Поединок с собой

Бывает же такое — за окном яркое солнце, зелень листвы, свежесть первых теплых весенних дней, отпущенных нам капризной питерской погодой, а мы с Ортхеннером сидим в таком же примерно настроении, в каком был Мэлкори, когда узнал о сожжении деревянного города в Лаан Гэлломе. А что еще прикажете делать, если тщательно подготавливаемая в течении всей весны кабинетка по поединку Финрода с Гортхауэром оказывается под угрозой срыва? Сидим мы с Ортхеннером у меня, никого не трогаем, плащ ему потихоньку дошиваем и тут звонит Найтис и хриплым голосом, почти что шепотом, заявляет, что простудилась и Финрода играть не может.

— Но ты же сама говорила, — кричу я в трубку, как будто от громкости моего голоса что-то зависит, — что пойдешь на эту игру хоть тушкой, хоть чучелом!

— А я и пойду, — сипит Найтис. — Хоть тушкой... хоть чучелом... Но не Финродом. Ты безголосого Финрода себе представляешь?

И верно — не представляю. Конечно, лучше безголосый Финрод, чем никакой... но попробуйте убедить в этом Найтис. Попробуйте убедить в этом человека, который из шкуры вон вылезет, но добьется совершенства во всем, чем бы она не занималась.

А что делать нам? Где мы найдем исполнителя главной роли за два дня до игры? Переносить игру? Я прекрасно знаю, что перенос игры равносилен отмене, ибо на вторые майские праздники большинство народу не может, а далее грядет сессия и сможем ли мы снова собраться в таком же составе — неизвестно. Если откладывать — так уж на осень. Но ждать до осени... При условии, что народ уже настроился...

— Что будем делать? — спрашивает Ортхеннер и смотрит на меня. Как будто я все знаю. Как будто я могу прямо сейчас, не сходя с места, родить ему Финрода. Я понимаю, с тех пор, как я по приколу назвалась Мэлкори, Ортхеннер всегда на меня такими глазами смотрит. А меня это злит. Что толку в имени, если сделать ничего не можешь?

— А что я могу? Сама играть? Во-первых, мою роль отдавать уже некому, а без нее будет неинтересно! Во-вторых, мне Тулкас на ухо наступил! Это будет не поединок, а издевательство! А издевательства над единственным приличным светлым персонажем я не потерплю! В-третьих, даже если отвлечься от пения, я просто не отыграю! Не мой это характер! Вот Мэлкори я бы отыграла, но ему там делать нечего!

И нам делать нечего. Остается только звонить народу и отменять игру. Но никто из нас не спешит этого делать. А вдруг...

И вдруг звонит телефон.

— Алло?

— Здравствуйте, будьте добры Марину.

— Это я, — отвечаю недоуменно. Голос мне незнаком. Впрочем, это еще ничего не значит. Звонить мне может кто угодно и по какому угодно поводу — за 6 лет в ролевой тусовке я уже ко всему привыкла.

— Гилраэн, здравствуй, это Элендис. Я сейчас в Питере и хотела бы встретится с тобой по поводу игры.

Элендис! Мастер московской «Лэйтиан», на которую собрались ехать мы все втроем — я в Дориат, Найтис в Нарготронд и Ортхеннер в Тол-ин-Гаурхот.

— Нет проблем! Кстати, у меня сейчас сидит Ортхеннер, она тоже едет...

Ортхеннер смотрит на меня страшными глазами. Ну да, «она» в сочетании с таким именем звучит более чем странно. А что я могу поделать с привычкой говорить о девушках, по крайней мере в третьем лице, в женском роде?

— А когда можно встретится? И где?

— У меня. Хоть сейчас!

— Идет, — соглашается Элендис. — Давай адрес.

Я диктую адрес и тут меня осеняет мысль. Элендис. Автор нашумевшей «Повести о Фелагунде», которая прошибла даже меня, несмотря на то, что я темная. Автор нескольких не менее нашумевших песен о Финроде. Автор весьма деловых статей об эльфийском менталитете. Я ее почти не знаю, если не считать мимолетной встречи на прошедшем Зилантконе. Но...

— Элендис, а ты до какого числа в Питере?

— Я пятого вечером уезжаю.

— Слушай, ты нас не выручишь? Мы делаем кабинетку по поединку Финрода с Сауроном...

— С Гортхауэром! — шипит Ортхеннер. Его глаза делаются еще круглее и еще страшнее.

— А у нас Финрод заболел, то есть Найтис, кстати, она тоже на «Лэйтиан» едет.. Играть может, а петь — нет. Ты не хочешь сыграть Финрода? Четвертого числа, в субботу...

Долгая пауза. Такая долгая, что я уже начинаю сомневаться, стоило ли делать подобные предложения такому монстру фэндома, как Элендис. Ну да, я сама сколько лет уже в тусовке. Но не так известна. А вот она...

И тут в трубке раздается смех. Веселый и звонкий.

— Ну это надо же! Распаковываю сегодня сумку и обнаруживаю, что я зачем-то прикид взяла. Долго думала — на какой хрен он мне тут нужен?.. Просто осанвэ какое-то!

— Так ты согласна?..

— Спрашиваешь! Конечно, согласна!

— Про концепцию скажи! — шипит Ортхеннер. Ну да, конечно...

— Только вот что — у нас концепция своеобразная. Темные по «Черной Книге» играют, а светлые — по «Сильмариллиону».

— А я не читала «Черную Книгу». И не собираюсь.

— Так тебе и не надо. Даже интересней получится. Ну что, когда тебя ждать?

— К тебе от «Чернышевской» сколько ехать?

— Около часа...

— Значит часа через полтора буду. Ну, пока!

Я удовлетворенно поворачиваюсь к Ортхеннеру, так и стоящему с выпученными глазами. Знаю, что он думает — мне-то ничего, а вот ему придется играть с человеком совершенно ему незнакомым, да еще и «Черной Книги» не читавшим. Но ведь нет никакой альтернативы!

— Отлично! — бодро говорю я. — Звоним Найтис и говорим, что все в порядке.

— В порядке?..

— В порядке, в порядке! Куда ты ножницы задевал, горе мое! Я вам что, откусывать нитку должна? Я вам что, волколак?

Ортхеннер не стал со мной спорить, а послушно полез под кровать за ножницами. Сама себе в такие моменты удивляюсь — Мэлкори по приколу, называется...

