Песнь Начала

В начале был Харадвэст. На Вильярэсте зовется он Жестокий. Первыми созвал он Астхеннера и Тэйшена. Они тусовались с ним прежде всех. Харадвэст ставил им выпивку, они пели песни и это было хорошо. Астхеннер и Тэйшен пили пиво, изредка вино, потом водку и неразбавленный спирт, поскольку желание выпить нарастало, а денег становилось все меньше и меньше. И пошел тогда Повелитель Харадвэст на Вильярэст и позвал новых вписчиков, дабы принесли они еще выпивки. И приходили к Харадвэсту Стэр и Аргэрэн, Асвад и Митхор и приносили пива и росло понимание между ними, росло единство и гармония.

И пришло время, когда Харадвэст созвал всех, кого знал он и предложил выпить вместе. Богатство ломящегося от бутылок стола восхитило толкинистов и в восторженном благоговении склонились они перед Харадвэстом.

И тогда сказал он:

— Я позвал вас всех с Вильярэста и предоставил вам всем закуску и крышу над головой. Приносите же с собой как можно больше выпивки, чтобы в единстве и гармонии провели мы Большую Пьянку, такую пьянку, какой не было еще на свете. И с радостью буду пить я за ваше здоровье и за ваш счет.

И тогда по слову его выстроились на столе батареи бутылок — было здесь пиво «Жигулевское», «Балтика» и знаменитый «Степан Разин», была водка «Столичная», «Пшеничная» и иная, целый букет вин — «Меннерестийская езда», «Санаврия», «Крейсмериэлли», коньяки, ликеры и целая канистра неразбавленного спирта для тех, кто крепок духом и не боится трудностей. Звук постоянно открывающихся и взлетающих к потолку пробок наполнял всю квартиру, соседи ожесточенно колотили в стенку, но ничего не перепало им. Подобной пьянки не было еще на Вильярэсте и нескоро еще предвидится что-то хоть отдаленно на нее похожее, разве что когда Митхор станет настоящей рок-звездой. Только тогда каждый пришедший с Вильярэста насытится до отвала и выпьет то, что хочет и столько, сколько попросит душа его и хватит ему еще и на опохмелку. И только тогда отдохнет Харадвэст от трудов своих, ибо только тогда будет удовлетворен.

А сейчас сидел Харадвэст и пил пиво и нравилось ему это пиво без единого признака горечи. Пьянка набирала темп, но тут Санаврия решила ввести в нее мелодию собственных дум и демонстративно стала пить томатный сок, поскольку хотела одна из всех остаться трезвой и уровнять тусовку толкинистов с благородным собранием. Более других Вильярэстицев одарена была Санаврия деньгами и могла позволить себе то, что не могли позволить другие. Но пить не хотелось ей, ибо была она нетерпелива и честолюбива и считала себя выше Харадвэста и друзей его и часто ходила она по магазинам Москвы, ища абсолютное средство от похмелья. Средство она не нашла, ибо только пиво может помочь в похмелье и один Харадвэст знает это, а также те, кому захочет он это открыть. Однако в одиноких странствиях думы Санаврии стали отличаться от дум остальных друзей Харадвэста и понесла она в себе еретическую мысль, что пить вредно. И теперь потягивала она томатный сок с блаженным выражением лица. Тотчас в стройном ритме пьянки возник диссонанс. Сидевшие рядом с ней толкинисты смутились, а некоторые не смогли преодолеть обаяние Санаврии и просили ее налить и им томатного сока.

Неподвижно сидел Харадвэст, всматриваясь в это странное явление, и кресло его, казалось, находилось в самом центре заурядного семейного застолья. Видели толкинисты, как встал он, улыбаясь. и поднял в руке своей бутылку «Менерестийки». Тотчас же вбежали стэрманки и разнесли по столам ликеры и коньяки, наливки и вина и про закуску не забыли. Дрогнула Санаврия и залпом выпила рюмку коньяку и вторившие ей смутились.

Но подхватил нить диссонанса Сикорский, бесстрашный рыцарь трех «С», которому в замысле Харадвэста предначертано было стать мастером по боевке на МИ-95, но который вплел свой голос в диссонанс и предпочел быть безжалостным маньяком. Темно-багровое пламя костров, стук деревянных мечей о тупые головы, жалобные трели милицейских свистков, боевые кличи Ормаллена и слабые крики о помощи несчастных цивилов — вот что составляло речь охмелевшего Сикорского. И в первый момент даже Харадвэст смутился, ибо сам был он не прочь помахать мечом во всю свою силу молодецкую. Но поднял голос Адмир-целитель и налил он в стакан Сикорскому валерьянки и успокоился Сикорский и лишь соседи его вынуждены были выслушивать повествование его о битве с трешерами. Благодарно улыбнулся Харадвэст и налил себе еще «Меннерестийки», но тут новый диссонанс вступил в силу и заполнил собой все.

