Сын Крауча

В дверь постучали. Не робко, когда стучащий сам не уверен, хочет он, чтобы ему открыли или нет, но и не нагло, когда стук — всего лишь прелюдия к выламыванию двери. Нет, стук был уверенный и четкий: два ровных удара, как стучатся уже не первый раз к старым друзьям, чтобы обозначить свое присутствие.

Мог бы вообще не стучать — я почувствовал присутствие гостя, еще когда он аппарировал неподалеку от дома. Но вежливость — привычка, присущая даже аврорам.

— Входи, не заперто, — откликнулся я.

Тоже ритуал. Мог бы и не говорить — и так понятно, что я дома и что не заперто, раз мы договаривались о встрече.

— Привет, Барти, — Фрэнк вошел, стряхивая капли воды с мантии. — В Лондоне такой ливень, просто ужас. А у тебя только что солнце не светит. Умеешь же ты места выбирать!

— Это не я, это отец, сто лет тому назад, — небрежно отозвался я. — Только он здесь не бывает. Пойдем в гостиную, выпьем чего-нибудь, чтобы согреться.

У меня дрожали руки. Совсем чуть-чуть, но если приглядываться, можно было это заметить. Фрэнк бы не заметил — не потому что его подвела наблюдательность, а потому что он уверен в себе и доверяет мне. Я ненавидел себя за свой страх и Фрэнка за его уверенность.

Он не прошел через все то, через что прошел я. Ему не приходилось преодолевать тех искушений, что выпали на мою долю. Его путь — прямой, как стрела, как солнечный луч. И за это я его ненавижу.

Но я должен сделать вид, что рад ему. Что мы — два приятеля, встретившиеся выпить и поболтать после тяжелой рабочей недели.

— Как дела, Барти? — спрашивает Фрэнк, садясь в кресло.

Не думаю, что ему интересны мои дела. Не думаю, что и я сам ему интересен. Мало ли к кому можно зайти выпить. Считается, что мы друзья. Считается всеми, начиная с отдела авроров и кончая нами самими. При этом встречаемся хорошо если раз в месяц, и говорим исключительно о пустяках.

Впрочем, с родным отцом я вижусь не чаще.

— Да все так же, — отвечаю я, наливая себе сливочного пива, а Фрэнку — джина. Я такое не пью, я сейчас вообще не пью, а Фрэнк любит, специально для него бутылку держу. — Третий месяц китайские церемонии учим. Я успел все забыть и еще раз вспомнить, а китайцы все не едут.

— Это традиция такая в Международном Отделе, — со смехом отвечает Фрэнк. — Сколько себя помню, столько Международный отдел китайцев ждет в гости.

Вот за что я еще его ненавижу — за такие реплики. Чувствуешь себя рядом с ним зеленым юнцом. Да, в Министерстве я без году неделя, да, школу окончил только полтора года назад, а он умудренный опытом аврор, известен не хуже моего отца...

Нет, хватит думать об отце, это я от волнения.

Отыскиваю в недрах памяти дружелюбную улыбку, как можно более точно изображаю ее на лице, беру поднос с напитками и ставлю его на маленький столик. Сам сажусь в соседнее кресло.

— Много у вас работы?

— Сейчас поменьше, — Фрэнк улыбается. — Хотя работы всегда хватает.

Он намекает на то, что я у себя в отделе маюсь дурью или мне это так кажется?

Если он начнет вспоминать, как я завалил экзамены в отдел авроров, я его убью. Прямо здесь, на этом месте. Еще одна причина, по которой я ненавижу Фрэнка. К счастью, он никогда мне это не напоминает.

Собственно, почему мы и считаемся друзьями — Фрэнк по просьбе отца взялся меня опекать, а когда я завалил экзамены и отец пристроил меня в Международный отдел, мы с Фрэнком продолжали общаться уже по привычке. Заходили иногда выпить в «Дырявый котел», сидели рядом на квиддичных матчах, и несколько раз он заходил ко мне — и в родительский дом, и в этот, принадлежащий только мне. Если, конечно, у него было время, а времени почти никогда не было. Кроме этого сумасшедшего дома, называемого работой, у него еще ребенок. Года полтора, кажется.

Как я мог забыть — надо спросить о ребенке! Еще один ритуал.

— А как Невилл?

Фрэнк оживляется:

— Мама говорит, мы неправильно его воспитываем. Он только недавно ходить начал, и говорить тоже, да и то я не слышал.

— И что он сказал?

— Мама утверждает, что он сказал ей «баба», — Фрэнк улыбнулся. — Надо же — с нами он молчит, как рыба. Она забрала его на выходные, говорит, что мы его балуем.

— Мама у тебя строгая.

— Строгая, — соглашается Фрэнк. — Я сам ее боюсь.

Миссис Августу Лонгботтом я сам боюсь. Еще больше, чем отца. Тот меня просто не замечает, а эта словно бы видит насквозь. В мой последний приход к Фрэнку она посмотрела на меня так, будто ей все про меня известно. У меня все внутри тогда похолодело — сейчас расскажет Фрэнку... Но тут ползающий по полу Невилл дернул скатерть, бокалы посыпались на пол, что-то разбилось, ребенок заплакал, началась суматоха, и мы с Фрэнком под шумок ретировались в его комнату.

Видя, что я не реагирую, Фрэнк начинает с одушевлением рассказывать о Невилле и детях вообще. Я потихоньку пью пиво, время от времени вставляя удивленные или восторженные реплики, как знак своего присутствия здесь. Фрэнку, конечно, все равно, слушаю я его или нет. С тем же успехом он мог бы распинаться и перед камином. Но перед камином — не принято.

— Мы вот думаем насчет второго ребенка. Алиса очень хочет девочку.

— Да? — рассеянно откликаюсь я. — А что твоя мама?

— Моя мама не против, что самое интересное. Тем более сейчас, когда война закончилась. Только спрашивает, как мы определим, девочка родится или мальчик. Знаешь Артура Уизли? Его жена тоже хотела девочку, так у них сейчас шесть парней и девчонка. Старший осенью в Хогвартс пошел.

— Да, — невпопад отвечаю я. Мысли мои уже где-то не здесь. Надо перехватывать инициативу, а то заболтает он меня...

— А сам-то жениться не собираешься? — неожиданно спрашивает Фрэнк.

— Что? — я чуть не выронил бутылку, из которой собирался глотнуть. Хорошо что хоть только собирался, иначе вышло бы совсем некрасиво. — Фрэнк, ты смеешься?

— А что? — он смотрит на меня широко открытыми глазами и улыбается. — Я слышал, у тебя есть кто-то...

— От кого ты слышал? — спрашиваю я — пожалуй, слишком резко. К счастью, он не замечает.

— Да Берта Джоркинс говорила, что видела тебя с какой-то девушкой.

— У Берты Джоркинс слишком длинный язык, — говорю я, отворачиваясь.

Сплетница несчастная. Все Министерство от нее стонет. Где это она меня видела?

— Факт, длинный, — соглашается Фрэнк. — Но если это правда, я рад за тебя. Не рассказывай, если не хочешь.

Он смеется. Более того — он насмехается. Я не могу ничего ответить, я молчу минут, наверное, пять и за это время приканчиваю свою бутылку. Как раз есть повод встать и отойти к бару в другой конец гостиной, чтобы Фрэнк не видел моего лица.

Берта — дура и сплетница. Ее язык когда-нибудь ее погубит. Я бы сам с удовольствием в этом поучаствовал.

Что там себе навообразил Фрэнк — не представляю. Или, наоборот, представляю — один и тот же сценарий: любовь, начавшаяся еще в школьных коридорах, прогулки в Хогсмит, посиделки в маленьких кофейнях, а после школы — свадьба и дети. Все стандартно, все известно, чуть ли не со времен Гриффиндора до наших дней.

А то, что творится со мной... Я не знаю, как это назвать. Фрэнк не знает, и никогда не узнает. Даже если я попробую ему объяснить, он не поймет. Но я не буду объяснять.

Первый раз я увидел ее год назад в Министерстве. Или больше, может быть в конце осени. Я шел по коридору, шел по какому-то делу, но по какому и куда, мгновенно вылетело у меня из головы. Она стояла у входа на лестницу, разговаривая со светловолосым волшебником, в котором я сразу опознал Люциуса Малфоя. Кто его не знает! А вот она была мне незнакома.

Я поприветствовал Малфоя кивком головы и хотел пройти мимо, как женщина обернулась и посмотрела прямо на меня. И я пропал.