С пятницы на субботу Элендис ночевала у меня. И Ортхеннер тоже, благо мама на дачу уехала. Полночи мы пели песни, обсуждали будущую московскую игру, делились воспоминаниями о прошедших играх, но ни словом не обмолвились о завтрашней кабинетке. Все слова еще два дня назад кончились. Я даже не стала объяснять Элендис свою квэнту — по игре объясню. Это даже интересней. Элендис «Черной Книги» не читала, она не знает кто такие Эллери Ахэ и не поймет, что я — одна из детей Эллери Ахэ, отданных на воспитание Эльфам Света... а вот почему мой персонаж оказался в Дориате, а не в Амане, я не знаю. Само придумалось. Наверное, потому что я нолдор в принципе не играю, даже переделанных. И первая квэнта моя, родившая еще до прочтения «Черной Книги» — синдэ из Дориата... Так что Элендис узнала только что, что и могла увидеть — по мнению Финрода я синдэ. И не более того. У нас хватило и других тем для разговора. Ортхеннер даже начал поглядывать на меня страшными глазами — мол, как я смею, вся такая из себя темная, почти что Мэлкори, трепаться с какой-то эльфийкой! Да еще из нолдор! Да еще и «Черной Книги» не читавшей! Успокоить ревнивого майя удалось только, всучив ему гитару. Тем более, что поединок надо было отрепетировать...

Эльфы Нарготронда своего короля встретили насторожено. Еще бы — одно дело Найтис, которая всех их собрала, просветила, давала советы и устраивала предварительные отыгрыши, а тут совершенно незнакомая девица, старый ролевик, признанный авторитет и все такое... А эльфенышам нашим по 17-18 лет, и у многих это если не первая, то максимум третья игра. Как тут не засмущаешься?

— Значит так, — сказала Найтис притихшим эльфам. — Мы идем пешком через парк. А эти, — движение рукой в нашу сторону, — пусть штурмуют автобус!

Геройству Найтис можно было только удивляться. Мало того, что она заявилась в таком состоянии, пусть и замотанная в толстый шарф почти до самых ушей, так еще и собирается идти почти полчаса через парк!

— Может ты все-таки с нами? — попытался пресечь излишнее геройство Ортхеннер.

— А кто дорогу будет показывать? — парировала Найтис.

Действительно, кто? Учитывая, что Иримэ лихорадочно приводит квартиру в порядок, а дома у нее были только мы трое, показывать дорогу действительно некому. Не нам же с Ортхеннером.

— Если я себя беречь еще буду, так свалюсь окончательно, — добавляет Найтис. — Хватит с меня того, что голос напрочь пропал. И кольца Барахира нет ни на одной барахолке...

Стоявшая молча до этого времени Элендис лезет в карман и достает оттуда кольцо. Со змеями. Правда, без короны. И явно не золотое, а позолоченное, если не просто бижутерия.

— Подойдет?

— Подойдет, — радуется Найтис. — Ну что, идем?

Элендис снимает плащ и остается в шелковой серебристо-голубой тунике и серых облегающих штанах. Прохладно еще, чтобы ходить по улице в таком прикиде. Но ей идет. Просто дыхание перехватывает, как ей идет. Она высокая, но отнюдь не худенькая, но сейчас смотрится легкой и изящной, а ее светлые волосы в лучах солнца, походящего через стеклянную стену станции метро, кажутся золотыми. Мне вдруг становится невыносимо неудобно в своем черном платье. Спасает только то, что сейчас я в светлой куртке, а на игре накину поверх платья зеленый плащ. За неимением черного.

— Элдар! — звонко говорит Элендис. — Я не знаю, что нас ждет там, куда мы идем...

— Зато мы знаем, — бормочет Кешка, один из орков. Я ловлю себя на желании съездить ему по уху, благо я раза этак в полтора его побольше. Но я же еще и лет на десять его постарше, зачем опускаться до драки с маленькими?

— Но чтобы нас ни ждало впереди, мы должны верить, что надежда нас не покинет. Я верю, что мой путь не бессмыслен, иначе бы я не оставил свой трон и свой народ. Я дал клятву — и я ее исполню, что бы не случилось!

С этими словами Элендис решительно направляется к выходу из метро. Нам бы тоже пора идти, но мы почему-то медлим. Никогда не задумывалась над этим злосчастным походом, окончившимся, в сущности, неудачей. А стоило задуматься... Одиннадцать эльфов и человек идут в неизвестность. Штурмовать Черную Твердыню? В таком ничтожном количестве? Мы же для них враги, они ведь и не думают, что с нами можно договориться, а тогда зачем они пошли? И, главное, зачем Финрод пошел сам?

У нас эльфов не одиннадцать. Всего семь, вместе с Элендис. И Арагорн, то есть Берен. Забавный парнишка. «Сильмариллион» прочитал за неделю до игры, да и то частично и с трудом, а уж за «Черную Книгу» и не думал браться. Ну ничего, он человек, ему не обязательно.

— Мэлкори! — толкает меня в бок Ортхеннер. — Ты идешь или где?

— Какой я тебе Мэлкори, — огрызаюсь я.

Иногда я позволяю Ортхеннеру себя так называть. Но почему-то сейчас это имя не то что применительно к себе, но и вообще слышать не хочется. Хочется вместе со светлой командой идти через парк и надеяться на что-то, и слушать Финрода, который в исполнении Элендис получается такой живой, такой естественный...

Да что это со мной, в конце концов, такое?

Я — эльф Тьмы, из народа Эллери Ахэ. Мои родные были сожжены с деревянным городом в Лаан Гэлломэ, убиты в сражении у замка Хэлгор, распяты на белых скалах в Амане. Меня в раннем детстве лишили памяти и внушили, что я из синдар. Я ненавижу Финвэ за то, что он вынес приговор моим собратьям. Я ненавижу нолдор за то, что они убивают наших людей. Это не только моя роль на игру, это моя пожизненная квэнта.

Что мы знаем об Арде? То, что написал профессор Толкин? Но он создавал сумму мифологий для Англии, он намешал в одну кучу христианские и скандинавские мифы, он занимался больше языком, чем всем остальным. Сильмариллион — собрание мифов и персонажи в нем не настоящие, а застывшие, как на гобеленах. Живые персонажи — в «Черной Книге». И живой мир — там же.

Но ведь Элендис не читала «Черной Книги». Тогда почему ее персонаж такой живой?..

— Гилраэн! Мы идем?

— Идем, идем...

