Оборотная сторона

Если бы ты попытался погубить своего подопечного методом романтизма, стараясь сделать из него Чайльд Гарольда или Вертера, погруженного в жалость к самому себе из-за выдуманных бед, тебе нужно было бы предохранять его от всякого подлинного страдания. Пять минут реальной зубной боли разоблачат все романтические печали, покажут, какая это все ерунда, и сорвут маску со всей твоей стратегии.

К. С. Льюис. «Письма Баламута»

Страдать не только и не столько самому, сколько заставлять страдать героев своиx шедевров. Причем, чем талантливее этот автор — тем более он искусный палач своему герою. От банального пламени костра, «просящего вендетты» (С) Ден Hазгул, до многоабзацныx вышеупомянутыx выкалываний глаз любимому герою. Наблюдается закономерность — чем дольше героя превозносят до того, тем дольше его казнят после того. Вероятно, чтобы просмаковать сперва его страдания, затем свои по его поводу, затем страдания слушателей или читателей на ту же тему. Волны страдания и смакования его расходятся, как круги на воде.

Тайэрэ «О Черных менестрелях, или не обещайте деве юной...»

«Аэлис медленно выплыла из небытия. Она лежала на каменном холодном и грязном полу в каком-то темном помещении, скорее всего в подземелье. Все тело ныло от ушибов — перед тем, как попасть сюда, она была основательно избита. Девушка попыталась приподняться. В голову ударила резкая боль и в то же время она услышала чьи-то грубые голоса: «Смотрите, очнулась!». «Ну вот теперь позабавимся!». Аэлис в ужасе отпрянула к стенке. Ее испуганному взору предстали три кошмарные фигуры орков с бурыми перекошенными лицами. Лапы их были увенчаны длинными когтями, а с обнаженных клыков капала кровь».

Аэлис отложила ручку и почесала в затылке. Кровь с клыков? Они же орки, а не волки. А, впрочем, какая разница! И те и другие — нелюдь и нежить, а значит описывать их надо пострашнее!

«Внезапно дверь распахнулась и помещение осветилось ярким светом факелов. Вошедшего можно было принять за эльфа, но только издали — вблизи сразу становилось видно, что это не человек и не эльф. Он был облачен в просторный черный камзол, узкие черные штаны и черные сапоги. Волосы его были черны, как смоль. А лицо... Лицо не было страшным, наоборот, они было прекрасно, но это была дьявольская, неправильная красота. Черные глаза казались двумя провалами в бездну. Он сделал движение рукой и столпившиеся вокруг эльфийки орки мгновенно расступились».

Хорошо! Аэлис блаженно зажмурилась, представив себе только что описанную картину. Вот она — свернулась на грязном полу смрадной темницы, а вот перед ней стоит Гортхаур Жестокий. Страшным его, конечно, делать не надо, должен же хоть кто-то прилично выглядеть! Так ему легче соблазнять наивных людей, перетягивая их на свою сторону. Но ее-то он не соблазнит! Она видит, кто он такой на самом деле, и как бы учтиво он не говорил, его внутренняя суть не укроется от ее проницательного взора!

«Легким движением он поднял ее на ноги. Она инстинктивно отступила на шаг, стараясь держаться подальше от этого безупречно красивого и вместе с тем отвратительного лица. «Ну что же ты меня боишься?» — притворно ласково сказал он. «Если ты согласишься быть моей, ты получишь все, что ты пожелаешь». Она замотала головой, сжав зубы. «Тебе не идет так дрожать, малышка. Смотри, что я принес тебе в подарок!». Он протянул ей узорчатый серебряный браслет. На замысловатом узоре угадывалась плохо отмытая капля крови. Аэлис испуганно вжалась в стену. «Неужели не нравится? А это ведь кто-то из ваших делал, из Нарготронда». Он взял ее руку и с силой натянул браслет. От его прикосновения она вздрогнула. Показалось, что все тело пронзила мгновенная, но нестерпимая боль».

Аэлис остановилась. Ее щеку вдруг пронзила мгновенная, но нестерпимая боль. Она не смогла сдержать стона. Опять проклятый зуб! Нашел время, когда разболеться! Девушка откинулась на спинку кресла, стараясь максимально расслабиться, но боль утихла лишь на чуть-чуть, став из пронзительной тупой и ноющей. Она даже не могла понять, какой именно зуб разболелся. Тот, который лечили в прошлом году или соседний? Не разобрать. Да с чего он так разболелся? Простыл на ветру, что ли? Мало того, что на улице холодина адская, так еще и в комнате сквозняк!