Вообще-то я не верил во все эти фразы типа «он утонул в ее глазах», «ее красота его ослепила». Это годится для рассказов в «Ведьмином Досуге», которые так любит моя мама. Но тут я действительно пропал. Я забыл, куда я шел. Кажется, я даже забыл, кто я такой.

Я не могу сказать, что она показалось мне красивой, то есть, безусловно она была красива, но это не то. Красота — это слишком земное. В ней была сила. Страшная, и одновременно притягательная. Она словно сошла со страниц книг раннего средневековья, где у ведьм и колдунов были заботы поинтереснее игры в квиддич и разборок между собою.

Я стоял и смотрел на нее целую вечность, хотя прошло, наверное, секунд пять. Скорее почувствовал, чем увидел, что она собирается что-то сказать, развернулся и опрометью бросился прочь. Однако я успел расслышать, как она спросила у Малфоя:

— Люци, кто это?

Мне не надо было слышать ответ Малфоя, я знал его и так:

— Сын Крауча.

Я вернулся в свой кабинет и часа полтора, наверное, сидел без единой мысли в голове. Куда и зачем я шел, вспомнить не удалось даже на следующий день.

Видимо, не такое уж важное было дело.

Когда я сел обратно в кресло, Фрэнк внимательно посмотрел мне в лицо. Увиденное ему явно не понравилось, поэтому он переменил тему:

— Чуть не забыл тебе сказать, Барти. Я тут поговорил кое с кем и мы решили возобновить министерские соревнования по квиддичу.

— Какие? — спросил я, тупо уставившись на Фрэнка.

— Ты не знаешь? Раньше в Министерстве каждый год разыгрывался кубок по квиддичу, они на несколько последних лет прекратились. Раз война, какой может быть квиддич! А сейчас поспокойней стало, так почему бы нам не вспомнить старую традицию?

— И ты играешь? — усмешка получилась какой-то невыразительной, но сойдет.

— Я капитан команды отдела авроров! — с гордостью сказал Фрэнк. — Поговори там у себя, наверняка желающие найдутся.

Вот больше мне делать нечего, как набирать в своем отделе команду по квиддичу. Года полтора назад я бы вдохновился. А сейчас мне все эти квиддичные страсти смешны. Нет, сходить развлечься на матч я не откажусь, но самому играть — увольте.

А почему бы не перевести тему?.. Как раз удобный случай...

— Ты говоришь — поспокойней стало, — протянул я, разглядывая пиво в бутылке. — А не боишься, что опять начнется?

— Не начнется, — уверенно сказал Фрэнк. — Те из Упивающихся Смертью, что на свободе остались, затаились по углам.

— А... — пришлось глотнуть пива, чтобы произнести слово, — Тот-Кого-Нельзя-Называть?

— Волдеморт исчез и больше не вернется.

— Ты так уверен? — я еле совладал с собой. От имени Темного Лорда у меня внутри все похолодело. Даже Министр не произносит его вслух. А Фрэнк не боится.

— Уверен. По крайней мере в ближайшие несколько лет.

— Значит, он все-таки не умер? Его можно вернуть? Тебе что-то известно?

Ох, не надо было прямо так в лоб спрашивать. Догадается!

— Как тебе сказать, Барти... Мы знаем, что он проводил какие-то эксперименты с целью обеспечить себе бессмертие.

— Интересно, как это можно обеспечить, — с нарочитой небрежностью произнес я. — Что же, в один прекрасный момент он объявится снова? Такое вообще возможно?

Фрэнк поставил свой бокал на стол и пристально посмотрел на меня. Уж второй раз за последние десять минут.

— Зачем тебе это, Барти? — тихо спросил он.

У меня внутри даже не похолодело, а окаменело. Я превратился в пустую оболочку, натянутую на груду костей. Все, влип. С чего я взял, что стоит бояться только его мамаши?

— Барти, — продолжал Фрэнк, видя, что от меня ответа не дождешься, — не обижайся на меня за то, что я сейчас скажу. Ты, наверное, считаешь, что раз не попал в авроры, то тебя считают слабым и ни к чему не пригодным, а ты хочешь доказать обратное и тебя тянет на подвиги?

Я издал неопределенный звук.

— Пойми, — продолжал Фрэнк, — каждый хорош на своем месте. Вот честно скажу — Международный отдел без тебя я уже не представляю. Помнишь, как ты с тем американцем сладил?

— Угу, — только и сумел выдавить я.

Историю с американцем, которого ограбили в Лондоне и который достал все Министерство, я помнил прекрасно. Меньше надо шляться по магловским барам и не винить во всем несчастное Министерство, которому и без тупых американцев забот полно. Я тогда в полной мере ощутил правоту тех, кто презирает нечистокровок. Тот, правда, утверждал, что чистокровный, но знаем мы их чистокровных — второе поколение, максимум третье. Наши маглорожденные и то приличней, чем тот чистокровный. Как я сумел его успокоить — сам не понимаю. И это его несчастное кольцо в магловском магазине обнаружил, и скандал замял, и взял обещание не жаловаться американскому Министерству. Еще и проследил, чтобы он в свою Америку благополучно улетел на магловском самолете. Никогда бы в эту штуку не вошел. Лучше уж на метле через океан.

— Знаешь, — продолжал Фрэнк, — не надо влезать в чужую шкуру и пытаться проживать чужую жизнь. Нам и этой хватит. Тем более что она, можно сказать, только начинается. Мне говорили — как ты можешь играть в квиддич, когда многие наши товарищи погибли. На что я ответил, что они для того и погибли, чтобы мы жили.

Я кивнул. Больше пока ни на что меня не хватило.

— Да, так насчет квиддича. Отдел связей с маглами команду тоже почти набрал, даже в Отделе Тайн энтузиасты нашлись. Спортивный отдел займется организацией, они там по двадцать лет метлы в руки не брали, а перед этим двадцать лет не выпускали. Так что, Барти, с тебя Международный отдел.

— Ага, — киваю я. — Хорошо.

Я его не просто ненавижу. Я готов убить его на месте. Прямо сейчас. Выхватить палочку и...

Но я не выхватываю палочку. Я лезу левой рукой во внутренний карман мантии и нащупываю там круглый объемистый медальон. Нажимаю на кнопочку, крышка бесшумно открывается, а потом так же бесшумно закрывается.

Я сделал все, что мог. Теперь остается только ждать.

Во второй раз я увидел ее на званом вечере у Министра. Это был мой первый званый вечер, я устал от бесконечных наставлений отца, как вести себя в светском обществе, и от примерки парадной мантии, затянувшейся часов на пять. Маме каждые пять минут приходила в голову очередная гениальная идея, и она начинала перешивать мантию прямо на мне. Хорошо, хоть не читала мне никаких наставлений, ограничиваясь пересказом статей из «Ведьминого Досуга» о том, что модно в нынешнем сезоне. В парадной мантии я выглядел бледной немочью, иначе не скажешь. Оживший мертвец, а не преуспевающий волшебник. И синий цвет мне не шел. По правде сказать, мне ни один цвет не шел, кроме черного. Но маму разве переспоришь?

Отправился я на этот вечер в ужасном настроении. И на протяжении всего действа изображал из себя предмет обстановки, каким, по сути дела, и являлся. Когда все наговорились торжественных речей, напились и наелись и разбрелись по разным комнатам, я забился в наиболее темный угол самой маленькой комнаты, сел в кресло и принялся потягивать коктейль из неосушаемого бокала. Кто-то постоянно проходил мимо, кто-то с кем-то говорил, где-то играла музыка, а я сидел, отгородившись от общества, и это мне чем-то нравилось.

То, что я не один, я осознал не сразу. Мало ли кто проходит мимо. Кому могу понадобиться я? Но ощущение, что кто-то рядом есть, не исчезало, я поднял глаза и увидел ее. В тот момент мне, наверное, стоило дать премию за самое идиотское выражение лица.

Первые минут пять мы ничего не говорили. Она села в соседнее кресло, отпила глоток из своего бокала, взглянула на меня, опять отпила вина...

— Нас, кажется, друг другу не представили? — нарушила она первая молчание. — Меня зовут Беллатрикс Лестранж.

До меня медленно начало доходить, что где-то и когда-то я ее видел. Может быть, даже у нас дома. Но я был школьником, которому рано было еще участвовать в делах взрослых.

— Бартемиус Крауч, — представился я, хотя в этом необходимости не было.

— Да, я знаю.

— Все меня знают, — сдерживаемая много времени ярость наконец-то прорвалась наружу, — но всех интересует только то, что я сын Крауча, как будто я ничего из себя не представляю!