Выбравшись на проспект, смотрю по сторонам. Нет, они уже скрылись в ближайшем переулке. Ну и хорошо.

Квартира у Иримэ трехкомнатная. Две комнаты и кухня выходят на одну сторону дома, одна комната — на другую. Когда мы в последний раз здесь были, единогласно было решено в самой большой комнате устроить тронный зал, в самой маленькой — подсобное и караульное помещение, а средняя комната предназначалась под темницу. Мы одного не учли — были-то мы у Иримэ вечером, да еще и в пасмурный день, и не обратили внимания, что темница наша выходит окнами аккурат на юго-восток. Радостная такая камера получилась, солнечная. Ортхеннер как увидел, так аж закашлялся. Привести его в чувство смог только вид тронного зала, в котором темно-коричневые занавески были задернуты, а красный ковер веселенькой расцветки занавешен черной тканью. Труднее было с троном, ибо ничего, хотя бы отдаленно его напоминающего, в квартире не было. Пришлось руководствоваться принципом «голь на выдумки хитра» — взять обыкновенный стул, придвинуть вплотную к нему торшер и накрыть все это сооружение черной тканью.

— А он выдержит? — скептически спрашивает Ортхеннер, оглядывая плод моей инженерной мысли. — Я же после поединка падать на него буду!

— Но ты же будешь падать на стул, а не на торшер! — резонно возражаю я.

— И не с торшером, — добавляет Деформер. — К тому же я у тебя за троном буду стоять, в случае чего подстрахую.

— Ты лучше смотри, чтобы эти эльфы на нас не набросились! — сердится Ортхеннер. — Сколько их и сколько нас!

А вот это он зря. Их восемь и нас столько же. Один Гортхауэр, одна эллерэ, один человек, один волк и четыре орка. Орки у нас вполне себе злобные, но чтобы догадаться о чем они думают, никакого осанвэ не надо. О следующих праздниках они думают и об игрушке по киберпанку, которая в эти самые праздники состоится. Деформер уже попытался толкнуть нам речугу по поводу технических новинок в Первую Эпоху, взяв за оправдание всех своих техногенных фантазий цитату из «Хоббита». Послан он был далеко и надолго. Но кто еще бы отыграл орков, если не эта техногенная компания?

Пока мы доводим до совершенства оформление тронного зала, появляется светлая команда. Элендис окидывает наметанным глазом игровое пространство и отправляется в темницу настраивать гитару. Почему мне хочется двинуться вслед за ней? Наваждение, не иначе. Еще не все закончено — надо герб на ковер прикрепить и меч туда же повесить. Меч картонный, но красивый. Куплен когда-то давно Ортхеннером в магазине сувениров за смешную по нынешним временам цену.

Когда мы отступили к дверям, чтобы полюбоваться результатами своей работы, в комнату просунулась Найтис и спросила заговорщицким шепотом:

— Ну что, вы готовы?

— Почти, — вздыхает Ортхеннер, глядя на криво висящий меч.

— Лучшее — враг хорошего! — твердо говорю я. — Запускай!

Они заходят. Восемь человек, точнее семь эльфов и Берен. И нас восемь. Они в одной половине комнаты, мы — в другой. Друг напротив друга. Стоим и смотрим.

Наконец Ортхеннер делает шаг вперед, держа в руках гитару, и начинает:

Золотоволосый, ты держишься слишком гордо,
Словно корона венчает твою голову,
Вот мы и встретились, внук проклятого рода,
Вот мы и встретились, Финрод, король Нолдор.
Что с того, что ты не назвал свое имя,
Или ты думал, твой облик меня обманет?
Что ж, ты решил, король, так начнем поединок
Магии песен, Света и Тьмы заклинаний.

Элендис чуть заметно морщится. Потом встряхивает волосами, задорно улыбается и начинает петь.

Этой песни я еще не слышала. И с первого раза слова, как обычно, не запоминаю. Но как она поет... Спокойно, мягко и вместе с тем уверенно. Она... точнее он, персонаж, верит в свою правоту. И что хуже всего, я начинаю в нее верить. Говорите, блаженство Валинора было обманом? Но разве можно так обманывать? И, главное, зачем? Может, это мы сами себя обманываем? Может, не было никакой казни на белой скале? А что тогда было?

Но тут вступает Ортхеннер и я вздыхаю с облегчением. Какой Валинор? Какой свет? Какая радость? Да ничего у вас на самом деле нет! Сильмариллы — вместилище Пустоты и цена крови. Деревья — проклятья Арты, пьющие ее живую кровь. А сколько крови пролилось в якобы благословенной земле Аман? Даже если отвлечься от казни на белой скале — Альквалондэ не забыли?

Однако я не могу не согласиться — песня Элендис красива. Песня Элендис красива сама по себе, она существует сама по себе... а вот то, что поет Ортхеннер — чистой воды полемика. Вы говорите, вы хорошо живите? А вот и нет — все у вас плохо, все у вас скверно и жить вам вообще не стоит! Но разве можно построить мир только на отрицании, только на противостоянии? Я об этом несколько лет уже говорю и пишу, а сейчас, получается, изменяю самой себе?..

Зачем я пригласила на игру эту москвичку? Если бы на ее месте была Найтис, все бы пошло по накатанной колее — они бы спели «Поединок» Ниенны, потом бы началась сама игра... А Элендис поет не то, что от нее ожидали, словно ведет настоящий поединок на песнях, а не игровую постановку.

А если бы это действительно был поединок, кто бы выиграл?..

Ой, боюсь, что не Гортхауэр!

Ортхеннер откладывает гитару и выжидательно смотрит на Элендис. Он что — полагает, что тем, что он сейчас спел, можно лишить сил? Вот Элендис так не считает. Однако Найтис знает, что больше ничего у Ортхеннера не заготовлено и громко в наступившей тишине шипит на ухо Элендис:

— Падай! Падай, тебе говорят!

Элендис падает. Падает, надо сказать, довольно изящно. Гитару перехватывает Найтис — правильно, ее же собственная гитара — а Элендис валится на ковер и застывает там без движения.

У Ортхеннера красивого падения не получается. Если он не свернул торшер, то исключительно заботами Деформера, который вовремя подхватил Ортхеннера вместе со стулом. Просто диву даешься — такой маленький хрупкий Саурончик, на голову ниже что меня, что Элендис, а грохнулся так, что здоровый Деформер еле-еле его удержал.