Аэлис слезла с кресла и легла на кровать, прижавшись щекой к подушке. Боль утихать не хотела. Аэлис попыталась отвлечься и обдумать продолжение рассказа. Что же Саурон с ней сделает? Может побить. Но это неэстетично. Может отдать оркам. Но это некрасиво. А страдание должно быть красиво. Может попытаться обольстить. Но она обольщению не поддастся, ведь она нолдэ и видит суть вещей.

Проклятый зуб! Да пройдет он когда-нибудь или нет!

— Мама! — Аэлис распахнула дверь в родительскую комнату.

— Что, Аня?

— У нас анальгин есть?

— Что, у тебя голова болит?

— Не голова, зуб, — неохотно призналась Аэлис.

— Тебе надо идти к зубному врачу!

— Не хочу я к зубному врачу! У нас в институтской поликлинике такая тетка злая! В прошлый раз мне всю челюсть разворотила!

— Но что делать, если у тебя зуб болит? Лечить надо.

— Я не хочу в нашу поликлинику!

— У нас сейчас нет денег на платную поликлинику. Таблетку я тебе дам, но к врачу ты пойдешь. Я сама тебе номерок возьму!

Ну так всегда! Тащиться к старой, глупой врачихе, которой все равно, больно тебе или нет, только из-за того, что нет денег на приличную поликлинику! Аэлис вообще не любила лечить зубы, а в бесплатной поликлинике — хоть в районной, хоть в институтской — тем более.

Она запила таблетку теплой водой и снова легла на кровать. Боль начала стихать. Аэлис лежала, не шевелясь, чтобы неосторожным движением не растревожить этот проклятый зуб. Угораздило же ему заболеть в самый неподходящий момент!

Надо отвлечься. Надо подумать о чем-нибудь приятном. Например о том, как мужественно она будет стоять перед Сауроном. А впрочем... Что ей Саурон? Что ей какой-то там Саурон! Это же Первая Эпоха. Пусть Саурон, увидев, что он с ней не справляется, отвезет ее к Морготу. Какая картина! Она — перед самим Морготом! Сначала, она, конечно, испугается, а потом призовет всю свою эльфийскую смелость и споет ему такое... такое... что ее сразу убьют мечом в спину, и она попадет в Чертоги Мандоса, где встретится со своим возлюбленным. Обязательно нужно вставить про возлюбленного, как она могла об этом забыть! Она же страдает не просто так, она страдает во имя великой, чистой и светлой любви. Собственно, на Тол-ин-Гаурхот она пошла затем, чтобы найти своего пропавшего возлюбленного.

Как же это будет выглядеть — она перед Морготом? Большой темный зал — это понятно. Мечущиеся сполохи факелов. Или это где-то уже было? Ладно, сойдет. А Моргот — громадной чудовище отвратительного вида.... стоп, это Гортхаур был отвратительного вида! Нет, у Гортхаура было лицо отвратительное, а этот весь такой. Какие еще бывают слова? Гадкий, мерзкий, омерзительный, отвратный, отталкивающий, противный... Нет это что-то не то. Это слишком просто. Слов для описания отвратительности Моргота в русском языке просто нет. А что, тоже идея!

«Аэлис нашла в себе силы выпрямиться и поднять глаза. Она стояла в большом темном зале, очертания стен которого терялись вдали, а перед ней на троне сидел тот, чье безобразие невозможно было передать словами. Он был чужим, чуждым, враждебным, от одного взгляда на него хотелось сжаться в комочек и исчезнуть в глубинах земли Никогда еще Аэлис не было так страшно. Гортхаур Жестокий по сравнению с этим — все равно, что крошечный котенок в сравнении со свирепым тигром».

Зря она, кажется, про котенка. А то еще подумают, что она Саурона с котенком сравнивает. А она не Саурона с котенком, она Моргота с тигром! Эх, хорошо бы иметь котенка! Чтобы сидел на коленях и она бы гладила его по пушистой шерстке, придумывая очередной ужас для своего рассказа. А все-таки, как выглядит Моргот? Как на картине Тэда Нэдсмита — высокое, метров с пять чудовище, покрытое черной чешуей, с пастью, откуда торчат клыки? Аэлис задумалась. Конечно, она представляла Моргота чем-то страшным, но пять метров, или даже семь, судя по тому, что на той картине Финголфин Морготу едва достает до колена, это слишком много для одной маленькой эльфийки. Саурон роста нормального, человеческого, он с ней может сделать все, что захочет, а Моргот? Хорошо, что в комнате никого нет и не видно, как она покраснела! Аэлис несколько раз тайком от мамы утаскивала из ее комнаты дамские романы в мягких обложках и в общих чертах представляла себе, что сильный мужчина может сделать с беззащитной женщиной. Но в книжках мужчины были нормального роста. И все у них было нормальной величины... Да, страдания тут конечно побольше, но почему-то Аэлис не хотелось представлять, как оно будет в подробностях. Лучше умолчать про рост. Пусть будет просто — «огромный», а что понимать под этим словом — личное дело каждого. Для нее, маленькой хрупкой девчонки, даже одногруппник Мишка Иванов, ростом под 190 и весом под сотню килограмм — огромный. Что это она вдруг вспомнила про Мишку? Мишка тут вообще не причем, и вспоминать его не следует, он однажды ее увлечение Толкиным осмеял так, что она два дня на занятиях не показывалась. А когда показалась, он вдруг взял и пирожным ее угостил. Мальчишки — они все дураки, это она еще со школы усвоила. Не надо думать о мальчишках. Лучше подумать о Морготе.

