, не отвлекаясь на объяснения и не дожидаясь, пока в Воющей Хижине соберется пол-Хогвартса. Снейп, Люпин... хорошо хоть Дамблдора не притащили за компанию! Хвост тоже хорош — если уж тянул до последнего, то мог бы сбежать под шумок, пока Снейп выяснял отношения с Блэком и Люпином. Или того лучше — превратился бы в человека и, пока присутствующие медленно приходили в себя, рассказал бы все, что знает про Снейпа. Если после такого Снейпа не прикончили бы на месте, то я хаффлпафец.

— А потом Блэк сказал мне, что слышал в Азкабане, как про меня говорили...

— Что он слышал в Азкабане?

Хорошо я сделал, что обеспечил себя шоколадом! Хвост даже ничего не заметил. Еще немного — и я при слове «Азкабан» и вздрагивать перестану.

Оказывается, Блэк в Азкабане слышал, что Упивающиеся Смертью винили Хвоста в гибели Темного Лорда. Замечательно. Так вот кто вот всем, оказывается, виноват! А еще можно обвинить Снейпа. И меня за компанию. И половину наших. Интересно, почему я ничего подобного в Азкабане не слышал?

Потому что я не анимаг. Мне не до того было.

Пью шоколад и смотрю на Хвоста почти веселым взглядом.

— Я думаю, что наши, по крайней мере те, кто сидит в Азкабане, а не отрекся от своего пути, презирают тебя за то, что ты трус. У тебя хватило смелости только на то, чтобы подставить Блэка и удрать в канализацию.

«Там тебе самое и место», — добавляю я про себя.

Почему Блэк не с нами? А если он не с нами — почему до сих пор жив?

Кстати, непонятно, почему его тогда не схватили, если вокруг замка было полно дементоров. Про это Хвост не знал — у него наконец-то хватило ума удрать. Лучше поздно, чем никогда, называется.

По газетам я знал, что, хотя Блэка не поймали, дементоров из Хогвартса, слава Мерлину, убрали. Интересно, куда он делся? Сидит где-нибудь под забором в собачьем облике? Наверняка ведь будет поддерживать связь с Поттером! Не знаю, чем оно мне поможет, но Блэка надо иметь в виду. Он опасен. Я это чувствовал.

Снейп тоже опасен. Еще больше, чем Блэк, потому что Снейп на виду. И он многое знает. Ненавижу Снейпа. Еще больше, чем Блэка. Блэк — просто враг, а Снейп еще и предатель.

— Барти! Ты меня не слушаешь?

Я его еще слушать должен?

— Я тебя слушаю очень внимательно. Так что Поттер сказал Блэку, когда они с Люпином хотели тебя убить?

Честное слово, лучше бы меня кто-нибудь убил. Так гораздо легче, чем ждать по полчаса ответа на элементарные вопросы.

А шоколад вкусный получился. Даже лучше, чем в кафе мадам Паддифут. Умеет же мама готовить!

* * *

Мне не хватает Винки. Мне очень не хватает Винки. Дело не в том, что я не в состоянии готовить еду и прибираться в комнатах. Я только первые два дня был не в состоянии. Потом приспособился. Научил Хвоста покупать продукты в магловских магазинах, каждый раз в разных. Именно покупать, а не тайком утаскивать с полок. Зачем создавать лишние проблемы, если есть деньги? Авроры имеют тенденцию появляться на месте преступления совершенно неожиданно. Вот я и заставлял Хвоста продукты именно покупать, как последний магл. А готовил я сам. Получалось если и хуже, чем у Винки, то ненамного.

Мне ее не хватало не потому, что она готовила лучше меня. Она была частью дома. Душой дома. И памятью о маме. Восстанавливая по крупицам те одиннадцать лет после Азкабана, я осознавал, что Винки всеми силами пыталась заменить мне маму. Она выполняла мамину последнюю просьбу — заботиться обо мне. И заботилась. Когда я начал вставать на ноги, она каждый день выводила меня на прогулку в парк. Шоколада ее стараниями я съел столько, что «Сладкое королевство» могло открыть еще один филиал за наш счет. Каждый день рождения она устраивала мне грандиозное пиршество, по сравнению с которым ежегодный пир в Хогвартсе по случаю начала учебного года кажется легкой закуской. Отец обращал на меня внимание только, чтобы проверить, не вышел ли я из-под его контроля. Он даже моих дней рождения никогда не праздновал. А Винки была рядом всегда. Я говорил с ней почти как с равной. Почти как с мамой. Потому что мама завещала меня ей.

Я бы мог позвать ее. Даже сейчас, после того как отец ее прогнал. Винки откликнется. Она не может не откликнуться. Но и я не могу, не имею права ее звать. Потому что мама просила ее проследить, чтобы я снова не стал Упивающимся Смертью. Винки не поймет, что мне это надо. Винки будет выполнять мамину просьбу, что сильнее приказа. И кончится это тем, что либо Темный Лорд ее убьет, либо она сойдет с ума, либо с ума сойду я и не смогу выполнить то, что Лорду от меня нужно. Если уж я отрекаюсь от прежней жизни, отрекаться надо полностью.

Мне жалко Винки. Но освобождение избавляет ее от выполнения приказа. Так будет лучше и для меня, и для нее. Пусть найдет своего приятеля Добби, бывшего малфоевского домовика. Вдвоем им будет веселее. Я этого Добби тоже видел. Забавное создание. Винки с ним скучать не будет.

А я — не буду скучать без нее.

* * *

На первый взгляд у нас с Хвостом похожие судьбы. Мы оба долгое время считались мертвыми. Я — до сих пор считаюсь. Мы оба ни в чем не подозревались, я — до самого ареста, он — пока не попался на глаза Блэку. И мы оба предали своих друзей.

Но это только на первый взгляд.

Начнем с того, что Хвост действительно Поттера предал. Он выдал его местонахождение Темному Лорду, он и только он. Еще и Блэка при этом подставил. А я Фрэнка не предавал.

Во-первых, он не был моим другом. Если я с ним периодически встречался, то только потому, что так положено. Надо же мне с кем-то было дружить. А известный аврор — хорошая пара для сына Крауча. Я же Фрэнка своим другом не считал. Руди мне был куда больше другом, чем он. С Руди я был откровенен, с Руди я мог расслабиться, из-за Руди я мог даже поспорить с Беллой на предмет вредности или полезности употребления алкогольных напитков. Разве мог я из-за Фрэнка хоть слово сказать Белле? Самое большее, что я тогда смог, — это отвернуться и не смотреть. Ненадолго. Потом повернулся обратно.

Во-вторых, я по большому счету его не предавал. Поттера предали, да — Темный Лорд явился туда, где его не ждали, явился безо всяких предупреждений. Я же изначально хотел расспросить Фрэнка по-дружески. Если бы он мне по-дружески ответил, ушел бы спокойно домой к Алисе и Невиллу и ничего бы не заподозрил! Сколько важной информации, обсуждаемой в дружеских разговорах и услышанной в коридорах Министерства, я передал Белле! Тем не менее меня даже во время шпионской лихорадки никто не тронул. Даже Хмури, хоть и допрашивал тогда. И что мешало Фрэнку мне по-дружески, между делом, рассказать то, что мы хотели? Или даже тогда, когда я позвал Беллу? Мы же не собирались их убивать! Нам нужна была только информация!