К кому мне кидаться? К Гортхауэру? Или к Финроду?

Да в конце концов Эллерэ я или кто?

— Гортхауэр, — наклоняюсь я к Ортхеннеру, — с тобой все в порядке?

— В порядке! — огрызается Гортхауэр. — Отведите эльфов в темницу! И вон все отсюда!

Оркам и без того это ясно. Эльфов волокут в солнечную темницу, а бедный Финрод так и остается лежать на полу без сознания. Мне, что ли, его тащить? Да она весит килограмм семьдесят, как и я, а я не бульдозер и не чемпион мира по штанге!

— Элендис, — шепчу я тихо, — пойдем, мне тебя не уволочь.

Ноль внимания. Полное вживание в роль, называется!

На мое счастье рядом оказывается Хонахт. По игре — молодой парень, по жизни — девчонка, поменьше меня и потоньше, но вдвоем с ней мы сдвигаем Элендис с места и дотаскиваем до подсобки, то бишь до маленькой комнаты. Там мы благополучно сгружаем ее на кровать и я изображаю из себя Гортхауэра в миниатюре — а именно выгоняю всех. То есть Хонахта и Кешку. И дверь им за собой велю закрыть.

— Финрод, — тихо говорю я, — Финрод, ты меня слышишь?

Не слышит. Сколько там минут согласно правилам я должна рядом с ним просидеть? Сколько хитов ему отдать? А какая, к Эру, разница? Он очнется тогда, когда очнется. А я ему помогу.

Сижу на кровати и держу Элендис за руку. Нет, не Элендис — Финрода. Мне нужно привести его в чувство, чтобы Гортхауэр сумел с ним поговорить и выяснить, что он здесь делает с таким странным отрядом... или мне нужно просто привести его в чувство? Чтобы я смогла с ним поговорить. О чем угодно. Скажем, как дела в Дориате, где я давно не была. Как земля оправляется после недавней войны... Что вообще слышно...

— Финрод... Финарато.. Очнись...

Он открывает глаза. Смотрит на меня, потом на потолок, на стены... снова на меня.

— Где я?

— Тол-ин-Гаурхот, — стараясь быть как можно спокойней, говорю я. — Крепость Гортхауэра.

— Тол-ин-Гаурхот... А я уже думал, мне это померещилось... Но что ты здесь делаешь, синдэ?

— Живу я тут, — огрызаюсь я.

На самом деле это не совсем так, точнее совсем не так. Живу я не тут, а в Аст-Ахэ и пришла на Тол-Сирион буквально несколько дней назад, дабы надавать по ушам Гортхауэру за то, что он так давно не был в Твердыне. Намекнуть ему, что Мэлкори без него, вообще-то, страдает и хватит страдать поодиночке, лучше встретиться и самим во всем разобраться. Но не объяснять же это Финроду! Не объяснять же ему, что Гортхауэр — никакой не жестокий чародей, а маленький ребенок, обиженный на весь свет и страшно желающий, чтобы его погладили по голове. Но он так много раз по этой голове получал, что теперь не доверяет никому, кроме Мэлкори. А теперь вот дожил до того, что и к Мэлкори надо его тащить за шкирку...

— И... давно ты здесь?

— Четыре дня, — честно отвечаю я.

— И тебе уже так доверяют?..

Финрод смотрит на меня взглядом совершенно сумасшедшим. Ну конечно — он решил, что я здесь пленница. А что он еще мог подумать?

— А почему Гортхауэр не должен мне доверять? Это здесь я четыре дня, а в Аст Ахэ живу уже... — я лихорадочно вспоминаю хронологию. Я ушла из Дориата вскоре после того, как мы узнали о резне в Альквалондэ, сколько-то лет шлялась по Белерианду, пока вдруг не забрела в Аст Ахэ... а вот в каком это было году не помню. И какой сейчас год, тоже не помню. Ладно, скажем наугад. — Живу уже двести лет.

— Аст Ахэ?

— Вы называете это Ангамандо.

Я жду реакции. Бурной и продолжительной. Реакции нет. Недоуменный взгляд — и все. Решил не связываться? Или он еще недостаточно пришел в себя для такого разговора.

Осознаю, как пересохло у меня в горле. Так ведь и у него, наверное, тоже... Выглядываю в коридор и повелительным тоном говорю подпирающему стенку Хонахту:

— Принеси попить, быстро!

Из двери в темницу высовывается Кибер.

— Эй ты, где там этот, главный ихний? Велено его вместе со всеми остальными держать!

— А ты на меня не ори, — парирую я поистине мелькоровским тоном. — Вот в чувство его приведу — и заберешь, и не раньше! Повелителю Гортхауэру он живой нужен!

— Кто ты такая, чтобы мне приказывать?

— Меня сюда послал лично Властелин Мелькор, дабы посмотреть, что тут делается. Вот расскажу ему, как ты приказам не подчиняешься — мало не покажется!

Наглость — второе счастье. А при общении с орками она просто незаменима, особенно с такими, как Кибер. По жизни я бы с ним в спор лезть не стала.

Хонахт приносит пакет сока и стакан. Сначала я наливаю себе, потом Элендис. Нет — все-таки Финроду.

— Где мои спутники?

— Там, — машу я рукой в сторону двери. — В соседней камере.

«Ну пробьешь ты головой стену... Что ты будешь делать в соседней камере?» — вспоминаю я старую сентенцию.

— Ты можешь отвести меня к ним?

— Я могу? — мне становится смешно. По сути дела власти у меня тут нет никакой и держусь я исключительно на пожизненной мелькоровской наглости. Впрочем, почему пожизненной? Я — ученица Мэлкори, вот у него наглости и поднабралась. — Мне только что приказали это сделать. Но я не хочу тебя беспокоить, пока ты еще не пришел в себя.

— Я в порядке, — говорит Финрод и пытается встать. Со второй попытки это ему даже удается.

И тут до меня доходит, что нахожусь я в закрытом помещении мало того что с врагом, так еще и не связанным и способным к активным действиям. Надо срочно знать на помощь! Пусть Кибер... или как там его — Баграш — срочно этого эльфа свяжет и в камеру отволочет. А с другой стороны мне страшно хочется этот момент оттянуть. Мне не нужен Кибер, мне не нужны остальные эльфы, я хочу спокойно посидеть и поговорить с Финродом! С чего я взяла, что он сделает со мной что-то плохое?..

— Ты меня боишься, синдэ?