Меня словно прорвало. Я сам не знал, почему я выкладываю этой незнакомой женщине то, чего не говорил даже родной маме. И про то, что хочу быть собой, а не абстрактным «сыном Крауча», и про проваленный тест в авроры, и про Фрэнка, который меня продолжает опекать, как ни в чем не бывало, хотя я уверен, что я ему не нужен...

Когда я выдохся (мне показалось — часа через полтора, не раньше), меня настигло осознание, что зря я все это выболтал. И что теперь она будет меня презирать на веки вечные.

Но никакого презрения в ее взгляде не было.

— Ты хочешь стать кем-то особенным? Так стань им!

Странно, Фрэнк мне говорил примерно то же самое, но его я не воспринимал, а ей — поверил сразу. Мы проговорили до тех пор, пока не раздался обеспокоенный голос мамы, которая меня потеряла.

— Приходи завтра вечером к нам в поместье, — сказала она. — Там и договорим.

И исчезла еще до того, как мама вошла в комнату. Как будто аппарировала.

Но нельзя в доме Министра аппарировать, я точно знаю!

Фрэнк продолжал распинаться о квиддиче. На это тему он мог говорить до бесконечности. Я не то что не слушал, а даже и не прислушивался. Если он меня что-нибудь спросит, я просто не смогу ответить.

Не спросит. Не успеет.

Входная дверь распахнулась, и в комнату влетели сразу трое. Надо отдать должное Фрэнку — он мгновенно вскочил и выхватил палочку, но раньше чем он раскрыл рот, чтобы произнести заклинание, раздался крик Беллатрикс «Экспеллеармус!» и Рудольфа «Импедимента!».

Фрэнк рухнул обратно в кресло.

— Не дергайся, Лонгботтом, — нарочито спокойно произнесла Белла. — Мы хотим всего лишь с тобой поговорить. Будешь хорошо себя вести — останешься целым и невредимым. Нет — пеняй на себя.

Фрэнк ухмыльнулся. Никакого страха на его лице заметно не было.

— Все так просто? Пришли поговорить?

— Совершенно верно. Барти, дай нам что-нибудь выпить. Сливочного пива, например, — добавила Беллатрикс, перехватив взгляд Рудольфуса, направленный в сторону бара.

— Акцио сливочное пиво! — сказал я, взмахнув палочкой. Руди разочарованно вздохнул. Алкоголик несчастный, он что — пить сюда пришел?

— Барти не трогай! — твердо сказал Фрэнк. — Он к нашим делам не причастен!

— К вашим делам, — поправила Белла. — Ты не захотел говорить с ним, значит, придется тебе иметь дело с нами.

Фрэнк явно не понял, о чем она.

— Где Темный Лорд? — спросила Белла. Палочку она продолжала держать направленной прямо на Фрэнка. Рабастан и Рудольфус — тоже. Я вертел палочку в руке (в другой была бутылка), готовый произнести заклинание, если понадобится. Но пока что они справляются и без меня.

— Мне он не докладывается.

Он еще и шутить способен! Не выпуская из левой руки бутылки, я поднял палочку так, чтобы она тоже была нацелена на Фрэнка.

— Ты прекрати мне тут шуточки шутить! — разозлилась Белла. — Хочешь за Поттерами отправиться? Так это мы мигом устроим!

— Я знаю столько же, сколько и вы. Волдеморт исчез бесследно, когда попытался убить сына Поттеров.

— Не смей произносить его имя! — заорала Белла.

Стараясь быть как можно спокойней, я обратился к Фрэнку:

— Ты сам сказал, что Темный Лорд проводил эксперименты, чтобы сделать себя бессмертным. И что ваш отдел в курсе. Я не только от тебя это слышал.

— Барти, — Фрэнк посмотрел мне прямо в лицо, — ты что — с ними?

— А ты не знал? — усмехнулся Рудольфус.

— На тебя наложили Империус?

— Никакого Империуса на меня не накладывали! — Еще немного, он и меня доведет, как Беллу. — Я имею право на свой собственный выбор!

— А может, Империус попробовать? — спросила Белла. Она немного успокоилась, хотя в глазах ее по-прежнему полыхала ярость.

— Не выйдет, — отозвался я. — Они умеют не подчиняться, это в программу подготовки входит. Я сам видел.

Действительно видел. Сто лет тому назад, когда еще готовился к тестам. То, на чем я и провалился с треском. Сколько Фрэнк меня ни натаскивал.

— Я повторяю вопрос, — снова заговорила Белла. — Нам известно, что Министерство в курсе, где Темный Лорд и как можно его призвать.

— Даже если бы я что-то знал, я бы не сказал.

Беспредметный разговор. И бесполезный. Рудольфус переглянулся с Рабастаном и оба посмотрели на Беллу. И я посмотрел на Беллу. Пусть хоть что-нибудь придумает!

— Ну что же, — Беллатрикс криво усмехнулась. — Лонгботтом, я тебя предупреждала. Круцио!

Он закричал. Крик был совершенно нечеловеческий. И вид у него сейчас был совершенно нечеловеческий.

А Беллатрикс все не опускала палочку. У меня тошнота подступила к горлу, я хотел что-то сказать, но не мог — что-то разрывало меня изнутри, и если бы я открыл рот, оно бы вырвалось наружу...

Я выронил бутылку, которую все еще сдерживал в левой руке, и бросился вон из гостиной.

Родители ничего не говорили мне, когда я стал подолгу пропадать вне дома. Отцу, как и прежде, было не до меня, мама удовлетворилась ответом, что я бываю один в нашем втором доме на берегу моря. В конце концов, это тоже мой дом. Попыталась навязать мне домового эльфа, чтобы помог по хозяйству, и после долгих препирательств согласились на том, что Винки будет приходить только по моей просьбе и делать только то, что я ей скажу. Мама взяла с меня обещание быть осторожным, потому что идет война и надо опасаться всего вокруг.

Я знал, что идет война. И более того — после пары-тройки посещений особняка Лестранжей я понял, на чьей стороне мои новые друзья. Не скажу, что меня это очень удивило — я чувствовал что-то подобное со времени первой встречи с Беллой. Это-то меня и привлекло.

Через пару месяцев я был у Лестранжей своим человеком. Но я мало с кем общался, кроме самой Беллы, ее мужа и его брата. Что, в общем-то, было правильно — не стоило сыну Крауча светиться в подозрительной компании. Чем они занимались, я узнавал из газет и из рассказов в Министерстве, а потом пересказывал Белле свежие сплетни. И не только сплетни, а вполне достоверные сведения о министерских планах — как оказалось, если держать уши и глаза открытыми, то можно быть в курсе событий даже на такой периферии, как Международный отдел.

Я догадывался, что у Темного Лорда в Министерстве есть шпионы, но не знал их имен и не хотел знать. Первые несколько месяцев я не мог точно сказать, на какой я стороне, поэтому рисковать не хотелось.

А весной я совершил первое настоящее дело для Упивающихся Смертью — залез в стол отца и вытащил оттуда бумаги. Честно говоря, я сам не ожидал, что отец хранит дома что-то мало-мальски важное. Выкрасть что-то из его кабинета в министерстве было весьма затруднительно, а дома, где кабинет фактически выполняет роль библиотеки, нет ничего проще. Я и раньше торчал там часами, и мама не смела меня беспокоить. Тем не менее я жутко волновался, ожидая, что в любую минуту может войти отец и спросить, чем это я тут занимаюсь. Я положил перед собой целую гору книг, стопку школьных еще тетрадок, а выписки из отцовских бумаг делал в тетрадку по зельеварению седьмого курса (в последней оставалось еще половина чистых листов). Но никто меня не потревожил. И никаких защитных заклятий на отцовском столе тоже не было. Правильно — кого бояться у себя дома?

А на следующий день, когда я сидел у себя в отделе и читал толстенную и скучнейшую книжку о вампирах в Восточной Европе, ко мне на стол приземлилась служебная записка. Снаружи было написано «Бартемиусу Краучу, отдел Международного сотрудничества», внутри стояло выведенное красивым почерком с завитушками имя отца и несколько слов наспех: «Явись ко мне немедленно».

У меня все оборвалось внутри. Захотелось аппарировать куда-нибудь к черту на рога и вообще никогда и нигде не появляться. Но надо было поддерживать имидж добропорядочного сотрудника — вдруг все обойдется? Как я дошел — не помню. Вошел в кабинет отца, уже ожидая там видеть толпу дементоров, собирающийся конвоировать меня в Азкабан. Поэтому первую фразу отца пропустил. И лишь на второй, которую тоже не понял, я глупо похлопал глазами и переспросил:

— Что?