Хвост знал, что Темный Лорд хочет убить Поттеров, даже маленького Гарри. А если бы Белла посягнула на Невилла, она бы получила его только через мой труп. Я знал, что его нет, что он с бабкой, да и при бабке бы у меня не получилось выманить Алису из дома, когда Фрэнк уже лежал без сознания.

Так что не предавал я Фрэнка, не предавал. Что бы там Хвост ни думал. В этом пункте у нас с ним ничего общего.

И в других — тоже. Мы оба умерли для мира. Но как умерли? Он погиб как герой от руки страшного злодея Блэка и посмертно даже орденом награжден. Я умер в Азкабане, и вряд ли меня там дементоры похоронили. Делать им больше нечего, как похороны организовывать. Интересно, видел ли Блэк, как я умер? Расспросить бы его...

В отличие от меня, Хвост был свободен. Он мог прийти, не вызывая подозрений, к кому угодно, хоть к Малфоям, хоть в Отдел Тайн! Руквуд бы его в кармане пронес. Или я, на худой конец. Нет, он предпочел быть домашним любимцем семейства Уизли, где на лишнюю игрушку для семерых детей не хватает средств и приблудившаяся крыса как раз кстати. Хоть бы он что полезное от этих Уизли узнал! Ровным счетом ничего. Он бежал к Лорду в самый последний момент, когда никакого другого выхода уже не было, когда иначе спасти свою шкуру было невозможно.

А я свободен не был. Отец держал меня под Империо, а Винки не отпускала от себя. Если бы я был свободен и знал куда идти, я бы сам разыскал Темного Лорда!

И что после этого у меня с Хвостом общего? Ровным счетом ничего.

* * *

Аластора Хмури я знал. Не очень хорошо, но знал. Его знал любой, имеющий хоть какое-то отношение к Министерству. Да и не имеющий тоже.

Я его не любил и даже боялся. Он меня недолюбливал. С момента нашей первой встречи, когда я был чистеньким, как хаффлпафский первокурсник. Меня привел к нему Фрэнк, когда я готовился к экзаменам в аврорат. Должен был отец, но у него, конечно же, не хватило времени и он спихнул меня на Фрэнка.

Уже много позже я размышлял, с чего ради я так стремился стать аврором. Еще с первого курса. На первом курсе все мечтают стать аврорами, если уж не получится пробиться в Министры Магии. Я как на первом начал мечтать, так до седьмого с этой мечтой и дошел. Хорошо хоть ума хватило не мечтать о министерском посте даже на первом курсе. У меня отец есть, он и станет министром рано или поздно, мне-то зачем? А вот аврором — другое дело...

Отец воспринял мое желание как само собой разумеющееся и свел меня с Фрэнком. Тот отнесся ко мне, как к младшему братишке, что меня, честно сказать, напугало. Надоело быть маленьким. Тем не менее мы сошлись, настолько, насколько можно сойтись при нашей разнице в возрасте.

Фрэнк меня к Хмури и повел. Долго перед этим распинался, какой Хмури замечательный и как много он всего умеет. А мне он не понравился. Посмотрел на меня — как наизнанку вывернул. И сразу с порога:

— Значит, аврором хочешь стать? А зачем тебе это?

Я в ответ забормотал что-то невнятное. Фрэнк попытался меня поддержать, но и у него ничего вразумительного не вышло. Зачем я хочу в аврорат? А зачем солнце каждый день встает? Зачем дети в Хогвартс поступают? Откуда я знаю — зачем?

Хмури так ничего от меня и не добился, пригласил пить чай, и все чаепитие они с Фрэнком обсуждали свои дела. А я привычно изображал из себя мебель.

Экзамены я завалил, и Хмури явно приложил к этому руку. Отец нисколько не удивился и буквально в тот же день принес бумагу, в которой значилось, что мистер Бартемиус Крауч-младший назначается в отдел международного магического сотрудничества на должность референта-переводчика. Фрэнк огорчился, но встречаться со мной не перестал. Даже несмотря на то, что у него ребенок в конце июля родился.

Не знаю, почему Хмури меня невзлюбил. Подозревать меня тогда он точно не мог, не в чем было. Даже когда появилось в чем — все равно не мог. Если даже Фрэнк до последнего момента ничего не подозревал (а в последний момент был уверен, что я под Империо), то уж Хмури — тем более.

Время от времени я встречал Хмури в Министерстве, но близко мы не сталкивались. Следующий раз, когда нам пришлось пообщаться, был во время шпионской лихорадки в Министерстве после ареста Руквуда. Он сам явился в наш отдел и сразу прицепился ко мне — а что ты знаешь, а не общался ли с Руквудом и что это у тебя за книга? К счастью, пришел он не в первый день, когда я пугался каждого шороха, а на четвертый, когда я наглухо укрылся за броней наивного спокойствия. Нет, я ничего не слышал, Руквуда знаю только в лицо, а книжка называется «Высокогорные растения Тибета», попалась мне под руку, решил перевести — надо же в языке поупражняться! Я был чист, как полупрозрачный цветок на вершине самой высокой горы Тибета, смотрел на Хмури честными глазами добросовестного министерского служащего (Белла не зря учила меня окклюменции) и Хмури наконец-то от меня отстал.

Тогда в нашем отделе арестовали двоих. Одному дали год, другому полгода. Я сильно сомневался в их виновности, и не только я. По всему Министерству ходил анекдот: «Министерская инспекция в Азкабане. Спрашивают заключенного: «Какой у тебя срок?» — «Три года». — «А за что сидишь?» — «Ни за что». — «Врешь, ни за что шесть месяцев дают!».

Этих двоих я недавно видел на Чемпионате Мира. Со значками министерских дежурных. По глазам и не видно, что в Азкабане были. Впрочем, осужденным на маленькие сроки там легче.

Последняя моя встреча с Хмури была такой, что лучше не вспоминать. Когда нас взяли, он лично меня допрашивал. И в глазах его стояло торжество — я же говорил, что ему нельзя доверять! Как будто он ждал — и дождался. Не знаю, что было легче переносить — нахождение под охраной дементоров или допрос у Хмури. Я толком говорить не мог, или молчал, или плакал, или бормотал что-то совсем невнятное. Сейчас мне за это стыдно. И за допрос у Хмури, и за поведение на суде, где я устроил форменную истерику. Хоть оно и предполагалось заранее, но не до такой же степени! Раньше я никогда не устраивал истерик, даже когда на третьем курсе один противный гриффиндорец опрокинул пузырек чернил на мою контрольную работу по истории магии. Я даже Хмури истерик не устраивал, хотя он убежден в обратном. Все, что было против меня — что мы находились у меня дома. Но это не значит, что я виновен! Может, мы с Фрэнком сидели вместе, как старые друзья, а потом ввалились неизвестно кто... Может, я под Империо был! Фрэнк и Алиса до последнего момента были в этом уверены! Это Хмури в Империо не верил. Он с самого начала, видите ли, не сомневался, что я пойду по скользкой дорожке.

Через час после начала допроса я мечтал отправиться обратно к дементорам. Через два — чтобы меня убили прямо сейчас, на месте. Потом, в Азкабане, я не раз вспоминал этот допрос. И сейчас, возвращаясь к нему, тут же вспоминаю и Азкабан.

Вот почему о последнем разговоре с Хмури мне думать не хочется.

* * *

Азкабан я помню одной сплошной черной полосой. Нет, не полосой — пропастью, заманивающей и затягивающей в себя. Это можно сравнить со сном, но сном кошмарным, не приносящим отдыха, а приближающим к бездне, откуда нет возврата.