Он что, еще и мысли читает? Я начинаю злиться. И на Финрода, и на Элендис и на себя. И поэтому говорю нарочито грубо:

— А что мне тебя бояться, мы же не в Альквалондэ!

Финрод на мои слова реагирует так, как будто ему дали поддых. Падает на кровать и закрывает лицо руками. В таком состоянии нас и застает Ортхеннер — Финрода, лежащего вниз лицом, и меня, застывшую как памятник на собственной могиле.

— Что вы здесь делаете?

— Беседуем, — мрачно отвечаю я.

— А ну, немедленно его в камеру к остальным! Баграш!

Киберу два раза говорить не надо. Они со Скайвокером вмиг скрутили Финрода и потащили в темницу. Я завороженно смотрела им вслед, пока не сообразила, что Ортхеннера надо срочно ловить и держать на месте. Уйдет же! Как уходил от разговора все те четыре дня, что я находилась здесь.

— Гортхауэр! Тебе не кажется, что их надо срочно отправить в Аст Ахэ?

— У меня что, есть такая возможность?

— А что ты собираешься с ними делать?

— Я должен тебе отчитываться?

Когда Гортхауэр начинает разговаривать таким тоном, лучшее, что следует сделать — это убраться от него подальше. Но я крепкая. У меня еще мелькоровская наглость осталась. На орков и на Финрода ее хватает. Сейчас посмотрим, хватит ли на Гортхауэра...

— Конечно, ты никому ничего не должен. Даже Учителю. Когда ты в последний раз был в Аст Ахэ?

— Тебя это так волнует?

— То, что волнует Учителя, волнует и меня!

— Я сказал уже — не могу я ехать сейчас в Аст Ахэ! И пленников туда мне отправлять не с кем!

— Не можешь или не хочешь? Может быть ты боишься?

— Чего мне бояться?

— Встречи с Учителем.

— Почему я должен бояться? Я повторяю еще раз, если ты не поняла — я не могу сейчас покинуть крепость, потому что это стратегическая точка нашей обороны, а без меня тут все развалится!

— А знаешь, Гортхауэр, — я не удерживаюсь от ехидной улыбки, — хорош ли начальник, определяется тем, как обстоят дела в его отсутствие. Если он сумел организовать дело так, что его подчиненные могут справляться и без него, то он хороший начальник. А если без него все разваливается — грош цена такому руководителю! У нас в Дориате Тингол и Мелиан имели обыкновение летом уходить куда-нибудь в леса, чтобы никто их не тревожил. Однако Дориат не развалился почему-то...

— У вас в Дориате? — переспрашивает Ортхенер. — Что же ты не идешь в свой Дориат?

— Гортхауэр!

Поздно. Он выбегает из караулки, входит в тронный зал и захлопывает за собой дверь. А у входа стоит Деформер со зверской физиономией — мол, не смейте Повелителя беспокоить.

Ну надо же было так оговориться! Между прочим Мелькор тоже долгое время отсутствовал в Аст Ахэ, но почему-то этот пример мне в голову не пришел.

Выхожу в коридор, сажусь на стул и застываю в позе роденовского мыслителя. Что я сегодня ни делаю, все не так. Финрода от себя оттолкнула, Гортхауэра обидела, Хонахта гоняю, хотя он не обязан мне подчиняться... И почему я не пошла к светлым? Сидела бы себе спокойно в темнице и тихо отыгрывала, как мне плохо. Там есть кому это оценить. Сейчас мне тоже плохо, но оценить это абсолютно некому. Не Хонахту же плакаться. Тем более, что он мальчишка почти — лет 16 или 17 ему по вводной.

Я знаю, почему я не пошла к эльфам. Во-первых, я все-таки темная, несмотря на то, что я эльф. Во-вторых, я не хочу играть нолдо. Может быть я и сыграла бы мужскую роль, но не нолдо. Не люблю нолдор. По жизни не люблю. Почему — не знаю. Не задумывалась. Наверное, потому я и впечатлилась «Черной Книгой», что там истинное лицо нолдор раскрывается и весьма неприглядное. А в третьих, с кем играть Ортхеннеру? С кибер-орками?

Что-то не вижу, чтобы он со мной особо жаждал играть...

Или со мной он по игре не желает говорить?

Запуталась я. С толку сбилась. И сбила меня Элендис — больше некому. Чтобы я еще хоть раз да пригласила незнакомого московского ролевика на нашу кабинетку... Да ни в жизнь!

Следующие часа полтора я присутствую в тронном зале при допросе Гортхауэром эльфов, притворившись предметом мебели. Мебель в моем исполнении получается весьма ехидная и в разговоры постоянно встревающая. Совершенно на автомате — я даже не задумывалась, о чем они говорят. В этом необходимости не было — говорили об одном и том же. О том, что мы не такие гады, как они думают, о том, что войну первыми начали нолдор, о том, какой Гортхауэр бедный и несчастный (это прямо не говорилось, а подразумевалось) и так далее и тому подобное. Эльфы, разумеется, проникнуться несчастьем Гортхауэра не хотели и молчали, как партизаны. На меня Ортхеннер обращал внимания примерно столько же, как и на обстановку тронного зала, пожалуй, даже поменьше, ибо если бы заговорил его трон или висящий на стенке меч, он хотя бы удивился. Периодически появлялся Хонахт и задавал глупые вопросы, глядя восторженными глазами на Ортхеннера. Вот с Хонахтом он разговаривал. А со мной нет.

Но что такого я, собственно, сказала? Не Гортхауэр, а какой-то обиженный ребенок, честное слово! Детский сад, младшая группа.

Или он и должен быть таким, если руководствоваться текстом «Черной Книги»?..

Когда Ортхеннер начинает петь Иримэ песни Ниенны, я не выдерживаю. Во-первых, я с трудом представляю, чтобы Гортхауэр в такой обстановке еще и пел. Во-вторых, песни эти, если не знать, о чем они, — всего лишь набор красивых, но абстрактных образов. Ну, полынь. Ну, черные маки у замка Хэлгор. На крови трава, на траве дрова. Что поймет любой нормальный эльф, все это услышав? Да ничего не поймет, а вот эмоциональный заряд получит неслабый. И тут бери его, тепленького, и делай с ним, что хочешь.

