История болезни Мелькора Бауглира

Однажды Мелькор, которого называли Бауглиром, чтобы не путать с остальными двадцатью пятью питерскими Мелькорами, пришел на тусовку бледный и растерянный. Совершенно неизящно он рухнул на диван, чуть не раздавив Артано, любимого кота хозяйки, и схватился руками за голову.

— Что случилось? — обеспокоено спросил Ортхеннер.

— Плохо! — сказал Бауглир. — Я светлею.

— Не может быть! — ахнул Ортхеннер.— Может тебя в постель уложить? Закрыть занавески, выключить свет, накрыть черным одеялом...

— Не поможет! — простонал Мелькор. — Я светлею!

— С чего это ты? — спросила Иэрнэ, хозяйка квартиры.

— Да вот, сегодня утром встал — вполне себе темный, а включил компьютер, увидел новую статью...

— Ну?

— Смотрю, а в ней написано, что Мелькор знал о войне, но не мог или не захотел защищать эльфов тьмы. И тут я чувствую — мне не хватает...

— Чего? Эльфов тьмы?

— Воздуху! Подкатило под сердце, оборвалось, дернуло из стороны в сторону... Ой, думаю, что это? Да тут же и понял — светлею.

— Может я Ниенну спою? — спросила Иэрнэ, обливаясь слезами.

— Не поможет!

Иэрнэ тем не менее взяла гитару и запела:

На крови траве высоко расти,
Высока трава, не найти пути,
На крови растут травы сорные,
Тучей кружат над ними вороны...

При последних аккордах расслабившийся было Бауглир опять простонал, держась рукой за голову:

— Не могу! Светлею!

— Да что такое?

— Да что же он их на расправу Валар-то бросил! Что же не позволил Курумо защитников сотворить?

— Может, Ниенне позвонить? — спросил Хэлкар.

— При чем тут Ниенна? Она меня и знать не знает!

— Тогда в Толкиновское общество обратиться? Они светлых любят? — предположила Нариэль.

Мелькор нахмурился. Как все больные, он не любил, когда ему напоминали о его болезни.

— Я так уж и плох, чтобы в Толкиновское общество вступать. Может, еще отойду.

— Дай-то Великая Тьма, — прошептала Нариэль.

Тусовка обменялась взглядами и пошла на кухню курить и петь Ниенну. Гортхауэр время от времени подбегал к дверям и прислушивался. Было слышно, как Бауглир, лежа на диване под черным одеялом, стремительно светлел.

Когда тусовка вернулась с кухни, Мелькор сидел на диване, уткнувшись в «Черную Книгу Арды». Увидев народ он возвел глаза к потолку и трагически произнес:

— Еще посветлел! Да что же это будет!

— Да что с тобой такое! — заломил руки Гортхауэр. — Мелькор, учитель!

— Я не Мелькор! Я не могу называться именем того, кто предал своих учеников! Уж не специально ли он допустил их гибель, чтобы потом во имя их убивать тысячи и тысячи эльфов и людей Средиземья? Кто развязал Дагор Браголлах?

— Но это был гнев Учителя... — растерянно прошептала Иэрнэ.

— Да что же это за гнев, который выплескивается в таких формах! А эта история с пленным Нолдо? Значит в Аст Ахэ все-таки были темницы? Так зачем нам представляют Мелькора добреньким Учителем? А как он поступил со своими? Как он поступил с Ахтэнэ, которая ему доверилась?

Ортхеннер развел руками.

— Я не могу ничего сделать! Иэрнэ, спрячь «Черную Книгу», а я все-таки позвоню в Толкиновское общество.

Бауглир сидел на диване, мрачный и небритый и на глазах у всех светлел. Тусовка стояла по углам, молча смотря на Бауглира, и в их глазах читались обреченность и надежда.

Вошел Валар Манвё из Толкиновского общества.

Он потер руки, выхлебал найденную на столе бутылку пива, вежливо раскланялся с Ортхеннером и Хэлкаром, поцеловал ручки Нариэль и Иэрнэ и спросил мягким баритоном:

— Мнээээ... Ну как наш дорогой больной?

— Светлеет!

— А-а-а! — радостно закричал Мелькор, выдираясь из-под черного одеяла. — Вала! Творец Арды!

— Арты! — простонала Нариэль, хватаясь за голову.

— Мнэээ... Как вы себя чувствуете? Как вы... мнэээ... относитесь к профессору Толкиену?

— Профессор — гений! Но он был не прав. Нельзя даже несколькими книгами объять все многообразие реально существующего мира.

— Мнээээ... А Черная Книга Арды?

— В ней есть разумные моменты... Но она носит оттенок субъективного восприятия.

Манвё потыкал пальцем в голову Бауглира.

— Не готов. Не созрел еще. Мнэээээ... А что вы думаете о Войне Гнева?

— Что она причинила слишком большие раны миру, возможно можно было обойтись и без нее?

— Мнээээ... А к нолдор вы как относитесь?

— Предатели и братоубийцы!

— Мнээээ... А кем вы себя чувствуете?

— Человеком! До обеда — истерлингом, после обеда — из эдайн.

Иэрнэ в ужасе всплеснула руками и упала в объятия Ортхеннера. Хэлкар мрачно оглядывал квартиру в поисках меча.

— Значит, все светлеете?

— Светлею! Уходите все! А то я на вас смотрю и светлею!

Валар Манвё развел руками и на цыпочках вышел из комнаты.

— Уберите от него все книги Профессора и Ниенны! — поставленным голосом командовал Хэлкар. — Снимите со стены эту звезду — она подозрительно эльфийская! И перемещайтесь в кухню, может, отойдет!

Когда через час Иэрне заглянула в комнату, она обнаружила Бауглира, сидящего за столом и лихорадочно пишущего что-то в тетрадке.

— Тано! — воскликнула несчастная эллэре. — Как же мы не сообразили еще и бумагу отобрать! Ну что ты пишешь, покажи?

— Уйди, предательница дела Света! — патетически воскликнул Бауглир. — Айя Феанаро!

— Ну все, — констатировал Ортхеннер, — теперь точно пора обращаться в Толкиновское общество.

Через полчаса Бауглир, бледный и взъерошенный, лежал под черным одеялом и тихо бормотал про себя Клятву Феанаро на квэнья. Иэрнэ и Нариэль, обнявшись, плакали в углу. Ортхэннер деловито совал в магнитофон кассеты с песнями Ниенны, а магнитофон так же деловито их жевал. Хэлкар обматывал меч девятым слоем изоленты.

В комнату вошел Валар Манвё.

Стараясь не стучать сапогами, он подошел к дивану, пощупал голову Бауглира, вытащил из-под подушки венец с тремя Сильмариллами и, сокрушено кивнув головой, сказал:

— Готово! Дозрел.

После чего сел за стол и стал писать на белом листе Пророчество Севера.