Тот день, когда этот сон закончился и начался другой, не такой страшный, но тоже затягивающий, я не вспоминаю. Он сам приходит ко мне, настигая в самый неподходящий момент.

Тогда я очнулся оттого, что стало чуть легче дышать. Черная мгла вокруг чуть прояснилась, холод изнутри немного отпустил, и можно было почувствовать себя собой, а не пылинкой на краю пропасти.

— Мама, — пробормотал я сквозь сон. — Мамочка...

И вдруг услышал:

— Я здесь, Барти! Я здесь!

Какой хороший сон... Мне снится мама, я звал ее, и она пришла ко мне... Я ее так давно звал...

— Мама, не уходи, — прошептал я. — Не уходи...

Меня взяли за плечи и одним рывком посадили. Кто это? Что это?

— Барти! — резкий окрик отца вывел меня из блаженного сонного состояния. Перед глазами все плыло, тело казалось полупрозрачным, сознание балансировало на грани пустоты, но это был не сон. Это была явь.

Сидеть было трудно, даже опираясь на стену. Мама обняла меня, и я увидел, какая она изможденная. Совсем как я. Неужели — она тоже?..

— Мама, — язык плохо меня слушался, а все слова тонули в черной пустоте. — Как ты сюда попала?

— Все хорошо, сынок, мы пришли за тобой.

— Как? — сказанное мамой не хотело укладываться в моей голове. Как это — пришли за мной? Я же осужден на пожизненное заключение! Отец никогда бы не смягчил приговор!

Я посмотрел на отца. Тот с деловым видом доставал из-под мантии пузатую флягу и два стакана. Скептически оглядел камеру, выбирая место, где все это поставить, наконец с видом человека, которому все равно деваться некуда, поставил их на пол возле моей... ну, скажем так, кровати.

Мама гладила меня по волосам, тихо всхлипывая. Я плакать не мог — слезы кончились еще в первые дни. Отец тем временем поднял флягу, открутил крышку и аккуратно стал разливать по стаканам тягучую клейкую жидкость. Жидкость эта тут же вызвала в моей памяти моржовые усы профессора Слагхорна. При чем тут Слагхорн?

Разлив жидкость по стаканам, отец достал из складок мантии маленькие изящные ножницы и протянул их маме.

— Бери с запасом. Чтобы дольше хватило.

— Мне много не надо.

Мерлин, да что происходит?

— Что... — я хотел было спросить, но тут мама аккуратно взяла левой рукой прядь моих волос, а правую, с ножницами, поднесла к моей голове.

Они что, подстричь меня пришли?

Остриженную прядь мама передала отцу, а сама взялась левой рукой за свои волосы...

И тут до меня дошло, что за жидкость в стаканах. Долго же я думал... А ведь когда-то «Превосходно» было по зельеварению!

— Мама! — мне показалось, что я закричал во всю силу своего голоса. Даже испугался, что в соседних камерах услышат.

Но судя по реакциям отца и мамы — не услышали.

— Я хочу, чтобы ты жил, сынок. Мне уже немного осталось.

— Мама, не надо! — откуда-то взялись слезы. — Не оставляй меня!

— Тише! — вполголоса, но грозно произнес отец. — Пейте! Стоп, — перебил он сам себя, — сначала переоденьтесь.

Что?

Мама отпустила меня, и я стал медленно сползать по стенке. Она не могла справиться с застежками на мантии, и отец ей помог. А я смотрел, не осознавая увиденного, пока не сполз окончательно на то, что служило мне ложем.

— Давай раздевайся, живо!

То тряпье, что на мне, нужно снять. А как оно снимается? Я уже забыл. Дернул за ворот так, что рука заболела, а материя треснула.

— Помоги же ему!

Отец рывком поднял меня на ноги и вытряхнул из мантии. Именно вытряхнул. Как только он меня отпустил, я упал обратно, еще и затылком об стену приложился.

Когда я открыл глаза, мама уже переоделась. Моя, с позволения сказать, одежда, была ей явно велика.

— Ну! — прикрикнул на меня отец. — Одевайся!

— Пусть сначала выпьет, — возразила мама. — Боюсь, платье будет ему мало...

— Мама... — произнес я и сделал движение к ней.

Она протянула руку и погладила меня по плечу.

— Все будет хорошо, Барти. Все хорошо.

Я бы влез сейчас в ее платье. Разве что оно мне коротко было бы. Похудел я так, что дальше только привидения.

А мама-то как похудела! Она и раньше была хрупкая, а сейчас — просто былинка. На том самом краю пропасти, откуда вытащила меня.

— Пей! — отец всунул мне в руку стакан. — Быстро!

Я выпил. Краем глаза увидел, как мама тоже пьет, и повалился ничком на кровать.

Один раз я это уже пил. На зельеварении у Слагхорна. Как же звали того парня, с которым мы это пили на двоих? Эндрю, кажется. Забавно было смотреть на свое лицо в чужой мантии, да еще и с равенкловским галстуком. Весь класс тогда друг над другом смеялся.

Надеть мамино платье я тоже был не в силах. Отец меня в него впихнул. И в платье, и в мантию.

— Мама... — найдя в себе неизвестно где какие-то силы, я бросился маме на шею. — Мама...

— Идем! У нас мало времени. Вторую порцию я тебе не дам.

Я сделал шаг к двери, опираясь на стенку. Если я сейчас упаду, то точно не встану.

Мама, глядя на меня, улыбнулась. Так странно было видеть мамину улыбку на своем лице...

— Барти, береги его, — я не сразу понял, что мама обращается к отцу.

Отец подошел к маме и обнял ее. Крепко-крепко. Меня он никогда так не обнимал.

— Все, идем, быстро!

Он крепко взял меня под руку и резко распахнул дверь камеры.

* * *

Когда Темный Лорд посвятил меня в план, я согласился не раздумывая. Я бы в тот момент согласился на что угодно — хоть целый год изображать домового эльфа Корнелиуса Фаджа! Под видом Аластора Хмури преподавать Защиту от Темных искусств, провести Гарри Поттера в число участников Турнира Трех Волшебников, помочь ему выиграть турнир, а потом отправить к Лорду? Да раз плюнуть! В ту ночь я был способен на все.

Ночь прошла, наступил день, за ним — другие дни, и я стал думать над планом. Нет, я не мог подвергнуть его сомнению, хотя бы потому, что это был план Темного Лорда. Я пытался хотя бы осознать, зачем нам это нужно. По пятам за мной ходил Хвост и постоянно повторял, что без Поттера мы можем обойтись, что можно взять любого другого волшебника, хоть моего отца, раз он тут у нас под рукой. Не понимаю, зачем Хвост твердил это мне, если Темный Лорд уже давно сказал ему «нет». Не то он считал, что я заставлю Лорда переменить план, не то просто хотел выговориться. Вот честное слово, если бы он действительно выговорился, то есть сказал все, что хотел, и замолчал — я был бы счастлив. Но разве от Хвоста дождешься молчания? Он будет по несколько раз повторять одно и то же, совершенно не задумываясь, желают ли его слышать.