Ни силы, ни мудрости, ни радости было в этом голосе, один лишь всеохватный пофигизм. Ибо был то голос равнодушия и созерцания. О бессмысленности пьянки говорил этот голос, о сладком дыме марихуаны и недостижимой нирване и опускались руки, и разбивались рюмки и драгоценная влага лилась под стол. И стремно было взглянуть толкинистам в лицо Айшена, говорившего сие.

Прервались все мысли, умолкли все голоса, не в силах противостоять ему, но тут словно ярко-оранжевая вспышка разорвала сгустившийся серый мрак. Это Кейрин Крейс взяла в руки гитару и звонко и радостно пропела балладу о пьяном поезде, не нашедшем своего хозяина. И было в этой балладе живое веселье неоконченной пьянки и заблестели глаза и потянулись руки к бутылкам. И не в силах противостоять песне жизнеутверждения замолк Айшен, но новый голос, заплетающийся и невнятный, неожиданно перебил ее. То был Арвэн Виджиниец и призывал он всех на какие-то выборы, но не было ни жизни, ни радости в его речи, а лишь непобедимое занудство и жажда Советской власти. И замолчала Кейрин, поскольку терпеть не могла политики, но тут Харадвэст отобрал у нее гитару и одним мощным аккордом, звонче милицейского свистка и громче пожарной сирены, оборвал пьянку.

И сказал тогда Харадвэст:

— Круты толкинисты и не последние среди них те, кто восстал против меня. Но я — Харадвэст! Я покажу вам, что значит портить веселье и гнать левые базары на всеобщей пьянке! И вы поймете, противники мои, что нет тусовки круче моей и нет вписки лучше Аст Айрэ, потому что я всегда угощаю и потому что больше меня никто не выпьет. И если вы начнете выпендиваться здесь, то знайте, никто больше вас не примет, ибо только на нашем флэту можно обрести истинную свободу и истинное наслаждение дармовой выпивкой!

Устрашились тогда толкинисты непонятных для них слов и заплакала горько Санаврия и, пав головой в тарелку с салатом, сказала:

— О, властелин Харадвэст! Клянусь, что не жажда выделиться и не вредность подвигли меня противостоять тебе, а единственно страх, что, напившись с тобой, не сделаю я свою работу и не получу за нее денег превеликих. Получив же деньги, хотела я угостить тебя водкой заморской, чтобы все дела мои пошли к вящей славе твоей. Прости же меня, о Жестокий!

И увидев искреннее раскаяние в глазах Санаврии, сказал Харадвэст:

— Я понимаю и прощаю тебя, но сделанного тобой выбора не исправишь. Теперь вечной отступницей прослывешь ты и на Вильярэсте будут шарахаться от тебя. Я поделюсь с тобой водкой «Зверь», надеюсь она поможет тебе освободиться от самой вредной привычки — трезвости, а потом — иди проспись.

И из-под стола благодарила его за милость Владычица Боли.

Тут поднял голову Станислав Сикорский и громовым басом произнес:

— Э-э-э, а мне?

Но посмотрел в его лицо Харадвэст и увидел, что не пойдет ему на пользу дорогая водка и начнет он буянить, а волю его не исполнит.

— Нет, Сикорский, «Зверя» тебе не будет, ибо не на доброе дело задумал ты использовать его, но лишь для тупого маньячества. Иди на Вильярэст и жди с миром, когда я смогу позвать тебя на игру. Нет тебе моего благословения и нет прощения, ибо не место маньякам на МИ-95.

Гневом вспыхнул отверженный Сикорский, выхватил свой деревянный меч и собрался напасть на Харадвэста, но споткнулся о спящую Санаврию и растянулся рядом с ней у подножья пиршественного стола.

И увидев то, Харди-полумент, тот, что во всем ему поддакивал, в гневе своем обрушился на Харадвэста, желая дать ему по морде. Но вовремя уклонился Харадвэст и Харди-полумент растянулся на полу, споткнувшись о Сикорского.

Когда же вынесли их бесчувственные тела из пиршественной залы, устрашился Арвен-Виджиниец и молил Харадвэста о прощении и получил его. И успокоились все. И никто не заметил, как покинул квартиру Айшен, и в карманах его что-то шуршало и звякало.

И возрадовались толкинисты и благодарили Харадвэста за выпивку и закуску. И были все удовлетворены этим и повел их Харадвэст в соседнюю комнату и уложил спать, а сам пошел допивать остатки пиршества.

А наутро было похмелье. Но это уже совсем другая история...