Гобелен

Когда я работаю, я думаю только о том маленьком кусочке картины, которым занимаюсь в настоящий момент, пальцы сжимают иглу, глаза следят, чтобы стежок шел ровно, чтобы нитка не запуталась... она никогда у меня не путается, но смотреть все равно надо. И думаю я только о том, какой мне нужен цвет, и каким будет следующий стежок. Но рано или поздно наступает момент, когда мне нужно отойти от полотна и взглянуть на картину целиком. И тогда меня захлестывают волны чужих воспоминаний, которым неоткуда взяться, потому что меня там не было, я не могла знать...

Но теперь знаю. Я сама выбрала это место, где уже прошедшая история возвращается воспоминаниями и застывает в картинах. И я смотрю на только что вышедшее из-под моих рук полотно и вспоминаю...

Тогда, на омертвевшем Эзеллохаре, в круге Валар, Феанаро сказал, что если позволит разбить Сильмарили, то этим разобьет и сердце свое, и погибнет, первым из элдар, живущих в Амане. Ты ведь сам знаешь, что не первым. И умирать – это не страшно, страшно перестать творить. Ты ведь это почувствовал после того, как сотворил эти камни – что больше ничего сотворить не сможешь, разве что повторять прежние работы. И ковать мечи. О да, мечи у тебя получались лучше всего, ты забывал, что отдал свою жизнь Сильмарилям и готов был оружием отнять жизнь у других. Но помогло ли тебе это? Ты ведь сам знал, что не поможет, но считал, что если ты уйдешь от того места, где утратил способность творить, то она к тебе вернется. Но разница между Валинором и Эндорэ не так велика, как тебе кажется, спроси у своего отца. Он же рассказывал тебе о землях, откуда мы ушли, и куда вы вернулись. Но вернулись вы вовсе не туда, откуда мы ушли, потому что нельзя ни дважды вступить в одну и ту же реку, ни дважды пройти по одной и той же дороге. Там ты не только не обрел способность творить, но и потерял жизнь. Не проще были ли отдать ее самому? Как сделала я. Я ведь могла не уходить, остаться... и была бы бесконечную жизнь обузой тебе и твоему отцу. Вы бы терпели, я знаю, но время все же властно над нами и когда-нибудь вам бы стало тяжело терпеть. И Мелькор, выйдя из заключения, нашел бы, где посеять зерна розни, придумал бы повод для клеветы.

Могла ли меня спасти ваша любовь? Не знаю. Для меня любовь и творчество – неразделимы, и, перестав творить, я точно так же могла и перестать любить. Тогда я была бы вам вдвойне обузой. А ты, Феанаро, ты не разучился ли любить после того, как создал Сильмарили? Свою жену, своих сыновей, свою землю? Ты мог только ненавидеть, и вел других за собой не во имя любви, а во имя ненависти. Если бы я не ушла... может быть ты научился бы ненавидеть раньше.

Нет. Не будем об этом. Я медленно беру в руки моточки разноцветных ниток, смотрю на них, успокаивая разум, отгоняя непрошеные воспоминания. Теперь картина – это просто картина, восемь фигур с поднятыми к небу мечами, свет факелов... Тени, пожалуй, надо сделать погуще и на лезвие меча Феанаро дать побольше алых бликов. Стежок, еще один... и снова за мелкой работой я отвлекаюсь от той боли, что отражена на моей картине.

Когда-то я отказалась от жизни, потеряв способность творить. Теперь у меня снова есть и жизнь и творчество. Когда-нибудь она будет и у тебя. Я верю в это.