Из-за постоянного нытья Хвоста я сам начал сомневаться в плане. Нет, не в том, что нам нужен именно Гарри Поттер, а в способе, каким мы собираемся его заполучить. А если мне не удастся пропихнуть его в Турнир? А если меня разоблачат раньше? А если победит кто-нибудь другой? Почему нельзя было подсунуть Поттеру портал на том же Чемпионате Мира? Или в школе? Зачем непременно нужно его участие в Турнире? Исчез бы он, допустим, потроша для Снейпа каких-нибудь рогатых слизняков, и никто бы не подумал на меня. Все бы подумали на Снейпа.

Хвост на моем месте стал бы ходить вокруг Лорда и канючить — зачем такие сложности, не проще ли пройти в мантии-невидимке в Хогвартс и там Поттеру портал подсунуть. Но я не Хвост. Вместо того чтобы канючить, я стал думать. Не делясь с Хвостом — он начнет ныть. Не делясь с Лордом — незачем ему демонстрировать свою недогадливость. Я должен сообразить сам и быстро.

Пусть не так быстро, но я догадался. Если Поттер исчезнет в школе, причину исчезновения будут искать в школе. А если я туда проникну не под видом Хмури, а в мантии-невидимке, тот же Хмури меня и засечет. Если Поттер исчезнет на заключительном этапе Турнира, причиной объявят опасность самого Турнира. И раньше такое случалось, что на Турнире гибли люди. Погибнет еще один. Поттером больше, Поттером меньше...

А результатом исчезновения Поттера будет дискредитация не только Хогвартса, но и Министерства Магии вообще. Устроили Турнир для упрочнения мира и взаимопонимания между странами — и вдруг погиб ученик. И хорошо, если только один. Впрочем, я постараюсь, чтобы только один. Мне не нужны лишние жертвы, кем бы они ни были.

Кроме того, исчезновение Поттера послужит дискредитации мистера Бартемиуса Крауча-старшего лично. Он явно хотел вернуться на свою старую должность, и тому немало свидетелей. Я читал в газетах, как рьяно он отреагировал на появление Черной Метки, когда еще не знал, чьих это рук дело. Можно будет подстроить так, чтобы обвинили отца — и в запуске Метки, и в исчезновении Поттера. Зачем Краучу-старшему запускать Метку? Да хотя бы чтобы спровоцировать Упивающихся Смертью и посмотреть на их реакцию.

Если все пойдет, как задумано, Поттер окажется в могиле, а мой отец — в Азкабане. Хорошо бы еще — в той самой камере, где умирал я. Это будет справедливо.

А еще — Темный Лорд сказал, что когда-то сам хотел преподавать в Хогвартсе Защиту от Темных Искусств. Пусть не он, пусть его верный последователь под чужим обличьем — но такое исполнение желания лучше, чем никакое.

То, что должность проклята, меня ничуть не пугает. Я и так не собираюсь оставаться на ней дольше года.

* * *

Мне стыдно за свое поведение на суде. Несмотря на то что оно было спланировано заранее. Сейчас я стыжусь того маленького мальчика, которым я когда-то был. Мальчика больше нет. Мальчик умер. Умер в Азкабане. От него ничего не осталось, кроме воспоминаний, которых я стыжусь. Они появляются в самый неподходящий момент и выбивают меня из реальности. Арест, допросы, суд, а потом — Азкабан...

Перед судом нас заперли в какой-то тесной каморке в Министерстве. Я Министерство знаю, как свои пять пальцев, но не смог определить, где это. Где-то в самых нижних уровнях, едва ли не ниже зала суда. Там было темно и дико холодно. Не то из-за глубины, не то из-за дементоров, которые охраняли нас снаружи.

В кромешной тьме я не видел лица Беллы, но чувствовал, как она спокойна и уверена в себе. Ее спокойствие передалось и Руди с Рабастаном. За то время, что мы сидели в этом подземелье, я от них ни звука не слышал. Хотел бы я быть таким спокойным! Я плакал навзрыд, уткнувшись носом Белле в колени, она гладила меня по голове и говорила что-то вроде: «Мальчик мой, не плачь». А как было не плакать? Тогда я еще мог плакать, это в Азкабане быстро перестал.

— Какая ты спокойная, Белла, — говорил я сквозь слезы. — Я так не могу. Я ведь не должен себя так вести? Я ведь не должен плакать?

— Нет, Барти! — Я не видел ее лица, но чувствовал, как оно озарилось пришедшей мыслью. — Именно так ты и должен себя вести! Ты — маленький мальчик, взятый случайно и за компанию. Что может такого мальчика связывать с Упивающимися Смертью?

Насчет маленького мальчика она права. В свои девятнадцать лет (а в конце июня мне двадцать будет, между прочим!) я выглядел на шестнадцать. В августе прошлого года я пришел во «Флориш и Блотс» за словарями, и незнакомый продавец попытался всучить мне учебники для пятого курса. Это при том что школу я год назад окончил. А словарей там и половины не было из того, что мне нужно, пришлось заказывать.

Пусть я не маленький мальчик. Пусть я действительно Упивающийся Смертью. Но Визенгамоту зачем об этом знать? Если они увидят шестнадцатилетнего мальчика, несчастного и ни в чем не виновного... ну неужели ни у кого не дрогнет сердце?

— Я скажу, что я не виноват... — робко проговорил я, — и мне поверят?

— Поверят! — убежденно произнесла Белла. — Твой отец тебя ни в грош не ставит, но остальные-то должны пожалеть!

— Белла... — я посмотрел ей в лицо, хотя в темноте никакого смысла в этом не было. — Но вас-то никто не пожалеет...

— За меня не волнуйся, — голос Беллы был все так же тверд. — Я дождусь Темного Лорда и в Азкабане. А ты поможешь ему вернуться.

Перспектива в одиночку возвращать Темного Лорда меня ничуть не пугала. Если бы меня выпустили на свободу, я бы смог и не такое. Особенно зная, что Белла в Азкабане. Как вообще там можно выжить? Меня и сейчас-то трясло, а что там будет...

— Белла, я в Азкабане не выдержу, — я опять начал плакать.

— Ты не должен туда попасть, мой мальчик. Ты останешься на свободе. А потом Темный Лорд освободит нас.

Честно говоря, я слабо верил в свободу. Рядом с дементорами было трудно в нее верить. Рядом с ними вообще было трудно на что-то надеяться. Но вдруг действительно? Неужели я не изображу невинную жертву? Неужели я не вызову жалость присяжных? Неужели кто-то сможет отправить в Азкабан маленького запутавшегося мальчика?

А еще — как бы ни повернулся суд, мой отец никогда не станет Министром Магии. Нам это весьма на руку.

* * *

В коробке с письмами, полученными мною в Хогвартсе, я нашел последнее письмо от Регулуса Блэка. За два года мы, хоть и редко, но переписывались. Последнее письмо пришло перед самыми экзаменами, и было оно такое странное, что я ответил немедленно, хотя обычно несколько дней обдумывал ответ.

Сейчас, перечитывая письмо, не могу сказать, что именно мне тогда показалось в нем странным. Туманные намеки в адрес родственников, предложение напиться до потери сознания после окончания школы, оборванное на половине рассуждение о жизни после смерти или же неровный почерк и оторванный кусочек пергамента внизу листа? Мне даже показалось, что он писал его, будучи нетрезвым, что на Регула не очень-то похоже. Хотя, может, после школы он и пристрастился к выпивке, кто знает... но все равно не похоже.

