Учитель и ученик

Вот оно — снова... Это чувство неизбежной, неотвратимой беды, не оставлявшее его с того дня, когда Астамир принес ему чертеж арвинкора.

— Взгляни, Учитель...

Лицо Астамира освещала смущенная улыбка. Он и сам бы, наверное, не смог объяснить, почему за неделю до сессии стал чертить арвинкор вместо схемы электрооборудования пассажирского вагона. Если бы Хэлленкор спросил его об этом, он сказал бы только, как Вианкор когда-то: «Сердце вело работу мою, Учитель...» Но Хэлленкор ни о чем не спросил. Он только бережно взял в руку карандаш и стал подправлять линии стремительного меннерестийского чуда и лицо его было печально. И Астамиру показалось, что они сидят на рэстийском вокзале и еще немного — поезд устремится в небо. И захотелось сесть у ног Учителя и внимать его Песне, как тогда в Мистиэре, когда Астамир еще не был студентом второго курса, а Хэлленкор — ассистентом кафедры электротехники МИИТа.

Хэлленкор схватился за ведомость:

— Я убью тебя, Ученик мой!

Студент не спросил — за что. Почему-то показалось — сейчас нужно молчать. И не думал он сейчас ни о чем, даже о приближающейся зачетной неделе — слишком хорошо и горько было — просто быть рядом. Правая рука Хэлленкора легла ему на плечо, а в левой горел огонек света на перышке шариковой ручки.

Потом Астамир понял: Хэлленкор тогда спас его от гнева декана. И с этим чертежом не расставался он больше никогда, таскал его в своем портфеле, пока тот не пришел совсем в негодный вид.

А тогда он только сказал чуть слышно:

— Я никогда не оставлю тебя.

Теперь он знал, что должно произойти. Сессия. Именно сейчас, когда они с Астамиром только начали вспоминать быт рэстийских вайд-коринеров и спровидели, наконец-то устройство вокзала Митхора-Меннерэста. Сейчас каждая лекция, каждый зачет на счету и Хэлленкору приходилось быть особенно жестоким со своими студентами.

«Я не оставлю тебя...»

«Ученик мой...»

Нет. Сейчас не об этом.

Он попросил прислать к нему старосту группы 54Э и долго сидел, вперив воспаленные глаза в ведомость группы.

Кафедра предчувствует беду. Когда он вернулся после четырехдневной пьянки по случаю Основания Лестниц, то увидел, как изменились лица сотрудников. Поднятые брови, удивленные глаза, палец, прижатый к виску... Теперь будет страшнее. Декану Пелевскому никакого дела нет до Мистиэра, ему лишь бы удалить неугодных со своего факультета. Чтоб и следа не осталось. Как тогда, в Мистиэре.

«Я не оставлю тебя...»

Хелленкор стиснул руки. «Астамир. Ученик мой. Если он не сдаст сессию — что тогда? Строгий выговор? Лишение стипендии?»

Внезапно необыкновенно отчетливо он увидел, что сделают с ним, мистийским вайд-коринером.

«Нет. Да нет же, нет!..»

И там, за стенами института — ибо не будет мятежнику места в МИИТе — в нескончаемой агонии — не забыть ни на мгновенье — ты, мальчик мой, обречен бесконечно поступать и вылетать после первой же сессии...

Как в этой же комнате, взъерошенный, в пыли, сидел он — Астамир, Крылатый Поезд, не в силах пошевелиться, не в силах сказать ни слова, не и на заострившемся белом лице жили только глаза — подернутые дымкой страдания, беззащитные, огромные, исполненные мольбы и благодарности...

А будет — белый приказ на черной стене, но он не закричит, я знаю, он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться бесконечно, он сильный, очень сильный, мальчик мой, он вылетит и вернется, и вылетит снова...

Довольно об этом. Осталось самое трудное.

Ты должен сдать, Ученик.