«Чудовище на троне разразилось ужасным смехом. Аэлис с трудом подавила в себе желание бросится на пол и закричать. Она нолдэ, она должна держаться твердо и гордо и не показать Морготу своей слабости! «Спой мне что-нибудь, малышка», — неожиданно мягким и вкрадчивым голосом произнес Враг. «Ты ведь хорошо умеешь петь, правда?». Аэлис передернуло. Петь здесь, в таком положении? Позволить себе открыться в песне перед этим?.. Она нашла в себе силы посмотреть в глаза Моргота — желтые, с продольными черными зрачками — и вдруг увидела в его глазах страдание — настоящее, подлинное страдание. Да, она в плену, она несвободна, но он в плену у самого себя и даже не пожелает освободиться — пронзила ее мысль. Аэлис решилась. «Хорошо, я спою. Прикажи принести мне лютню».

Конечно, он не станет ее слушать. Выслушает песню до середины и убьет. А может прикажет ее мучить, а она не скажет ни слова и на все его предложения станет гордо отвечать «нет»? Какая картина — она распята на черном каменном полу, балрог хлещет ее огненной плетью, а Моргот сидит на троне и гнусно ухмыляется... Стоп! Что-то не то. Если ее будут хлестать огненой плеткой, она же сгорит и будет негодна для дальнейших мучений. Пусть это будет не балрог. Пусть это будет орк... нет орки уже были. Да и некрасивые они. Пусть это будет какой-нибудь Черный Майя, не Гортхаур. Были же какие-то Майяр, соблазненные Морготом, не только Саурон и балроги. Они хлещут ее плетью, она закусила губу от боли, но не кричит, чтобы не показать Морготу свою слабость...

Опять проклятый зуб! Да почему на него анальгин не действует! Заболел, кажется, еще сильнее. Аэлис закусила губу, чтобы не закричать. Ну за что ей такая пытка! Надо было еще полежать, а не садиться сразу за стол, может быть боль и отступила бы окончательно.

Аэлис снова легла на кровать. Пройдет этот несчастный зуб когда-нибудь или нет? Ей совсем немного осталось дописать — про пытки, под которыми она умрет, не сломившись, и про встречу с возлюбленным в чертогах Мандоса. Как же это все не вовремя! Она теперь ни о чем не может думать, кроме больного зуба. Даже о Морготе. Если Моргот наложит на нее такое заклятие, от которого всегда болят зубы, она точно не выдержит. Что это она? Моргот — он там, а зуб здесь. Она не отступит не перед Морготом, ни перед Гортхауэром, ни перед балрогом... но лучше бы эта тупая ноющая боль отступила. Тогда она спокойно сможет подумать о своей красивой смерти и завершить рассказ.

К зубному придется все-таки сходить, мама права. Но как не хочется! Она же не выдержит, она будет кричать, как первоклассница, потому что она до ужаса, до смертного писка боится боли. А эта тетка в институтской поликлинике не имеет ни малейшего понятия о том, что ее пациентам может быть больно от ее грубых прикосновений. Аэлис застонала. Умрет она когда-нибудь в зубоврачебном кресле! И эта смерть будет совсем некрасивой. Не то, что смерть отважной нолдэ в подземельях Ангамандо. Вот она — оборотная сторона страдания!

Девушка залезла под одеяло, натянув его почти с головой, и затихла, стараясь не только не шевелиться, но и даже не думать. Пусть боль пройдет, а больше ей уже ничего не нужно!

Когда через час Анина мама заглянула в комнату дочки, девушка уже спала, блаженно улыбаясь. Мама аккуратно закрыла занавески и выключила настольную лампу. «Устает она в своем институте, — с нежностью подумала она, глядя на раскрытую толстую тетрадку на столе. — Ничего, мы тоже через это прошли».

А первокурсница Технического Университета Аня Виноградова, она же Аэлис, нолдэ из Нарготронда, крепко спала и снился ей Моргот с лицом Мишки Иванова. И зубы у нее в том сне не болели. У Нолдор зубы не болят. Никогда.