Ответа на свое письмо я не получил. А уже после экзаменов узнал, что Регул погиб при невыясненных обстоятельствах. Сириуса я спрашивать не хотел. Пытался расспросить на эту тему Беллу, но она заявила, что Регул идиот и собственный идиотизм его погубил. Я узнал только то, что Регул был из наших... а потом что-то случилось, о чем даже Белла вспоминать не хотела.

Не то чтобы мне его особо не хватало, я и другом его не мог бы назвать... но если бы он остался жив, мне было бы проще.

Познакомились мы с ним на третьем курсе. Конечно, мы и раньше были знакомы, я знал в лицо всех слизеринцев, кого-то — и по фамилии, но мало с кем общался, только с одноклассниками и только по учебе. А тут — оказались в одном купе в Хогвартс-Экспрессе и разговорились.

Я прекрасно помню этот Хогвартс-Экспресс. В то утро настроение у меня было не самое лучшее, как бы мама ни пыталась его скрасить. Отец недавно стал главой аврората, и, видимо, это помешало ему прийти на ужин накануне моего отъезда в школу. Это к старшим курсам я привык, а на третьем — огорчился. Отец утром появился в камине, пожелал мне удачного семестра и исчез. Маме я виду не показал, но, по-моему, она поняла, что я обиделся. Всю дорогу объясняла, что у отца много дел, что мы с ним еще успеем увидеться на каникулах... По-моему, она сама не верила тому, что говорила. Еще я тогда не совсем привык к министерской машине и аврору, которой сопровождал нас до самого поезда. Сейчас уже не помню, кто это был, хотя наверняка кто-то знакомый. Тогда я еще все Министерство по именам не знал, только курсу к шестому выучил.

Регула я приметил на платформе, когда стоял у двери вагона и прощался с мамой. Мы уже занесли вещи в купе, их было два огромных чемодана и сумка, и я радовался тому, что нести вещи от поезда — не моя забота. Мне хотелось поскорей засесть в купе и остаться одному, ибо еще пять минут — и я бы вообще никуда не поехал. Я оглядывался по сторонам, прежде всего чтобы убедиться, что на нас никто не смотрит. Сначала я увидел Поттера с компанией. Они над чем-то дружно смеялись, а потом зашли в вагон. А Регул стоял чуть в стороне и смотрел на них очень странным взглядом. На них обычно смотрели либо с восхищением, либо со страхом, а во взгляде Регула ни того, ни другого не было. А еще мне показалось странным, что он был один, его никто не провожал.

Прозвучал сигнал к отправлению, я в последний раз поцеловал маму и вошел в вагон. Увидев, что Регул ищет себе место, я позвал его в свое купе. Хотя минуту назад хотел остаться совсем один.

Мы заговорили не сразу. Сначала оба смотрели в окно. Потом друг на друга. Потом я наконец не выдержал и спросил:

— Тебя что, никто не провожал?

— Никто, — почти весело ответил Регул. — Я сам, пешком дошел.

Видимо на моем лице отразился ужас, потому что он поспешно добавил:

— Мы в Лондоне живем, до вокзала идти минут двадцать. У нас дома такое творится... В общем, я утром взял чемодан и пошел.

— А что у вас творится?

— А у меня старший брат из дома ушел. Ты видел его, наверное, он на шестом курсе, в Гриффиндоре. Мать все лето успокоиться не может, вчера опять раскричалась, так в результате сегодня с утра лежит с больной головой, отец бегает вокруг и поит ее зельями, а они не помогают. Смотрел я на это, смотрел, да и пошел пешком.

— Твой брат — Блэк? Сириус Блэк из Гриффиндора?

— Ну да, — согласился Регул. — И у нас уже пять лет не прекращаются скандалы из-за того, что он в Гриффиндоре, а не в Слизерине. Года три назад еще один скандал был, когда наша двоюродная сестра замуж за маглорожденного вышла. А расхлебывать это все теперь должен я.

Я некоторое время осознавал услышанное. Чего никогда не мог себе представить — как я совершаю что-то противное воле родителей.

— У нас никогда скандалов не бывает, — наконец произнес я.

— А если бы ты не попал в Слизерин?

Я пожал плечами:

— У меня мама в Равенкло училась. Не думаю, что отец был бы особо недоволен...

— Тебя ведь не отец провожал? — неожиданно спросил Регул.

Он все-таки это заметил.

— Отец занят... — смущенно ответил я, — он не смог прийти. Прислал кого-то из министерства...

Регул заметил мое смущение и перевел разговор на другую тему.

— Это что — все твои вещи? Зачем тебе столько?

— Там книжки. И теплая одежда на всякий случай.

Одежда была в сумке. И немного в чемодане, но большую часть вещей составляли все-таки книги. Меня нельзя пускать в книжный магазин. И в отцовскую библиотеку тоже нельзя пускать. К каждому учебнику я купил еще штук пять книжек дополнительно, а с учетом того, что предметов у меня прибавилось, чемодан с книгами стал совершенно неподъемным.

— Ты что, собрался изучать все, что только можно?

— Ну да, — пожал я плечами, — может, мне все потом пригодится.

Мы заговорили об учебе, обсудили преподавателей, потом, как всегда вовремя, приехала тележка с едой и мы скупили чуть ли не половину, ибо проголодаться успели изрядно, особенно Регул.

С этого момента мы и стали общаться с Регулусом. Не очень часто — обычно по выходным, да и то не всегда. И я, и он ценили одиночество, да и учеба отнимала очень много времени. Но в Хогсмид обычно ходили вместе.

Мама даже предлагала мне пригласить его с нами на лето в Испанию. Я предложил, но Регул отказался. Я не особо и огорчился, все-таки, как Регул мне ни был симпатичен, за месяц мы друг другу бы надоели.

А потом он окончил седьмой курс, а я погрузился в учебу с головой. Вспоминал Регула и надеялся, что когда я окончу школу, мы наконец-то увидимся и напьемся. Чего ради он так подбивал меня напиться — не знаю, ему прекрасно было известно, что я непьющий.

И не встретились. И не напились.

Что-то он мне хотел сказать последним письмом, а я так и не понял. И не пойму.

* * *

Никогда в жизни мне не было так весело, как в тот день, когда мы с Хвостом отправились в Малый Хэнглтон. Может, в детстве и было, но я этого не помню.

Мне надо было всего-навсего глянуть на место, для которого мне предстоит создать портключ. Не могу же я отправить Поттера сам не знаю куда. Больше от нас ничего не требовалось.

Но стояла такая удивительно солнечная и теплая погода, что я просто не мог заставить себя вернуться домой. Несмотря на Темного Лорда и гору интересных книг, ожидающих меня дома. Опять запирать себя в четырех стенах? Знаю, что рано или поздно придется, но почему бы не урвать пару часиков прогулки?

Хвост, конечно, был недоволен, но довольный Хвост — это явление настолько редкое, что его и в расчет принимать не стоит. Если бы мы сразу вернулись, он бы тоже был недоволен.