— Ты чем меня слушаешь? Я сказал — немедленно аппарируй домой и помоги матери привести дом в порядок! У нас сегодня званый вечер!

— Сегодня? — соображал я медленно, точнее сказать, никак не соображал и мог только повторять за отцом. — А работа?

— Я скажу твоему начальнику, он тебя отпустит. Все, отправляйся немедленно!

Ну и напился же я тогда на этом званом вечере! Так, что пришлось и на следующий день на работу не ходить. Впрочем, полтора дня отдел без меня пережил.

Меня выворачивало наизнанку. Это не метафора — у меня было такое чувство, что действительно еще чуть-чуть — и вывернет. Я ощущал свои колени — ими я стоял на каменном полу ванной. Я ощущал свои руки — ими я вцепился в край раковины. Вместо всего остального был кипящий котел, который вот-вот взорвется — как у плохого студента на уроке зельеварения.

Дверь за моей спиной открылась. Обернуться я был не в силах, и мне уже было все равно, кто там — пусть хоть целый отряд авроров с отцом во главе!

— Барти, — тихо произнесли сзади, и чья-то рука легла мне на плечо.

Это не авроры, это всего-навсего Рудольфус. Но я все равно не мог к нему повернуться — руки никак не отцеплялись от раковины, а голова болела так, что стоило ее чуть повернуть — и она бы раскололась на кусочки.

— На вот, выпей, — прямо передо мной оказался стакан с зельем.

Первый глоток Руди мне просто-напросто влил в глотку, последующие я сделал сам. Мир вокруг приобрел прежнюю ясность, части моего тела заняли положенное им место, а я смог встать, хоть и пошатываясь немного.

— С тобой все в порядке? — обеспокоено спросил Руди.

— Теперь да, — хрипло ответил я. — Сейчас умоюсь. Белла там очень сердится?

— Нет, все нормально.

— А... — я сначала тщательно вытерся полотенцем, а потом уже смог произнести, — Лонгботтом там как?

— Ничего не сказал, сволочь. Белла хочет, чтобы ты еще раз с ним поговорил.

Я посмотрел на себя в зеркало. Увиденное меня не обрадовало. Лицо примерно такого же цвета, как волосы, под глазами тени... привидения и то выглядят здоровее.

— Руди, прости меня...

— За что? — Рудольфус посмотрел на меня открытым чистым взглядом. — Все в порядке, Барти.

— Я не должен был так расклеиваться...

— Все в порядке, — повторил Руди. — Пойдем вниз, — и, опасливо оглянувшись, почти шепотом произнес:

— У тебя чего-нибудь покрепче не найдется? Пока она не видит. Веселее будет.

Изначально я был на стороне Беллы, полагая, что сначала дело, а выпивка потом, но теперь я готов был простить Руди его маленькие слабости. Тем более что в кабинете есть еще один бар, о котором Белла не знает.

Мое положение среди Упивающихся Смертью было весьма странным. Долгое время я сам не мог сказать, с ними я или нет. Обо мне знали только Лестранжи. Ну и Малфой, к которому мы часто ходили в гости. С Люциусом мы вели долгие теоретические беседы, но на злободневные темы не было сказано ни словечка. Он меня поражал своим свойством вывернуть наизнанку любой факт, любое слово. Кажется, если бы он захотел, он мог бы в одночасье опровергнуть собственные взгляды, но он этого не хотел. При этом у Малфоя были твердые убеждения, которых он неуклонно придерживался, что бы перед кем ни говорил. Меня покоробило другое — его снисходительное отношение к Беллатрикс. Я относился к ней с неизменным восхищением, переходящим в любовь, однако к Рудольфу не ревновал. Это было другое. Мы с Рудольфом и его братом быстро стали приятелями и я даже защищал Руди перед Беллой, если ему приходилось перебрать.

В то время, когда я не торчал у Лестранжей, я сидел в своем втором доме и читал книжки. Кое-что я взял из библиотеки отца, кое-что мне дал Малфой по просьбе Беллы. Когда я окончил школу и только собирался устраиваться в Министерство, я тоже читал книжки, но почему-то сейчас мне было легче. Душу грело сознание того, что это нужно кому-то, кроме меня, что на следующий день я расскажу Белле что-нибудь новенькое, а она непременно что-нибудь придумает. Иногда я варил для Беллы разные зелья, причем первый раз я поминутно заглядывал в школьные учебники и конспекты, а потом втянулся, и дело пошло веселее. Учитывая, что у меня было немало работы и в министерстве, скучать мне не приходилось до самого лета.

Не скажу, что все было так уж просто и безоблачно. Стоило мне остаться одному, как меня начинали мучить сомнения. Я мог спокойно читать в «Ежедневном пророке» страшные новости, а потом выслушивать их пересказ с леденящими душу подробностями (причем чем дальше был рассказчик от места событий, тем подробностей было больше). Но ночью, перед сном, эти истории вспоминались снова.

Однажды мне приснилось что-то настолько страшное, что я проснулся в ужасе и хотел прямо сейчас, как есть, посреди ночи и в пижаме, бежать к камину и отправляться к Фрэнку. Потом я уже не мог вспомнить, что именно меня так напугало — кажется, там был весь мир в сером тумане, дементоры, появляющиеся на месте близких людей, и черная пропасть без дна — но напугался я здорово. Уже встав с кровати и кое-как спустившись по лестнице вниз, я понял, что вваливаться к Фрэнку в три часа ночи только потому, что мне приснились дементоры — это глупо, что я всегда смогу найти его в Министерстве и что лучшее, что мне следует сделать — это выпить успокоительного зелья и лечь спать.

Я так и поступил. А утром ночные страхи показались смешными и к Фрэнку я не пошел. Тем более его не было в тот день в Министерстве.

Когда мы с Рудольфом вошли в гостиную, Белла внимательно на нас посмотрела, но ничего не сказала. А могла бы. Ибо блеск в глазах и неровная походка выдавали Руди с головой. Я тоже пошатывался, но совсем по другой причине. Пить я не стал — боялся повторения. Лучше еще стаканчик зелья выпить, для надежности.

Фрэнк сидел на диване, откинувшись на спинку. Такое же бледное и осунувшееся лицо я только что видел в зеркале. Белла и Рабастан стояли рядом, держа палочки наизготове.

Я присел на диван и протянул Фрэнку наполовину пустой стакан:

— На, выпей, полегчает. Не бойся, не яд, я только что пил.

Руки у него дрожали прямо как у меня. Я его по-прежнему ненавидел, но предпочитал видеть его в адекватном состоянии, чтобы можно было поговорить. Вот если и после этого не захочет говорить, пусть Белла сама с ним разбирается.

— Барти, — Фрэнк посмотрел на меня вполне осмысленным, но недоумевающим взглядом, — ты давно с ними?

— Год уже, — небрежно отвечаю я. — Даже чуть больше, с конца осени.

— А Руквуд...

— Руквуд про меня ничего не знал, — перебиваю я. — Как и я про него. Но мы сейчас не обо мне говорим, а о тебе. Если ты не скажешь все, что успели накопать в Министерстве о возможности возвращения Темного Лорда, мы тебя убьем. А я не хочу, чтобы ты умер.

Руди усмехнулся. Нет, не стоило ему потакать. Вот и Белла на меня странно смотрит. Сама же хотела, чтобы я с Фрэнком поговорил! Один Рабастан стоит с безразличным выражением лица — дескать, делайте что хотите, мне сказали стоять, я и стою. Или он тоже хочет последовать примеру Руди? Ну, это ему долго ждать придется, я второй раз в ванну не побегу. Я свои слабости преодолел.

— Но как так получилось? Чего тебе не хватало, Барти? — он смотрел на меня все с тем же недоумением. — Ты же сам хотел стать аврором!

Он уже второй раз за день это вспоминает. Раньше никогда меня не попрекал проваленными тестами — знал, как меня это ранит.

Или у него такой способ защиты?

— Хотел. Но не стал. Вы меня сочли недостойным.

Белла смеется. Ее эта беседа явно забавляет.

— Не недостойным, а неподходящим для такой работы.

— Ты мне это уже второй раз говоришь, — я поднимаю палочку и направляю в его сторону, — но мы сейчас говорим не обо мне, а о Темном Лорде.

— Я хочу понять, как ты перешел на их сторону.

Мерлин, ну когда же он успокоится! Доведет меня до того, что сейчас я сам «Круцио» скажу.