Самое интересное, что я этот эмоциональный заряд никак сейчас не воспринимаю. Совсем никак. Я же, по идее, обливаться горючими слезами должна — дом у меня отняли, родных казнили, Учителя в тюрьму на триста валинорских лет посадили, так что я осталась полной сиротою в четыре года. Надо сесть и плакать в три ручья. И во всем нолдор обвинять. А вот не плачется почему-то. Не представляю я, что именно я должна помнить. По жизни мои воспоминания начинаются лет этак с шести. И то детский садик помню весьма смутно. Скорее то, что мне рассказывали, а не то, что видела я сама. Допустим, у эльфов память начинается с более раннего возраста. Но что я могла запомнить с того времени, когда мне было два-три года? Как я могла все это оценивать? Как я могла составить какое-то свое отношение к Мелькору, в три-то года?

Но как я могу сомневаться в своей биографии, если это моя пожизненная квэнта? Если все это сто раз продумано, обмусолено и согласовано еще пять лет тому назад, в питерском Гэлломэ? Была у нас такая милая тусовочка в девяносто седьмом году. До этого времени я себя синдэ из Дориата считала, а потом попалась мне в руки «Черная Книга»...

Но если я не помню даже старшую группу детского сада, как я могу помнить раннее детство в другой жизни? В другом мире?..

Все, крыша поехала окончательно. Надо сменить обстановку.

— Гортхауэр!

— Что тебе? — недовольно спрашивает Ортхеннер. Соизволил таки обратить на меня внимание. Почесть большую оказал. Глаза бы мои не видели!

— Позволь, я схожу в темницу поговорю с эльфами.

— Ну иди, — Ортхеннер пожимает плечами. Я для него сейчас досадная помеха и он готов меня сплавить хоть куда-нибудь, только поскорее.

— Баграш может меня не пустить.

— Что я, за ручку тебя должен привести? Оршах, скажи Баграшу, что я разрешил!

Разумеется, без подтверждения Деформера Кибер пускать меня не хочет. Я так и не поняла, кто из них кому подчиняется, если Кибер — начальник гарнизона, а Деформер — личная охрана Гортхауэра. Зачем Гортхауэру охрана? От кого его охранять? От самого себя?

Вхожу в комнату. Солнце с момента начала игры переместилось с правой стены на левую, но мрачнее от этого темница не стала. Слева стоит кровать, застеленная веселеньким зеленым покрывалом, на кровати сидит Кешка и сосредоточенно потягивает пиво из большой фаянсовой кружки. На полу — красный ковер и обрывки каких-то веревок и тряпок. Справа, прислонившись к стене, сидит Арагорн, а рядом развалился Скайвокер и лениво с ним переругивается. Элендис у окна привязана к батарее, к счастью холодной, ибо с конца апреля в городе не топят, Найтис рядом у стены, они о чем-то тихо разговаривают, пользуясь потерей бдительности стражей. Элендис, Арагорн и Найтис. Трое. Плюс Иримэ в тронном зале. А где еще четверо?

— А где остальные? — с глупой улыбкой спрашиваю я.

— Ты у нас спрашиваешь? — с вызовом говорит Найтис. — Спроси у своего Гортхаура, где остальные!

Я начинаю злиться. «Спроси у Гортхауэра». Как будто он будет сейчас со мной разговаривать!

— Ты всегда такой невежливый с соплеменниками, нолдо?

— А почему я должен быть вежливым с врагами?

Найтис нарывается. Так же, как и всегда. Мне положено сказать ей что-нибудь не менее резкое или же дать по морде. Но во-первых, я не умею бить морды, а во-вторых, вместо ожидаемой злости я чувствую досаду. Причем на себя. Ничего-то я не могу, никому-то я не нужна...

— Фэатин, — мягко произносит Элендис, — зачем ты так? Прости его, синдэ.

— У меня вообще-то имя есть, — по инерции сердито говорю я. — Гилраэн меня зовут.

— Вот и познакомились, — улыбается Финрод. — Мое имя ты знаешь.

Он удивительно спокоен, как будто не прикован к стенке в тюрьме крепости Тол-ин-Гаурхот, а сидит у себя на троне в Нарготронде, а я к нему в гости пришла.

— А я тебя видела издали, когда ты приходил к нам в Дориат.

Опять сказала «к нам». Хорошо, Гортхауэр не слышит!

— Так ты из Дориата?

— Да, но я давно там не живу. Я уже двести лет живу в Аст Ахэ, — начинаю я рассказ, словно твержу заученный урок. — На самом деле я не синдэ, а из народа эльфов Тьмы, Эллери Ахэ.

Я пытаюсь рассказать про деревянный город, про замок Хэлгор, про Войну Света и черные маки... но выходит почему-то не слишком впечатляюще. Не умею я так эмоционально рассказывать, как Гортауэр. Или просто сейчас не могу?

— А почему ты ушла из Дориата?

Я теряюсь. Потому что вспомнила? Нет, я тогда ничего еще не помнила. Кроме смутной тревоги не было ничего. Но тревога-то эта откуда-то взялась?

— Когда мы узнали о резне в Альквалондэ, я не могла оставаться дома... Мне хотелось куда-нибудь уйти, все равно куда, чтобы никого не видеть... Я долго бродила по разным местам, нигде не задерживаясь, потом зашла далеко на север и попала в Аст Ахэ... то что вы называете Ангамандо. И когда Учитель... когда Мелькор заговорил со мной, я вспомнила, кто я.

Фэатин хочет что-то сказать. Что-то резкое. По глазам вижу. Но Финрод его останавливает, обращаясь ко мне:

— Прости меня, Гилраэн.

— За что?

— Если бы я тогда поговорил с тобой, быть может, ты бы не покинула свой дом. Скажи, у тебя кто-то есть в Альквалондэ?

Да кто у меня там может быть? Все мои родственники были убиты в Лаан Гэлломэ... и далее по тексту. Я это уже столько раз повторяла, что совершенно перестала задумываться. Помню ли я сама своих родственников? Помню ли я хоть сколько-нибудь Гэлломэ? Когда заходит речь о детских воспоминаниях по жизни, я всегда с гордостью говорю, что помню, как мы с мамой ездили в Крым, когда мне было четыре года. Только неправда это все. Я помню не поездку в Крым, а то, что мне мама о ней позже рассказывала. Вот когда мне было тринадцать лет и мы с мамой и папой ездили на юг, я помню. Помню, как с какой-то девчонкой из Минска вместе в мячик играли на пляже, а потом у нее срок путевки кончился и она уехала. Помню, как чуть ли не половину библиотеки на нашей турбазе перечитала — а что еще оставалось делать, кроме как загорать и читать? И как на берег со скалы на «пятой точке» спускалась, тоже помню.