Зато я был доволен. На меня напал приступ неудержимого веселья. Он начался еще тогда, когда мы только собрались выходить из дома и я придирчиво оглядывал Хвоста и себя. Но дома я еще сдерживался, а на кладбище, только глянув на Хвоста, начинал безудержно хохотать. Он и вправду забавно выглядел в драных джинсах и сером потрепанном свитерке с заплатками на локтях. Не знаю, что делала эта магловская рвань в отцовском шкафу, но на Хвоста она подошла. Чуть-чуть пришлось уменьшить длину штанов, чтобы они до земли не доставали. Сам же я был одет с иголочки — светлый в клеточку пиджак, серые штаны и безупречно-белая рубашка. Наряд дополняли замшевые туфли, коричневый в полоску галстук, светло-серая шляпа, тросточка и кожаный портфель. Кроме того, я изменил себе цвет волос и обзавелся усами и бородкой. В одном внутреннем кармане пиджака у меня лежала волшебная палочка, в другом — бумажник с магловскими деньгами. Я был похож на преуспевающего коммерсанта (или как это там называется у маглов), а вот Хвост — на бродягу. Вдвоем мы смотрелись весьма забавно. Конечно, я мог отправиться в мантии-невидимке, а Хвост — в облике крысы. Но не знаю, как Хвосту, а мне мантия-невидимка смертельно надоела, и я предложил одеться по-магловски и чуть изменить внешность. Хвост внешность менять отказался, но, думаю, его никто бы и не узнал. Кому он нужен, этот Хвост. Разве что Блэку с Люпином, но вряд ли они станут его искать именно в этом месте и именно в этот день.

Когда мы внимательно осмотрели кладбище и пару раз обошли вокруг могилы семейства Риддлов, я предложил Хвосту пройтись по деревне. Хвост тут же начал причитать, что нас немедленно обнаружат, на что я предложил ему заткнуться и изменить облик, если он так уж боится.

Хвост заткнулся. Не сразу после моей рекомендации это сделать, а минутой позже, что тем не менее было удивительно. Более того — он посмотрел на меня с диким страхом, как будто увидел позади меня если не василиска, то отряд авроров с дементорами за компанию. Я оглянулся. Позади меня стояла собака. Обыкновенная рыжая дворняга. Она подошла ко мне и придирчиво обнюхала. А Хвост так и стоял с широко распахнутыми глазами, полными ужаса.

Я не выдержал и расхохотался. Так я, наверное, не смеялся никогда в жизни. Пять минут я истерически хохотал и только собирался что-то сказать Хвосту, как меня одолевал новый приступ смеха. Не знаю, как я на ногах удержался.

Собака от такой реакции несколько оторопела, переводя взгляд с меня на Хвоста и обратно, а потом развернулась и не спеша направилась в сторону деревни.

— Хвост! — произнес я, обретя дар речи. — Это не Блэк! Это дворняга! Простая дворняга!

Хвост все еще пялился на меня расширенными от ужаса глазами.

— Хвост! — продолжал я сквозь смех. — Анимаг не меняет вид и породу животного, в которое превращается! Если Блэк — большая черная овчарка, он не станет мелкой рыжей дворнягой!

Хвост все еще не верил. Смотрел вслед собаке с таким страхом, как будто она сейчас вернется и еще друзей с собой приведет, включая Джеймса Поттера.

Требовались решительные действия. И я их сделал. Смерил Хвоста презрительным взглядом и сказал:

— Я пошел в деревню, а ты как хочешь.

Разумеется, он побежал за мной, по дороге превратившись в крысу. В этом облике он меня больше устраивал.

Я полюбовался домом Риддлов, который горделиво возвышался на холме, и направился на поиски местного кабачка. В каждой деревне обязательно должен быть кабачок.

Кабачок нашелся. За стойкой скучала девушка, в первую секунду показавшаяся мне копией Берты Джоркинс в молодости. Присмотревшись пристальнее, я увидел, что не так уж она на Берту и похожа — чуть постройнее, лицо не такое округлое, нос чуточку длиннее, а волосы покороче. Но сходство было, скорее не внешнее, а внутреннее. Еще не обмолвившись с девушкой ни словом, я знал, что она мне выложит все, что знает, а так же и то, что не знает.

Я заказал себе пива и принялся его пить с нарочито скучающим видом. Разумеется, девушка не могла смотреть спокойно на такого симпатичного и прилично одетого молодого человека, как я. Так стреляла в мою сторону глазками, что я заговорил первым:

— Скучно тут у вас.

— Не скажите, — девушка вся расцвела от того, что наконец-то нашла собеседника. — К нам недавно полиция приезжала — Фрэнк Брайс бесследно пропал... Ах да, вы же не знаете, кто такой Фрэнк Брайс!

Неправда. Я знаю, кто такой Фрэнк Брайс. Я даже знаю, куда он исчез. Но девушке, похожей на Берту Джоркинс, знать это совсем не нужно.

Его, конечно, искали, но как-то вяло. Кому нужен старый садовник, если даже дом никому не нужен? Полиция как приехала, так и уехала. Если человек семидесяти семи лет пропал, это вовсе не означает, что его кто-то убил. Может, забрел куда-нибудь и умер себе спокойно.

— ...А моя бабушка рассказала мне, что пятьдесят лет назад всех трех Риддлов нашли мертвыми и обвинили в этом не кого иного, как Фрэнка. Он тогда с войны пришел — по инвалидности демобилизовали. Подержали его в участке да отпустили. А бабушка все равно уверена, что он Риддлов убил. И сейчас они пришли за ним и забрали с собой!

— Вы что, в привидения верите? — скучающим тоном спрашиваю я. — Привидений не существует. А ваш садовник просто от старости помер.

— Приведений не существует? — Девушка аж раскраснелась от возмущения. — А что же тогда несколько дней назад в доме Риддлов свет горел? Я сама его видела!

Какие, однако, тут маглы наблюдательные. Хорошо хоть, вся деревня в гости не заявилась, а только садовник, который и так на последнем издыхании был. Маглы, кажется, дольше семидесяти и не живут. Некоторые все-таки живут, но недолго.

— А что же полиция его отпустила, если он Риддлов убил?

— Они заявили, что нет никаких признаков насильственной смерти. Да что они понимают, эти полицейские!

Я делаю вид, что мне интересно. Мне на самом деле интересно вычленять крупицы полезной информации из потоков болтовни, исходящей из пухлого ротика девушки. Внешне она все-таки не так похожа на Берту Джоркинс, как показалось вначале. Но по характеру — родная сестра.

Я не буду с ней поступать, как Темный Лорд с Бертой Джоркинс. «Обливейт» будет достаточно. А пока пусть болтает и очаровывает меня. Я могу даже сделать вид, что очаровался.

— А про Тома Риддла бабушка рассказывала мне такую историю...

Я вздрогнул и чуть не пролил пиво. Про какого Тома Риддла?

— Он убежал из дома с дочерью старого Гонта, тот был совершеннейший псих, и сыночек его тоже, а дочка небось наврала ему, что ребенка от него ждет, ума не приложу, как она его окрутила. А ведь он собирался жениться, но так и не смог, — говорил, что после этой истории его от женщин воротит. Так и прожил до самой смерти с родителями один...

Осушаю свою кружку до дна. Ну конечно же. Отца Тома Риддла тоже звали Том Риддл. Я видел его могилу на кладбище. Хорошее место это кладбище — и деревня близко, и не видно из-за деревьев и холма. Маглы на шум не прибегут.

— Красавица, можно мне еще пива?

Посижу еще полчасика в кабаке, а потом пройдусь вокруг деревни, и можно будет возвращаться.

Хорошо, что, кроме магловской полиции, здесь никого больше не было. Даже если бы они заставили маглов все забыть, я бы почувствовал.

Я ничего не почувствовал. Значит, Министерство не догадалось.

И не догадается.