— Послушай меня, Фрэнк. Слышал я уже триста раз все эти высокопарные слова о добре и зле, о каких-то важных и незыблемых вещах... А какая на самом деле разница между вами и нами? Непростительные Заклятия вы применяете не меньше чем мы, разве что Авадой никого не убили — у вас на это дементоры есть. Какая разница, как они убьют — быстро или медленно, лишат тебя души или ты заживо сгниешь в Азкабане? По мне — лучше по-честному. И убивать по-честному, и действовать по-честному. Мы строим новый порядок так же как и вы, у нас другие критерии отбора — но сам отбор такой же как и у вас. Но мы не называем себя борцами за правое дело, мы честно говорим, кто мы такие.

Вот так тебе. Хотел узнать, как я дошел до жизни такой? Вот и узнавай.

Белла смотрит на меня одобрительно. Руди улыбается. Рабастан кивает. Им моя речь понравилась.

— Какой же ты еще ребенок, Барти, — улыбается Фрэнк. — Ты ведь это все в книжках вычитал, я сам в свое время прочитал километры подобного. И колдовские книги, и магловские.

Я еще и ребенок! Я еле сдерживаюсь, чтобы не кинуться на него.

— И что же ты прочитал? — спрашиваю я с усмешкой.

— Примерно то же, что ты мне тут наговорил. Ну и все остальное, что мне приходилось слышать — про естественный отбор, превосходство сильного, цель оправдывает средства... Ты можешь делать вид, что ты во все это веришь. Но делал ли ты что-нибудь такое, за что тебе потом было стыдно? Ты ведь не был активным Упивающимся Смертью, так ведь? Искал в книжках заклинания, рассказывал министерские сплетни — и все.

Откуда он все знает?

— Прекращай! — ярости в голосе сдержать не удалось. — Ты будешь отвечать? Или с тобой поговорит Белла, а у нее разговор короткий.

И что он на меня смотрит? Не по себе от его взгляда.

— Прекращай, Лонгботтом! — поддерживает меня Белла. — Так ты будешь говорить по-хорошему? Или тебе помочь?

Он молчит. И продолжает смотреть на меня. Я не выдерживаю — поднимаюсь с дивана и встаю рядом с Руди. Белла воспринимает это как знак.

— Круцио!

На этот раз я не отворачиваюсь и не убегаю. Я смотрю. И через несколько долгих секунд понимаю, что Руди не так уж и неправ. Выпить нам не помешает.

В начале лета мы с мамой уехали на море, в Италию. Мама решила, что у меня слишком бледный вид, что я переработал и мне необходимо отдохнуть и сменить обстановку. Сначала я возражал, а потом мне стало жалко маму. У нее был не менее бледный вид, и ей не меньше моего нужна была смена обстановки. Я вдруг осознал, как она за нас волновалась. Это отцу наплевать, а мама переживала. И за меня, и за него.

На два месяца мы полностью вычеркнули себя из английского магического сообщества. Мы получали газеты, я переписывался с Беллой и Фрэнком, но все вести приходили как будто из другого мира. Даже страшные вести из «Пророка» воспринимались не так. А может, страшных вестей стало меньше.

Я позволил себе расслабиться и наслаждаться отдыхом. Книжки, захваченные «почитать в плохую погоду», лежали в шкафу в гостинице под грудой каких-то не особо нужных вещей, а я целыми днями пропадал на море и в горах. Сначала с мамой, а потом познакомился с компанией девчонок, которые, оказывается, ходили за мной по пятам чуть ли не с момента моего приезда. Им было наплевать, что я сын Крауча. Они вообще не слышали этой фамилии, и у меня создалось впечатление, что им неизвестно даже, кто у них в Италии Министр Магии. Их было пятеро — трое постарше, лет по 16, и две младшие сестренки одной из них. Одна полукровка, остальные чистокровные. По иронии судьбы, полукровка мне понравилась куда больше своих чистокровных подруг. Они развлекали меня рассказами из жизни Шармбатона, где училась вся их компания, я в ответ припомнил кучу своих школьных баек и на несколько счастливых дней почувствовал себя беспечным школьником. Не так уж намного я был их и старше.

Я сознавал, что это ненадолго. И не позволял детским забавам перерасти во что-то более серьезное. Когда мама стала меня уговаривать остаться еще и на август, я убедительно доказал ей, что я и так пропадал два месяца вместо одного, пора и честь знать. Конечно, дело было не в этом. Моего отца боялись так, что могли позволить мне загулять на все лето, и слова бы не сказали. Но я не имел права терять себя! Я не имел права становиться таким, как все!

Тридцатого июля я был уже дома, послал сову Белле и, не успев разобрать как следует чемоданы, отправился к Фрэнку на день рождения Невилла. Оттуда — в свой второй дом, особо не ожидая, что туда придут какие-то вести.

Я сидел перед камином, медля идти наверх, перебирал в памяти особо яркие впечатления летнего отдыха, как вдруг ярко вспыхнуло зеленое пламя и из камина в состоянии близком к обморочному вывалился Рудольфус и сообщил, что меня хочет видеть Темный Лорд. Я не испугался только потому, что Руди уже испугался за меня. Привести его в порядок можно было исключительно одним испытанным способом, что я и сделал, а пока он расправлялся с бутылкой огневиски, попытался выяснить, что было во время моего отсутствия. Вроде как ничего особенного, отвечал Руди, но у Лорда есть какой-то план. Возможно, я за этим и понадобился, хотя что за план, никто толком не знает, даже Белла.

Я представлял какое-то совершенно мрачное место на самом краю земли, но оказалось, что мы отправляемся всего-навсего к Лестранжам. Поскольку я помог Руди допить бутылку (в добавление к тому, что и у Фрэнка я отнюдь не тыквенный сок пил), то хоть на ногах я стоял относительно твердо, окружающую действительность воспринимал не вполне отчетливо и запоминал тоже.

Боялись мы зря. Темный Лорд ничего не сказал ни по поводу моего долгого отсутствия в Англии, ни по поводу моего отстраненного положения, а расспрашивал исключительно о Лонгботтомах. Когда я рассказал все, что знаю, спросил, что я могу сказать о Поттерах. О Поттерах я ничего толком не знал, компания Джеймса мне активно не нравилась и на все попытки Фрэнка нас свести я отвечал отказом. Зачем-то я вспомнил слова Алисы Лонгботтом: «Лили сказала мне, что Гарри уже сказал «мама» и сделал два шага самостоятельно, а Невилл даже держась за руку ходить не хочет».

Я не понимал, зачем Лорду все это нужно и Белла, присутствующая при нашем разговоре, тоже не понимала. Но, похоже, информация ему понравилась. Он сказал, что я сообщил ему нечто важное, и может понадобиться моя помощь. Я совершенно не понял, что я такого сказал и чем я могу помочь, но заверил Темного Лорда, что сделаю все, от меня зависящее. Если бы он взял с меня обещание убить Фрэнка, я бы пообещал. Правда, боюсь, что выполнить бы не смог.

— Белла, прекрати!

Это кричу не я. Это кричит Руди.

Белла опускает палочку.

— Что такое?

— Ты же его убьешь. А он ничего так и не сказал.

— Верно, — я наконец-то нахожу в себе силы сказать что-то осмысленное. — Мертвый он нам не поможет.

— Да живой вроде, — Рабастан подходит к дивану и внимательно смотрит на Фрэнка. — Дышит, по крайней мере. Без сознания только.

— Сволочь, — говорит Белла сквозь зубы. — Ничего, сейчас очухается, и я продолжу.

Она это говорит уже в третий раз. Или второй. Со счета я сбился. Нет, сознание он, кажется, потерял только второй раз, а перед этим приходил в себя. И сколько времени все это продолжалось, сказать не могу — тоже со счета сбился. Такое чувство, что каждый «Круциатус» длится часа полтора.

Я, наверное, выгляжу еще бледнее, чем, когда бегал в ванную, хотя дальше уже, похоже, некуда. Руди аж взмок от напряжения. У Рабастана вид несчастный. Одна Белла возбуждена. Нехорошо возбуждена.

Надо что-то делать.

— Белла, — произношу я как можно спокойнее. — Кончай нас мучить.

— То есть? — она повернулась ко мне с таким видом, как будто следующий Круциатус будет направлен в мою сторону.

— Давай выпьем.

— Что?

— Что-нибудь покрепче. Сил нет на трезвую голову это переносить.

Белла шокирована настолько, что даже не в силах возражать. Она ни слова не сказала, пока я опустошал бар и только после того, как мы втроем выпили по стакану огневиски так быстро, как будто это была чистая вода, нарушила молчание:

— Налей и мне тогда. Да хоть коньяку.