Так, опять меня не туда понесло. Я же сейчас не я, а персонаж. А персонаж не может не помнить того, что есть у него во вводной. Сказано — вспомнила, значит вспомнила! И никаких родственников в Альквалондэ!

Но тут инженер-математик Марина Воробьева подает ехидненькую такую реплику — мое утверждение истинно только при условии непротиворечивой вводной. Как известно из курса математической логики, из ложного утверждения следует все, что угодно...

Но мы ведь играем по «Черной Книге»! По ней моя вводная непротиворечива!

Однако, Элендис «Черную Книгу» не читала. А Финрод — тем более...

Так, кажется, я начинаю обретать почву под ногами. Мы с Элендис придерживаемся противоположных взглядов. У нее — одна система исходных положений, у меня — другая. Наши системы содержат противоречащие друг другу утверждения, хотя основной набор фактов и у меня и у нее одинаков. Ее Финрод считает меня синдэ, у которой поехала крыша на почве известий о резне в Альквалондэ, и которую потом заморочил Мелькор, внушив ей, что она из мифических Эллери Ахэ. Я знаю, что я никакая не синдэ, а эллерэ, которая воспитывалась в Дориате.

Тогда почему я начинаю в себе сомневаться? Если я права, значит неправа Элендис. Раз Элендис неправа, то ее система не имеет права на существование, так как содержит ложные утверждения. Значит и ее Финрод не имеет права на существование, так как персонаж сформирован на основе неверной информации.

Но ведь я в него верю! Как я могу верить в то, чего нет?

— Откуда я знаю! Я не помню, как я попала в Дориат, я вообще ничего не помню, останьте все от меня! И вообще — я здесь задаю вопросы, а не ты!

— Что-то не видно, чтобы ты здесь занимала высокое положение! — язвительно говорит Найтис. Да что же у нее за персонаж-то такой ехидный?

— Фэатин, не надо. Гилраэн, извини его.

Мне уже становится смешно. Не игра, а дурдом на выезде. Больше всего мне хочется сказать Элендис и Найтис — девчонки, у меня по жизни крыша едет, давайте разберемся! Но во-первых, я не уверена, что они смогут правильно меня понять. Найтис никогда ни Ардой, ни Артой всерьез не занималась. Не было ее там. У нее свой мир, она потихоньку им заморачивается, песни пишет, истории рассказывает, а Толкина и Ниенну читает постольку поскольку. А Элендис я и знать-то толком не знаю, вдруг она надо мной смеяться вздумает? А во-вторых, не хочу неигровуху устраивать. Нашим кибер-оркам только покажи пример, только расслабься — они так потом расслабляться начнут! Будут и танки на Ард-Гален, и самолеты над Тангородримом и военно-морская база в Лосгар...

— Это ты извини меня, Финрод. Я слишком устала в последнее время. Да и в этом месте мне как-то неуютно...

— А уж нам-то как неуютно! — вставляет Фэатин.

— У нас в Аст Ахэ все по другому, — продолжаю я. — Кстати, и с пленниками у нас так не обращаются!

— Что же вы не отправляете нас в свое Аст Ахэ? — не унимается Фэатин.

— Потому что это не от меня зависит! Потому что Гортхауэр простых вещей не понимает! Он думает, я ничего не знаю, а я не слепая, я все вижу... — и тут я осекаюсь.

Я что, собралась этим двум эльфам всю историю взаимоотношений Мэлкори и Гортхауэра рассказывать? Это будет выглядеть в лучшем случае нелепо. Кто поверит в чувствительного обиженного мальчишку, который не бежит к своему учителю именно потому, что ему очень хочется это сделать? Нет, в абстрактного мальчишку может быть и поверили бы, но не применительно к Гортхауэру. Он прежде всего воин. Военачальник. А военачальнику такие сопли и слюни ни к лицу.

Интересно, почему в «Черной Книге» очень мало сказано о войнах? Зачем Мелькор начал Дагор Браголлах? В первом издании об этом ни слова. Во втором сказано, что это гнев его в такой форме вылился. Это до чего же надо довести Возлюбившего Мир, чтобы он в гневе выжег довольно большой кусок этого самого мира?

Приехали. Я уже в правоте «Черной Книги» начинаю сомневаться. Крыша моя, ты где, ау!

Надо срочно переводить разговор на другую тему, пока я не сошла с ума окончательно. Попробуем все-таки заставить Финрода проникнуться нашей печальной историей.

— Гортхауэр не всегда такой был. Это все самая первая война... Вы о ней ничего не знаете, лишь ваши предания повествуют о том, как во времена после пробуждения эльфов Валар задумали сокрушить Мелькора. И те эльфы, что жили с ним, в долине Лаан Гэлломэ, были безжалостно истреблены...

— Знаешь, Гилраэн, самая первая война была гораздо раньше, еще до создания мира...

— Когда Мэлкори был изгнан в Пустоту?

— Нет, во время Песни Творения. Ведь Диссонанс — это и есть война. Мелькор разрушил Песню, он лишил ее гармонии, и мы никогда не увидим той красоты, что была в ней когда-то...

Никогда над этим не задумывалась. А задуматься стоит. Или Эру-гад предложил заранее нежизнеспособную мелодию, или же Мелькор-гад разрушил то, что имело смысл к существованию и было красиво само по себе. А ведь согласно «Сильму» Эру предложил Валар петь то, что думается и видится им. Что же такого надо было спеть, чтобы вся песня под угрозой разрушения оказалась?

А ведь Гортхауэр тоже разрушил песню Финрода в поединке. Только нам это было незаметно, потому что играли они по разному. Диссонанс получился по жизни. Экспериментальная концепция, называется, — светлые по Толкину, темные по Ниенне. Вот и доэкспериментировались.

Как я могла все это не понимать? Как я могла еще и Мелькором называться? По приколу, не по приколу — имя достаточно много значит. Не просто набор звуков. Впрочем, я догадываюсь почему. Мне нравится тот Мелькор, каким он был до диссонанса, то, каким бы он мог быть в Арде Неискаженной. Тогда вся моя любовь к «Черной Книге» вытекает из этого?