* * *

Довольно быстро я установил себе определенный режим. По прошествии одной недели мне казалось, что я всегда так жил, а к концу второй — что еще долго проживу в том же ритме. Я даже к Хвосту на второй неделе привык, хотя как он был мне противен с первого дня, так и остался. Тем не менее живем мы в одном доме и служим одному и тому же хозяину, так что надо сохранять хотя бы видимость хороших отношений.

Вставал я рано утром одновременно с отцом. И пока он завтракал и собирался на работу, я устраивался в гостиной и внимательно изучал свежий номер «Ежедневного Пророка». Если бы я вставал позже, я остался бы без газеты, потому что отец имел привычку уносить ее с собой. Конечно, вечером он принесет ее обратно, чтобы присоединить к подшивке «Пророков» в библиотеке, но лучше я проснусь рано утром, чем буду ждать газеты до позднего вечера!

Дочитав газету, я клал ее на полочку в прихожей и дожидался ухода отца. Утром я обычно с ним не разговаривал.

Однажды он забыл какой-то свиток пергамента, и я, разумеется, не преминул его развернуть и изучить. Это оказалась длинная и весьма нудная докладная записка отцовского подчиненного Перси Уизли о международных стандартах на различные виды котлов. Может, кто другой на моем месте бросил бы ее, прочитав первую пару фраз. Но я, улыбаясь сначала скептически, а потом с искренним весельем, дочитал это до конца, а потом взял перо и стал править. Пока правил, сам удивлялся, сколько всякой ерунды я помню. Только закончив работу, я осознал, какую глупость сделал. Нет чтобы переписать заново! Впрочем, — успокоил я себя, — будем считать, что это правил отец. Если он стал так рассеян, что забывает документы дома, то вполне может забыть, вносил он в них правку или нет. А я получил удовольствие от проделанной, пусть и бесполезной, работы и от чувства, что помню положения международных стандартов лучше, чем этот Перси Уизли. И кто только в нашем отделе не работает...

Когда отец наконец-то уходил, я отправлялся наверх будить Хвоста. В первые дни эта процедура была весьма неприятной. Хвост никак не мог понять, почему он не может спать до полудня и зачем вообще я им командую. Но постепенно я его приучил. Пригрозил, что оставлю без завтрака, если он сейчас же не встанет, и он стал вставать вовремя.

За завтраком мы обычно не разговаривали, а если разговаривали — то исключительно на бытовые темы. Приучал я его дня три, разумеется, он был недоволен, но в итоге смирился. Хотя каждый раз, когда я ему поручал помыть посуду, убраться в кухне или что-нибудь еще, он пытался жаловаться на жизнь. Я привычно пропускал его жалобы мимо ушей, завершал завтрак, желал Хвосту приятного дня и уходил к себе в кабинет.

Всю первую половину дня я работал у себя в кабинете. Читал книги, делал выписки и составлял планы уроков (хотя имел в виду, что, возможно, придется их корректировать). Всю библиотеку я бы за три недели не осилил, но я выбрал то, что могло мне пригодиться. Пригодиться могло на самом деле все... Но я успокаивал себя тем, что в Хогвартсе библиотека не меньше, чем наша, тем более что мне будет открыт неограниченный доступ в Запретную Секцию. Я хотел дать себе компенсацию за все одиннадцать лет, что я провел без книг, хотя понимал, что это невозможно: три недели — слишком малый срок. Зато, соскучившись по работе, я за неделю прочитал столько, сколько в прежнее время не успел бы за месяц.

Заработавшись, я обычно забывал про обед и вспоминал лишь, когда Хвост за мной заходил. Я приучил его не садиться за стол без меня и только благодаря этому не оставался без обеда.

После обеда я отправлялся гулять по парку. В мантии-невидимке. Хотя посторонних в нашем парке отродясь не было, а Берта Джоркинс — единственная и неповторимая, больше таких любопытных в Министерстве не водится. Хвоста я с собой никогда не брал. Если ему захочется прогуляться — пусть бегает в крысином облике, а мне надо побыть одному и подумать. Я и раньше любил гулять один. Иногда меня сопровождала Нагайна. В первые дни я ее боялся, а потом привык. Специально для нее блюдце с молоком на кухне оставлял. И во время прогулок она мне не мешала.

Гулял я не дольше часа, потом возвращался домой и продолжал работать. Сначала я заходил в лабораторию проверить, как там мое оборотное зелье, потом в библиотеку — листать подшивку старых «Пророков». Я не ставил перед собой задачу изучить газеты за все двенадцать лет — хотя бы за последний год. И еще не удержался — посмотрел газеты времен моего ареста. Читал со скептической усмешкой. В одной из газет обнаружилась даже фотография Беллы. Я смотрел на нее минут десять, наверное. Единственная ее фотография в этом доме. Те, что были у меня, не сохранились. И письма ее тоже. Только этот старый газетный лист. Я вырвал его из подшивки и отнес в свою комнату.

Обычно я сидел над газетами около часа, потом возвращался в свой кабинет и работал там до ужина.

А вот после ужина можно было и поговорить. В первые дни я просто расспрашивал Хвоста о событиях в Хогвартсе, потом вспомнил, что есть такая вещь, как легилименция, и дело пошло быстрей. Первый раз я немного перестарался, но быстро привел Хвоста в чувство, у меня как раз на этот случай общеукрепляющее зелье было. Из тех, что всегда надо иметь под рукой.

Кроме разговоров мы еще в заклятьях практиковались. Что он, что я двенадцать лет не имели такой возможности. Я достаточно быстро все вспомнил, у Хвоста получалось чуть хуже, но тоже получалось. Ему доставалось больше, чем мне. А когда он пытался начать ныть, я угрожал ему испробовать на нем Круцио. Но только угрожал. На нем так и не испробовал. Боялся перестараться. Хвост нам все-таки живой нужен. Лучше я на мухах буду тренироваться. Или на пауках.

Поздним вечером с работы приходил отец. Я сидел с ним на кухне, пока он пил чай и расспрашивал о происходящем в Министерстве. Мне не очень-то хотелось с ним разговаривать, но только он мне мог сообщить то, чего не было в газетах.

Я отводил отца в его спальню и шел говорить с Лордом. Хотя мы находились с ним в одном доме, общались мы не больше пары часов в день. Мне больше и не надо было. Я и так ощущал его присутствие каждую секунду. Он был частью меня. Мне вовсе не обязательно было бегать к нему каждую минуту за советом, тем более что в скором времени я должен буду остаться совсем один. Надо было привыкать. И я привык. А эти час-два вмещали в себя столько, сколько не вместит и год обычной жизни.

Потом я шел сразу спать. И спал как убитый. И никогда не видел снов. Что к лучшему...

* * *

Я уже не падаю в обморок при слове «Азкабан». Даже сам могу его произносить. Правда, думать об Азкабане, как о чем-то отдельном от себя, не получается. Не думать вообще — тоже не получается. Получается — оставаться относительно спокойным, когда все внутри сжимается. Я несколько раз шокировал Хвоста таким спокойствием — он-то до сих пор без дрожи о Блэке не может говорить.

Как ни странно это звучит, я должен быть благодарен Азкабану за то, чем я стал. Я ведь чуть не сломался тогда. Если бы меня отпустили сразу или даже после суда, смог бы я выполнить обещание, данное Белле? Смог бы я жить один? Боюсь, что нет. Тот перепуганный маленький мальчик, которым я тогда был, — точно бы не смог.