Я налил. Заодно налил и нам — еще по стакану. Белла посмотрела на меня изумленными глазами, но ничего не сказала. Да, я зарекся пить после того памятного десятидневного запоя, да, я который месяц ничего крепче сливочного пива в рот не беру, но имею я право хоть раз позволить себе расслабиться?

— Что делать будем? — спрашиваю я.

— Ждать, пока очухается? — предполагает Руди. — Он точно не окочурился?

— Не окочурился, — презрительно говорит Белла. — Они все там живучие.

Ее лицо вдруг озаряется внезапно пришедшей мыслью. Белла ставит недопитую рюмку коньяка на стол и спрашивает меня:

— У них вроде ребенок маленький есть?

— Есть, — я еще не совсем понимаю, что она хочет. — Но он сейчас с бабкой.

— О черт. А жена его где?

— Дома, где ж ей быть?

— Зови ее сюда. Быстро. Придумай что-нибудь, чтобы она не заподозрила раньше времени.

— Зачем?

Вопрос был глупым. Я прекрасно понимал зачем. Но принять это было очень сложно. Тем более, что Фрэнк до сих пор не очнулся. Если бы он очнулся, может, одна угроза его бы заставила разговориться.

Но должен же он очнуться когда-нибудь!

— Барти, тебя в авроры не взяли, почему ты тогда такой тупой? Если будешь тут три часа думать, она сама сюда заявится, да не одна!

А вот это верно. Алиса, как и Фрэнк, мне полностью доверяет, но она за меня боится. И с нее станется проверить, не случилось ли чего.

— А что мне придумывать?

— Да что угодно! Что он что-то не то выпил, а ты рецепт зелья от похмелья забыл.

Это правда. Я его на самом деле забыл. Почему-то самые простые и необходимые вещи вылетают из головы первыми.

И чего я жду, на самом деле. Мы ведь уже начали. Значит, надо довести дело до конца. Каким бы он ни был.

— Выходите из комнаты и ждите за дверью. Молча!

— А этого убрать? — Руди указывает на Фрэнка.

— Нет, пусть лежит. Она бросится к нему в первую очередь, вот тогда и входите.

Белла одобряюще кивает.

— Давай, Барти!

Три месяца — август, сентябрь и октябрь — я жил в ожидании. Я продолжал вести двойную жизнь — днем в Министерстве, а вечером у Лестранжей и мне это нравилось. Что от меня хотел Темный Лорд, я так и не понял. Впрочем он сказал, что я могу и не понадобиться. Видимо, так оно и случилось.

В середине октября Руди под большим секретом сообщил мне, что у Лорда есть какой-то план, и чтобы мы пока ничего не предпринимали. И мне лучше пока к ним не приходить. Вот через пару недель...

Через пару недель Темного Лорда не стало.

Я узнал об этом утром, как только пришел на работу. Не успел я выбраться из камина, как кто-то бросился ко мне на шею с криком: «Того-Кого-Нельзя-Называть больше нет!» Кто это был, я так и не понял. Вырвав из его руки газету, я помчался в свой кабинет, где часа, наверное, полтора сидел с этой газетой и пытался понять из восторженных статей хоть что-то.

«Так вот зачем он спрашивал меня о Поттерах, — думал я. — А Лонгботтомы тут причем?»

Спокойно поразмышлять мне так и не дали. Ворвалась целая толпа с криком о праздновании и утащила меня с собой. Отказаться и отсидеться я, конечно же, не мог.

Эти десять дней после падения Темного Лорда полностью вылетели у меня из памяти. Последнее, что я помню — как иду вдоль длинного ряда столов в каком-то большом помещении Министерства и взмахом палочки заменяю деловые бумаги на кружевные скатерти. Где я был дальше, я не помню. Что делал — догадаться несложно. Как оказался в «Кабаньей голове» десять дней спустя — понятия не имею.

Не я один пил не просыхая эти десять дней. Такое впечатление, что из всего английского магического сообщества работал только один человек — мой отец (не считая, конечно, барменов). По крайней мере, он именно в эти дни отправил в Азкабан Сириуса Блэка за предательство Поттеров и убийство скольки-то там маглов. Странно. Если бы Блэк был из наших, Белла бы точно знала. Впрочем, мне было наплевать на судьбу Блэка и смерть Поттера. Не любил я его компанию. Еще со школы.

Следующее мое воспоминание — чаша, касающаяся губ, и чье-то участливое лицо, склонившееся надо мной. Глоток зелья — и мир становится на свое место, а голова перестает гудеть. А Алиса Лонгботтом спрашивает, как я себя чувствую и не нужно ли мне чего еще.

Я так и не смог выяснить, как я оказался в «Кабаньей Голове» и что я там делал до того, как Фрэнк меня оттуда вытащил. Не то он подчистил мне память, не то это я столько выпил. Скорее всего, второе.

Фрэнк, оказывается, эти десять дней тоже не показывался на работе. Хотя и отмечал не так бурно, как я. А в «Кабаньей Голове» он оказался потому, что был в Хогвартсе у Дамблдора, у которого помимо прочих дел пытался выхлопотать разрешение забрать к себе сына Поттеров. Зачем ему лишний ребенок и лишние хлопоты — я не понял. Факт, что Дамблдор этого не позволил.

Вернувшись домой, я обнаружил письмо. На нем не было ни имени, ни адреса, только слова «Пока не приходи». Я понял. И пока не приходил.

Я никогда не любил говорить через камин. Неприятно, когда ноги в одном месте, а голова в другом, и зола так и норовит залететь в глаза. Но сейчас все неудобства каминной связи мне были на руку. Голова кружится не от волнения, а от полета через каминную сеть. И моргаю постоянно, потому как пылинка какая-то в глаза залетела. И ноги где-то там в другом конце страны затекли.

Минуты две я просто пялился на пустую гостиную. Идеальный порядок, чисто выметенный ковер и ни одной игрушки, о которые я постоянно спотыкаюсь. Ну да, Невилл с бабушкой, а Алиса прибралась в доме, пока никого нет. Но где ж она?

— Алиса! — крикнул я еще раз как можно громче. Разумеется, закашлялся, и, разумеется, зола попала в рот. Я все еще кашлял, когда она прибежала. Запыхавшаяся, в руке — тарелка и полотенце.

— Что случилось, Барти?

— Ты не могла бы зайти сейчас ко мне? Фрэнку малость нехорошо.

Почти не соврал. Ему действительно нехорошо.

— К тебе — это куда? К родителям?

— Нет, туда, где я один.

Больше она не стала спрашивать. Поставила тарелку на стол, полотенце туда же, и подошла к камину, выжидательно глядя на меня.

Я еще приходил в себя, сидя на ковре, когда Алиса вылезла из камина. И сразу бросилась к Фрэнку. Она явно не успела понять, что происходит, когда Белла вошла в комнату. И Рудольфус с Рабастаном за ней.

Понять не успела, а на ноги поднялась и палочку выхватила. И даже успела чем-то запустить в Рабастана, но к счастью, не попала. Белла крикнула «Экспеллеармус», и палочка выпала у Алисы из рук. Руди ее подобрал и положил на столик. Рядом с недопитым еще Фрэнком бокалом. А куда они палочку Фрэнка дели? Ага, вот она, на полу лежит, возле кресла. А если бы не нашли? Подбираю палочку и кладу рядом с палочкой Алисы.

— Не дергайся, — говорит Белла.

— Что с Фрэнком? И что с Барти?

Они что — сговорились меня защищать? Я не выдерживаю:

— Со мной все нормально, и никакого Империо на мне нет! И с Беллой советую не ссориться!

— Да-да, милочка, — усмехается Белла, — твой муж со мной попытался поссориться. Теперь ждем, когда очухается. Советую тебе быть посговорчивей.

— Барти, — не успокаивается Алиса, — что они с тобой сделали?

Тут уже не выдерживает Белла. Второй раз слушать, как мне читают морали, уже и у нее не хватает терпения.

— Авроры все такие тупые или через одного? Оставь Барти в покое!

— Может, мне уйти? — предлагаю я.

— Нет! — отрезает Белла. — Знаю я, куда ты пойдешь. Ты две бутылки виски вылакал!

Неправда. Не две. Всего-навсего четыре на троих, и то мне досталась меньшая часть. А наверху пил только Руди, я и не прикасался.

Алиса смотрит на меня и хочет что-то сказать — не то о вреде пьянства, не то о том, как я дошел до жизни такой. Как она сейчас похожа на Фрэнка! Достали они меня. Оба.