Обдумывая, что бы такого ответить, оглядываюсь по сторонам и вижу, как Кибер подходит к Арагорну, все так же неподвижно сидящему у стенки и начинает его методично избивать. Как в боевиках — точно и технично. Разумеется, ни разу его реально не коснувшись. Жуткое зрелище, особенно с учетом того, что Арагорн молчит. Не то у него выдержка такая, не то он по жизни не соображает, что его вообще-то бьют, что ему вообще-то больно и что вообще-то надо кричать.

Элендис тоже смотрит в указанном направлении. Ей, кажется, плевать, как отыгрывает Арагорн, она видит, что делает Кибер, и ей этого достаточно. Она напрягается, чуть подымает голову, закрывает глаза и застывает в этом неестественном положении. Не ее же бьют. То есть не его. Но почему ему тоже больно?..

И тут не выдерживаю я.

— Баграш! — самым мелькоровским тоном, какой у меня получается, говорю я. — А ну, прекрати!

— Ты чего мне указываешь?

— Прекрати, говорю! Он Повелителю Мелькору целым и невредимым нужен!

— Чтобы всякие тут эльфы мною командовали... — шипит сквозь зубы Кибер, поворачивается и подходит ко мне.

Я ничего не успеваю понять, как его кулак оказывается возле моего лица, и тем более не успеваю сообразить, как на это реагировать.

— Падай, тебе говорят! — шепчет Кибер.

Так он меня все-таки ударил? Не просто пригрозил?

Я падаю. Прямо на грязный пол темницы. Ударяюсь локтем и не сдерживаю стон уже по жизни. Финрод делает движение рвануться ко мне — но не тут-то было, он крепко прикован. То есть привязан. К батарее.

А орк удовлетворенно смотрит на меня и возвращается к прерванному занятию. Бить Берена.

Не могу я тут больше оставаться! Да еще и Скайвокер на меня смотрит подозрительно.

Но... оставить Финрода?..

И тут открывается дверь и входит Деформер. То есть Оршах. Один.

— А ну, давайте этого к Повелителю! — и показывает на Фэатина.

Найтис как-то виновато улыбается и говорит тихо-тихо, почти шепотом:

— Финарато... мы с тобой так и не договорили...

Я, что ли виновата в том, что они не договорили? Финрод точно так не думает. А что думает Фэатин, я не знаю. Они на меня сейчас не смотрят — только друг на друга.

Что говорит ему Финрод, я не слышу. Меня уже нет в комнате, я уже в коридоре, а через мгновение — в тронном зале.

Ортхеннер сидит на троне. Хонахт пристроился на диване и тихо терзает гитару.

— Гортхауэр! Что ты сделал с эльфами?

— А ты не догадываешься? — плотоядно улыбается Гортхауэр. Или мне только кажется, что плотоядно?

— Ортхеннер! — не выдерживаю я. — Мы же по «Черной Книге» играем! Что ты толкиновского Саурона из себя строишь!

— А ты думаешь, по «Черной Книге» я с ними чай пил? Меня Жестоким не за красивые глаза прозвали!

Хочу еще что-нибудь сказать, но тут входят Кибер и Найтис... и я понимаю, что видеть это я уже не могу. И находится в этой крепости тоже больше не могу.

Искать, где мои вещи, нет уже сил. Выбегаю на лестницу в чем есть — в прикиде и туфельках. На лестнице сидит Драуглуин и лениво курит.

— Ты куда?

— На улицу!

Драуглуин кивает и затягивается сигаретой. Хорошая, однако, охрана в Тол-ин-Гаурхот!

Во дворе дома — детская площадка, а на ней — какая радость — обнаруживается скамейка. Как жаль, что я не курю, сейчас бы закурила, честное слово!

Игра скоро кончится. А мой персонаж просто сбежал из крепости, а вот куда она направилась — я сама не знаю. Выпустить ее выпустили, особенно, если она скажет, что спешит с поручением от Гортхауэра к Мелькору. Но что делать дальше? Куда идти? Назад, в Аст Ахэ, сказать Мэлкори все, что я думаю об его любимом ученике? Ой, боюсь, что он уже давно это знает... Или возвращаться в Дориат?..

А вот что делать мне? Мне, здесь и сейчас? Чему мне верить?

Следует ли верить себе? Себе — наверно, стоит. А вот стоит ли верить другим? Почему Элендис я верю, а Ортхеннеру — нет, хотя Ортхеннер — давний мой приятель, а с Элендис мы познакомились два дня назад? Потому что рядом с таким Финродом невозможен такой Гортхауэр?

Я думала, что мир «Черной Книги» существует, потому что в него верят. Но ведь и в мир Толкина верят! Даже я теперь верю. Но разве можно верить одновременно в две противоречащие друг другу вещи?..

— Гилраэн!

Поднимаю глаза и вижу Найтис и Элендис. В прикидах. Краем глаза замечаю, что тетка, раскачивающая малыша на качелях, смотрит на нас как-то странно. Ничего, пусть привыкает.

— Игра кончилась?

— Кончилась! — радостно восклицает Найтис. — Меня убили! Я раз в кой веки умерла на игре красиво!

— Я тоже, — подхватывает Элендис.

— В общем, все умерли, — резюмирую я. — Только я не умерла. Я куда-то ушла, а куда — сама не знаю. Но не в Аст Ахэ, это точно. То есть не в Ангбанд. Мне там больше делать нечего.

— А с чего ты взяла, что тебе есть там что делать?

— Я всегда себя считала темным эльфом... только, кажется, я ошибалась.

— А я всегда считала, что меня на Арде не было, — встревает Найтис, — и, кажется, тоже ошибалась... И что будем делать?

— Что будем делать — ко мне поедем! Элендис, ты как?

— Я — за! Но ты же вроде больная, Найтис?

— Ой, да какая я больная! Если я играть не больная, то глючить — тем более! Гилраэн, у тебя ведь чай с малиной найдется?

Конечно найдется. У меня дома все найдется. Только что вот мне с Ортхеннером делать... Он ведь надеялся эту ночь опять у меня провести... Но не могу я его сегодня приглашать, хоть убей, не могу! Не знаю, Саурон он или не Саурон, но я точно не Мелькор. Даже по приколу.

Ну что скажите, делать Саурону в компании одной синдэ из Дориата и двух нолдор из Нарготронда? Нечего ему там делать. Совсем нечего. Пусть себе другого Мелькора ищет. Достоверного. Если он, конечно, существует.

А вот достоверный Финрод точно существует. Я в этом сегодня убедилась. Раз и навсегда.