Даже сейчас, когда тот мальчик давно умер в Азкабане, мне от некоторых воспоминаний делается не по себе. Но это только в первые три дня. Сейчас я уже знаю, кто я и какая у меня цель. А вот тогда...

Тогда я вел себя как совершенный ребенок. Конечно, я хотел вернуть Лорда, и поскорее, но зачем я согласился на предложенный Беллой план, если знал, что мне это не под силу? Может быть, еще пара месяцев сидения над книжками и копания в архивах, в том числе и зарубежных, дали бы мне ответ. Но Белле хотелось поскорее, а я был готов сделать все, что она мне прикажет. Кто ж знал, что она перестарается и мы так ничего и не узнаем? Я этого не хотел! Но уговорить Беллу остановиться было невозможно. Я вмиг забыл, что бросил пить, и тоже перестарался. И убежать не смог. Белла смогла, но ее все равно быстро разыскали. Интересно, кто помог? Явно не я, я без чувств дня три провалялся. Попались мы тоже по-глупому — кто знал, что к Лонгботтомам вдруг заявятся Скримджер и Хмури и, не найдя их дома, отправятся ко мне? А кто мог предположить, что, найдя три почти бесчувственных тела, Хмури сразу определит, кого надо в Мунго, а кого в Министерство под стражу?

Я уж не говорю о том, как я вел себя на суде. Боюсь, что если бы мне поверили, если бы отпустили, я бы так и остался тем ребенком, который со слезами на глазах уверял всех в своей невиновности. Это Снейп сделал вид, что покаялся, а покаялся он или нет — даже он сам толком, наверное, не знает. Тот мальчик, которым я был, точно бы покаялся.

И как бы я теперь жил со всем этим, когда Лорд вернулся?

Я не могу сказать, что в Азкабане я что-то обдумал, что-то решил... это не то место, где можно решать или обдумывать. Там можно только умереть.

О чем-то думать я смог, только когда вернулся домой. В те краткие промежутки, когда я мог осознать себя, а не находился в блаженном полусне, в котором держал меня отец. Я ненавидел отца за то, что он сделал со мной. За то, что мама была вынуждена пожертвовать жизнью ради меня. Я хотел ему отомстить. Все, что у меня оставалось, — верность Лорду и Черная Метка. И, сидя за закрытыми дверями в спальне в мантии-невидимке, я понял, что у меня есть только один путь и я с него никогда не сверну.

В первые три дня мне было тяжело. Я еще не вполне осознавал, кто я, и пытался вспоминать себя прежнего, умершего в Азкабане. Незначительная мелочь могла выключить меня на пару часов из жизни.

Сейчас все прошло. Я могу говорить об Азкабане, как о чем-то отдельном, я могу смотреть старые фотографии, я даже принес в спальню и поставил себе на тумбочку фотографию мамы. Рядом с вырванной из газеты фотографией Беллы. Рамочку под нее не нашел, так и оставил газетный лист.

* * *

Оборотное зелье готово. Сегодня утром я пошел в лабораторию и добавил в зелье златоглазок. Все получилось, как и должно было получиться. Сегодня последний день. Ночью нам предстоит отправиться к Хмури. А завтра с утра — в Хогвартс.

Я не волнуюсь. Абсолютно. Утром я встал, как будто это самый обычный день и работал до обеда. Даже не верилось, что завтра я уже не проснусь в своей постели и не пойду, как обычно, в свой кабинет.

О тот, что нам предстояло сделать, я почти не думал. Все, что можно было сказать, уже сказано. Дома у Хмури я один раз был, Хвост, как выяснилось, тоже. С какой стороны мы подойдем и как войдем, мы уже обсудили, а дальше действовать надо по обстановке.

Но Хвост никак не мог успокоиться. Он и так смертельно надоел мне за последние три недели, а сегодня просто побил рекорд невыносимости. Потащился за мной в лабораторию, ходил кругом вокруг котла, порывался понюхать зелье и отстал лишь тогда, когда я предложил ему попробовать. Отстал ненадолго. За обедом пристал ко мне с кучей совершено ненужных вопросов — сколько я ему оставлю денег, что делать с моим отцом, буду ли я приходить сюда из Хогвартса и так далее. Денег я в самом начале дал ему столько, что на год бы хватило. Не знаю, что он с ними делает. И не вижу проблемы — если они вдруг кончатся, надо послать моего отца в Гринготс, только и всего. Когда я все ему объяснил, настолько вежливо, насколько смог, он спросил, что мы будем делать, если не сумеем одолеть Хмури.

Таких вопросов мне лучше вообще не задавать, ибо неверие в себя — это первый шаг к провалу. И рассуждения на тему «получится — не получится» — тоже. Не надо рассуждать — надо делать. Это я ему и объяснил. Предельно спокойным тоном. После такого объяснения обычно говорят «Круцио», если до сих пор непонятно.

Хвост на два часа успокоился. И оставил меня в покое, пока я складывал книги. Книг набралось много и я не мог сразу сообразить, как их складывать. Потом решил оставить вопрос на завтра, когда узнаю, сколько вещей у Хмури. В Хогвартс я пойду с его вещами, а не со своими. Наверняка найдется, куда пристроить книжки. Хотелось взять как можно больше, но на всякий случай я все-таки разделил их на три части — те, что точно возьму, те, что возьму скорее всего и те, возьму, если влезут. Точно так же маленький я собирался в школу. С двумя чемоданами книг. И сейчас я собираюсь в ту же школу и тоже с двумя чемоданами. Только провожать меня никто не будет.

Последний раз я вышел прогуляться по парку. Дошел до маминой могилы... несмотря на то, что она пуста, я именно так ее и называю. Постоял там минут пять, потом пошел дальше. Пока гулял, пошел дождь, я весь промок, но возвращаться не торопился.

Как только я вернулся в дом, Хвост опять стал приставать ко мне с вопросами. На этот раз он заявил, что нам непременно нужны черные плащи и маски. И мы прямо сейчас должны их достать. Почти весь вечер он за мной ходил и надоедал этими масками. Лично мне никакой разницы, в чем мы пойдем. Если Хмури успеет нас увидеть, он узнает нас и в масках и без масок, своим волшебным глазом он даже сквозь стены способен видеть. Я на допросе в этом убедился.

К ужину Хвост довел меня до того, что я не мог выносить самого его присутствия. Своей суетой он мне совершенно опротивел. Ужинать я не стал, взял чай и сандвичи наверх в кабинет и посидел еще немного над книгами, чтобы успокоиться.

Через несколько часов — начало главного дела в моей жизни, а меня раздражает суетящийся Хвост. Если можно было его не брать, я бы не взял. Но Лорд сказал — мы должны идти вдвоем. Я понимаю, что вдвоем лучше, чем в одиночку, но с таким партнером, как Хвост...

Я отложил книгу, которую читал. Еще успею перечитать. Там, в Хогвартсе. Пошел в мамину спальню и тщательно закрыл дверь на заклятие. Хвосту туда ходить незачем, а отец обойдется. К тому же он там не бывает.

Спустился вниз и сказал Хвосту, чтобы шел спать. Хотя бы полночи нам поспать надо. А потом я возьму с тумбочки фотографии мамы и Беллы и закрою на заклятие свою спальню. Завтра, когда мы вернемся сюда, будет некогда. Завтра времени хватит только на то, чтобы забрать книги и отправиться в Хогвартс.

Наверное, я все-таки волнуюсь. Но я знаю, что у меня получится. Я верю в это. Я верю в себя.