— Алиса, — говорю я как можно более холодно, — никто со мной ничего не делал. Это я сделал свой выбор. У тебя тоже есть выбор. Или ты рассказываешь нам в подробностях, что именно у вас накопали о возможности возвращения Темного Лорда...

— Или с тобой будет то же, что и с ним, — заканчивает Белла, указывая на бесчувственного Фрэнка.

На ее лице нет страха. Да что же они все такие?.. Ненавижу. Обоих. И что бы Белла ни сделала, мне не будет жалко. И никуда я не пойду, буду смотреть до конца.

После десятидневного запоя и пары дней у Лонгботтомов я вернулся в родительский дом. И все свободное от работы время жил там безвылазно. Мама за меня, оказывается, жутко волновалась, пока Фрэнк прямо из Хогсмита не послал сову, что я нашелся. Хорошо хоть он не сообщил, в каком я состоянии нашелся, а то мама бы точно с ума сошла. Она считает, что мне нельзя много пить.

Пить я бросил. Разве что сливочное пиво, но его и дети пьют. Сидел вечерами с книжкой или развлекал маму историями из жизни японских демонов, которые прямо с листа переводил. А мой мрачный вид мама списала на смерть Поттеров. Не знаю, с чего она взяла, может из-за Фрэнка. Он здорово переживал по этому поводу.

Отец дома так и не появлялся, пока, наконец, не прислал маме сову, что в субботу придет к нам на обед. Мама очень обрадовалась, а я, честно говоря, уже и не верил. Последний раз, когда мы обедали вместе в кругу семьи (не считая официальных приемов), я был курсе на пятом.

Я не верил даже в тот момент, когда в камине вспыхнуло изумрудное пламя. И правильно не верил — ибо из камина на пол гостиной ступил отнюдь не отец, а Амелия Боунс из его отдела.

— Мистер Крауч очень извиняется, — заговорила она, отряхиваясь, — но он никак сегодня не может. У нас такое случилось!

Мама потащила ее в столовую, миссис Боунс отнекивалась, ссылаясь на недостаток времени, но тем не менее согласилась посидеть у нас немного.

— В газетах пока еще ничего нет, — говорила она, садясь за стол, — так что вы первые узнаете. Каркаров был доставлен из Азкабана на Визенгамот, он дал показания...

У меня внутри все оборвалось. В такие секунды я терял всякую способность рассуждать логически. Обо мне Каркаров знать не мог, на собрании Упивающихся Смертью я был один раз, прячась в тени и не снимая капюшона. Но уже мне чудилось, что Боунс сейчас отправит меня прямиком в Азкабан.

— Оказывается, в Министерстве Магии есть шпионы Того-Кого-Нельзя-Называть!

Сердце мое провалилось даже не в пятки, а куда-то под землю. Как он узнал? Откуда? Обо мне знали только Лестранжи и Малфой! Да и то он больше догадывался, чем знал точно.

— ...Августус Руквуд из Отдела Тайн...

— Что? — я посмотрел на миссис Боунс глазами совершенно сумасшедшими.

— Да, мой мальчик, — сочувственно произнесла она, — кто бы мог подумать. Теперь надо найти, кто на него работал.

Сердце вернулось на место. Голова тоже. Я лихорадочно соображал, кто мог на него работать и какого Мерлина я ничего не знал. Пока из Руквуда не вытрясли все, пока в газетах ничего нет, я должен спасти хоть что-то.

Тот сумасшедший день я вспоминаю с теплым чувством, несмотря на овладевшую мною панику. Впервые за несколько месяцев я мог хоть что-то сделать, а не сидеть взаперти и ждать.

Сказав, что у меня дела, я вышел из столовой и почти бегом бросился к камину. У меня хватило ума не отправляться прямо к Лестранжам, а сначала побывать в своем втором доме, выйти во двор, и уже оттуда аппарировать.

В особняке Лестранжей было тихо. Я шел по темным комнатам и не встречал даже домашних эльфов. Спокойная расчетливость вновь сменилась паникой и я чуть не сошел с ума, когда, наконец, обнаружил Рудольфуса с Рабастаном в маленькой комнатке, чуть ли не кладовке, среди груды пустых бутылок. Вместо того чтобы осознать ситуацию и сообщить, где Белла, они попытались заставить меня к ним присоединиться, а меня начало мутить с одного запаха. Они, как и я, начали пить с того достопамятного Хэллоуина, но в отличие от меня, не смогли остановиться. Я сообщил им про Руквуда — они предложили мне выпить. Дескать, что еще остается делать. Лишь после того, как я красочно описал сцену моего отравления излишним количеством спиртного, когда дело чуть не дошло до Мунго (почти правда, не просто же так я двое суток у Лонгботтомов отлеживался), Руди нашел специально для меня бутылочку сливочного пива и сообщил, что Белла уже вторую неделю живет у тетки. Или у Малфоев.

К Малфоям мне идти не хотелось и я отправился на Гриммуальд-Плейс. Зря я это сделал. Беллы не было, а миссис Блэк, питавшая ко мне симпатию, вцепилась в меня мертвой хваткой и не отпускала без чаю. За чаем меня осчастливили лекцией о древнейшем и благороднейшем семействе Блэков, а так же о некоторых осквернителях рода и предателях крови, которые, к счастью, уже не посмеют показаться на пороге этого дома. Часа полтора, наверное, я слушал этот нескончаемый монолог, а потом не выдержал и, уловив паузу, вклинился в нее со словами:

— Миссис Блэк, извините меня, но мне срочно нужна Белла. Руквуда арестовали...

Я не ожидал, что она вообще меня поймет. Но она, уже собравшись что-то говорить, закрыла рот, посмотрела на меня внимательно, а затем сказала:

— Конечно, конечно, она сейчас у Малфоев.

К Малфоям я ввалился совершенно обессиленный и наверняка с нарушением сотни правил этикета. Точнее не ввалился, а вывалился из камина — аппарировать и тащиться полкилометра пешком у меня не было никаких сил. Первое что я увидел — сидящая в кресле Белла с бокалом в руках, а рядом Люциус и Нарцисса. Я не стал тратить времени на церемонии, а выпалил самое главное:

— Каркарова привозили на Визенгамот из Азкабана, он дал показания, Руквуда арестовали. — И увидев, как Нарцисса протягивает мне бокал с вином, добавил, — А я пить бросил.

Третье известие шокировало присутствующих не меньше, чем первые два. По крайней мере мне так показалось.

— Что с Фрэнком? — спрашивает Алиса, глядя прямо на меня. Беллу она словно бы и не замечает.

— Да живой он, — небрежно говорю я.

Почему у меня дрожат руки? Почему я чувствую себя до неприличия трезвым, хотя год назад от такой дозы давно бы валялся под столом?

Взмахиваю палочкой — и в моей руке оказывается полный стакан. Осушаю его одним глотком.

Алиса смотрит на меня с ужасом.

— Барти, ты же не пьешь!

— Я не пил с середины ноября до сегодняшнего дня, — поправляю я.

— Тебе же опять плохо станет! Как тогда, в «Кабаньей голове»...

Вот и неправда, что алкоголь на меня плохо влияет. Наоборот, соображать я начинаю лучше. По крайней мере, сейчас.

— А что вы тогда делали в Хогсмиде? Приходили к Дамблдору? Зачем?

— Я же тебе говорила — мы хотели забрать Гарри Поттера.

Дался им этот сын Поттеров. Нет, они не за этим к Дамблдору приходили. Он точно что-то знает.

— А Дамблдор сказал вам, почему Темный Лорд не смог убить Гарри Поттера? И зачем ему это было надо?

— А где вообще этот мелкий Поттер? — вмешивается Белла. — Куда он потом делся?

— Не знаю, — Алиса грустно усмехнулась. — Если бы знали, мы бы не стали никого спрашивать, а забрали сами.

— Дамблдор знает, что произошло с Темным Лордом? — спрашиваю я.

— Мы об этом не говорили.

— Однако что-то вам известно.

— Барти, — Алиса грустно улыбается, — зачем это тебе? Лично тебе — зачем? Зачем ты так хочешь его вернуть?

Все это я уже слышал. От Фрэнка. И по второму разу слушать не хочу. А Фрэнк так до сих пор и не очухался. Сможем ли мы вообще что-нибудь узнать таким образом?

А Руквуд мог быть в курсе — пришла в голову неожиданная мысль. Только я о нем не знал, а он затаился, как и мы все. Затаился и не успел ничего сообщить. Если бы я знал, я бы мог, не вызывая никаких подозрений, поговорить с ним в Министерстве, да хоть к себе пригласить! Но и Лонгботтомы что-то знают. Точно знают. Не зря они к Дамблдору тогда ходили. Не напиваться же!

— А ну прекрати! — у Беллы кончилось терпение. В очередной раз. Похоже, что в последний. — Барти наш и не смей к нему лезть! Отвечай!

Я знаю, что будет дальше. Поэтому поворачиваюсь и иду наполнять стакан обычным способом.

Сказать, что после ареста Руквуда в Министерстве поднялся переполох — значит ничего не сказать. Министерство трясло. Министерство лихорадило. Никто не работал — все искали шпионов. Отец до того рассвирепел, что чуть не засадил в Азкабан Людо Бэгмэна. Лучше бы он Берту Джоркинс туда отправил! Но Берту Джоркинс подозрения обошли стороной, хотя я и сказал как-то Скримжеру, что видел ее в коридоре вместе с Руквудом. И не соврал — на самом деле видел. Покажите мне хоть одного сотрудника Министерства, который с Бертой Джоркинс не разговаривал! Это самый счастливый человек на свете, но, увы, таких не существует.

Первые два дня я боялся, что сейчас за мной придут и отправят прямиком в Азкабан. Но я уже столько раз этого боялся, что уже устал. Тем более, достаточно быстро оказалось, что как раз меня-то никто ни в чем не подозревает. В чем можно было подозревать сына Крауча?

А перепугался я поначалу страшно. Посередине первого дня вспомнил, что в столе под грудой словарей и справочников лежит запрещенная книга. Точнее, она была бы запрещенной, если бы кто-нибудь смог перевести ее с японского. Мне, как всегда, отказала логика и я уже хотел прятать книгу под мантию и бежать с ней поскорее домой. Но рабочий день еще не кончился, у меня было время поразмыслить, а поразмыслив, я не стал так опрометчиво поступать. И правильно сделал. Аппарацию временно прикрыли, а всех, подходящих к каминам, вежливо просили показать сумки. Я показал. Ничего особенного — китайская Книга Перемен, словарь и газета. Та книга так в столе и осталась. К счастью, хоть в стол ко мне не полезли.

Когда страх прошел, во мне проснулась жажда деятельности. Я снова стал встречаться с Беллой. Причем умудрился поругаться с Малфоем, когда заявился к ним через три дня после ареста Руквуда. Я сам от себя такого не ожидал, а Малфой — тем более. Я обвинил его в том, что он ни словечка не сказал ни мне, ни даже Белле, что раньше можно было еще что-то спасти, а теперь поздно, что из всех наших в Министерстве остался только я, а положение у меня совершенно невыгодное. Что из того, что я сын Крауча? Отец дома не бывает, а вытащить бумаги из его кабинета не проще, чем вытащить Руквуда из Азкабана. Люциус был страшно шокирован. Если бы то же самое сказал ему домашний эльф, он бы не удивился больше. Когда у него прошел шок, он попытался что-то заявить о некоторых вчерашних школьниках, которые не были в самом пекле, зато очень любят помахать кулаками после драки... но тут его перебила Белла и Малфою досталось по полной. Причем половины из их ругани я не понял. Когда Белла встала с кресла я, признаться, ожидал от нее если не Авада Кедавра, то по меньшей мере Круциатус, но вместо того, чтобы вытащить палочку, она взяла меня за руку и сказала, что мы уходим из этого дома. И мы действительно ушли. В особняк Лестранжей, где обстановка ничуть не изменилась по сравнению с тем, когда я был там в прошлый раз. Я приготовился было защищать Руди, но как ни странно, защита не потребовалось.

С того дня я опять стал проводить вечера у Лестранжей, причем если раньше я бывал там не каждый день, то теперь — каждый. Рассказывал про лихорадку в Министерстве, и получал в ответ свежие сплетни о Малфое и других Упивающихся Смертью. Получалось, что мы остались одни. Когда я это осознал, сначала я испугался, потом понял, что пугаться мне уже надоело, и обрадовался. Пусть нас осталось всего четверо, но среди нашей четверки я — на равных. И никто не смеет меня упрекнуть в бездействии — если мы будем что-то делать, мы будем делать это вместе.

А что делать мы пока не знали. Пока как-то в очередной раз, ругая Малфоя, Белла не сказала «Если бы Темный Лорд вернулся...». А мне вдруг вспомнился обрывок разговора в Министерстве «Это всего лишь вопрос времени. Он вернется, но мы в силах этому помешать». Они, значит, в силах помешать. А мы — в силах помочь? Минут пять, наверное, мы с Беллой молчали, глядя друг на друга. В тот момент меня посетило пронзительное чувство духовного единства, которого никогда не было до того, и вряд ли будет после. Мы могли вообще ничего не говорить — мы понимали друг друга без слов.

Надо было переждать министерскую лихорадку. И тогда — начинать действовать.

— Ты ведь дружишь с Лонгботтомами, Барти? Вот и расспроси их по-дружески. Они должны быть в курсе.

— А если по-дружески не захотят?

— Тогда я с ними сама поговорю. По-своему. Нам больше нечего терять!

Я пытался казаться спокойным, и короткое время у меня это даже получилось. Но потом я сорвался, наорал на Алису, едва удержался на ногах, так что Руди просто взял меня за плечи и усадил в кресло. Я хотел спросить у Руди, не осталось ли у него того замечательного зелья, но, во-первых, не хотелось показывать свою слабость, а во-вторых, не был уверен, что его можно мешать с алкоголем. Кажется, если выпил слишком много, надо принимать совсем другое зелье, рецепт которого намертво вылетел у меня из головы.

Я не понимал, как Алиса держится. Она явно слабее Фрэнка. Но тут даже я не выдержал. Когда я на нее орал, она смотрела на меня испуганными глазами, но к счастью, никаких моралей читать мне не пыталась. Только повторяла, чтобы мы не трогали Фрэнка. А мы его и не трогали — он так в сознание и не пришел, зачем его трогать.

И все же мне было не по себе. И как только Белла произносила заклятие, я делал очередной глоток — так становилось легче. Я знал, что легкость эта обманчива, что столько пить мне нельзя, что еще чуть-чуть и я сам без сознания свалюсь.

Кончится это когда-нибудь или нет?

Белла опускает палочку.

— И эта вырубилась. Да что же они все такие хлипкие!

Неправда. Не такие уж и хлипкие. Я бы и одного раза, наверное, не перенес.

— Ты не перестаралась? — спрашиваю я. — Они так ничего и не сказали.

— Скажут!

Мне бы ее уверенность.

Ну что за люди, в самом деле! Нет, чтобы рассказать. Я уверен, что Фрэнк мог нам ответить. И Алиса тоже в курсе. Как будто мне нравится их мучить.

— Ну что, не очухались? — спрашивает Руди.

Вместо ответа Белла достает из-под мантии маленький флакончик, отворачивает пробку и сует под нос сначала Фрэнку, потом Алисе. Фрэнк как лежал без сознания, так и лежит. Алиса открывает глаза.

В первый момент я обрадовался. Даже встал. Опираясь на Руди, но встал. А потом она посмотрела на меня. И я чуть не сел обратно.

Взгляд абсолютно пустой. Она меня явно не узнала. Ни меня, ни Беллу.

— Алиса, — тихо окликнул я.

Она скользнула по мне глазами и ничего не ответила.

Я хватаюсь за стакан и выпиваю все, что в нем еще оставалось. После чего падаю обратно в кресло.

— Проклятье! — говорит Белла сквозь зубы.

— Что делать? — Руди смотрит испуганно.

— Сваливать надо! Пока сюда толпа авроров не ввалилась!

— А с ними что делать? — спрашиваю я и не узнаю своего голоса. — Может домой...

Говорить я уже не в силах. И так цепляюсь из последних сил за окружающую действительность. Все перед глазами расплывается. Зачем я столько пил, ну зачем!

— Вставай, тебе говорят, и валим отсюда!

Я не могу встать. Мне не на что вставать. Ног я не чувствую. Только руку, в которой держу стакан. Пустой. Почему стакан пустой? Стакан должен быть полный. Где бутылка? Почему она тоже пустая? Надо взять палочку и сказать «Акцио бутылка». А куда я дел свою палочку? Нет, это не моя палочка, это палочка Фрэнка. А где моя палочка?

Руди смотрит на меня с ужасом. Белла что-то говорит, но я уже не разбираю слов. Как будто отдаленный хлопок вдалеке, кто-то аппарировал сюда?

— Бегите, — говорю я из последних сил и теряю сознание.