Трудно быть Мелькором

— Мелькора можно любить, — сказал король. — Но сам он любит только себя, и других любит лишь как часть себя. И потому творить добро его именем нельзя, ибо он поглощает тех, кто его любит, и тот, кто от его имени творит добро и вызывает любовь к нему в других — готовит их к тому, чтоб быть поглощенными.

Ольга Брилева «По ту сторону рассвета»

...не смей играть свое, не смей! эти Игры — по Профессору, того, о чем ты говоришь, не могло быть, это несоответствие, этого не было, все было по-другому, запоминай — по-другому, по-другому... ...А свадьба была красивая. Кара, невеста, говорила потом, что много видела игровых свадеб, но ни разу — такой красивой. И венки были — из «зонтиков» и белых ромашек, и полыни — куда же нам без полыни, Ангбанд ведь... В последний раз — пусть будет деление на «мы» и «вы»: горько и больно от того, что вы нам отказываете в этом. Может быть, просто потому, что забыли — Черных тоже играют люди. Не Профессорские тролли, не орки. Не роботы с заложенной в них «программой тотального уничтожения». Не маньяки, не садисты. Просто — люди, которым тоже хочется и песню спеть, и свадьбу сыграть, и обряд красивый провести; вне зависимости от того, «по Игре» или «по убеждениям» они оказались на этой стороне.

Ниэннах «Рассуждения в четырех с половиной мыслях с эпиграфами, предисловием и заключением»

— Какие будут приказания, Повелитель?

Тронный зал красив до безобразия. Чудовищно красив. В лабиринте стен, окон и колонн запутается даже эльф, не то что смертный. И когда, с трудом оторвавшись от странного переплетения цветов на мозаике стены, ты встретишь взгляд Черного Властелина, считай, что попался. Отныне ты будешь помнить только этот взгляд и служить только ему. Мелькору. Морготу. Властелину Тьмы. Властелину Арды.

Или все-таки Арты?

Нет, все не так. И тронного зала нет, и трона, Арды и той — нет. Наспех отгороженное полиэтиленом пространство, пень, покрытый черной тканью с серебряной отделкой, разномастное стадо палаток и посреди всего этого безобразия — я. Злая, растрепанная, невыспавшаяся, всей одежды — черный плащ и купальник. Зеленый, с красными разводами.

Вы видели когда-нибудь Мелькора в купальнике?

Разве только на суперобложке первого издания «Черной Книги». Да ведь там он в плавках...

Вот у Готмога, что согнулся в почтительном поклоне, ожидая приказаний, вид представительный. Кольчуга, шлем, меч, черный плащ, красный колет, сапоги кожаные... и не жарко ему в таком облачении целый день бегать? Это только утром прохладно, а днем обещали до +27...

— Какие могут быть приказания? Обеспечь людям завтрак... и не людям тоже. А потом — действуй по своему усмотрению.

Мы с Готмогом еще вчера договорились, что все боевые операции планирует он сам. Орки рвутся в бой — это естественно, ребята молодые, мечом помахать хочется, вот пусть славный балрог ими и распоряжается. Тем более, его команда. Хотят поманьячиться — пусть маньячатся, а я Айну старый, усталый, еще в сотворении мира участвовал — надо мне отдохнуть в конце-то концов?

День обещал быть жарким, а вот игра в районе Ангамандо, на синдарине Ангбанд, — не очень. Темный Властелин вполне успеет сходить искупаться, пока его воинство подымается и готовится к подвигам. Ой, чувствую, насовершат они подвигов... Впрочем, особенно разгуляться мастера им не дадут, а все остальное — не моя забота.

К озеру я отправилась в длинном льняном балахоне, который на играх по средневековью используется в качестве нижней рубашки, а в городе — носится с поясом и бусами и смотрится вполне себе модно, между прочим. Можно было и в одном купальнике сбегать, но я решила пощадить чувства не столько мирных грибников и дачников (откуда они только берутся в таком количестве), сколько своих братьев-игроков — Мелькор в купальнике все-таки зрелище не для слабонервных.

У озера уже толпа. Эльфийки в воздушных одеяниях решают трудную задачу — как набрать максимально чистой воды и не испачкать платья, при том, что от мостков до воды — добрых полметра, а с мостков то и дело кто-то ныряет. Сейчас еще и я нырну, вот только платье скину...

Люблю такие озера. Никакого песчаного пляжа, никакого мелководья, сразу с травяного берега или с деревянных мостков в воду — плюх! Интересно, рыба здесь водится? Или за несколько лет существования полигона ролевики всю распугали?

— Эйна!

Меня, что ли?

— Привет, Айлинэль! Давно не виделись, ты куда пропала?

— Это ты пропала. Чего на Черную Речку не ходишь?

— Мне там делать нечего. Ты сейчас где?

— В Дориате. У нас там так славно! У нас такая Владычица дивная! Приходи в гости!

— Знаешь, Айлинэль, я думаю, ваша Мелиан не очень-то обрадуется, если я к вам заявлюсь.

— А что такое? Ты из Нолдор? У нас есть один Нолдо, в гости зашел, так и остался. Мы сейчас даже феанорингов не прогоним! — И сделав страшные глаза, эльфийка зашептала, будто тайну государственную сообщала. — Король Тингол хочет дочь замуж выдать, хоть за феаноринга, только бы отвадить ее от жалкого смертного!

Чего-то в этом духе я и ожидала. Интересно, могу ли я считать сказанное мне игровой информацией?

— Ты это мне по игре говоришь или по жизни?

— А какая разница?

— Большая. Вы, эльфы, склонны считать, что можете развеять любое наваждение и распознать зло, какой бы маской оно не прикрывалось? Что же ты не узнаешь меня? Или вы в Дориате за своей завесой и думать забыли о реальной жизни? Ваша судьба уже постучалась к вам в двери, уже вошла в ваш дом, а вы и не узнали об этом!

— Ты кто? — бедняжка Айлинэль еще не до конца поняла, что случилось. Она все еще видит во мне то дивное создание, с которым познакомилась на Черной Речке три года назад. — Феанор, что ли? Так ведь он умер давно...

— Интересно, у вас все эльфы думать не умеют или только Синдар? Мелькор, я Мелькор. Или Моргот. Черный Враг Мира. Ну что, ты все еще приглашаешь меня в гости?

Я думала, она в озеро упадет. Не упала. Пошатнулась только. Надо же какие крепкие эльфы в Дориате. Живого Моргота увидела — и не упала. Впрочем, мы же не совсем по игре... По игре я в Ангамандо сижу, черные замыслы лелею.

— Почему ты — Мелькор? Игра ведь по Толкину...

— За семь лет моего пребывания в ролевом движении я еще не видела ни одной игры, чтобы шла строго по Толкину. Да и про темных у Толкина сказано очень мало. Можно подумать, они все тупые и ни думать, ни чувствовать не способны. И даже Мелькор, который изначально жаждал творения больше всех остальных, под конец скатился на путь бессмысленного разрушения — как я могу этому поверить? Да Мелькор — самая интересная фигура в «Сильмариллионе», если присмотреться хорошенько! Если пожелать присмотреться...

Айлинэль даже не знает, что и сказать. По идее, ей спасать меня хочется от вражеского воздействия, но она меня уж больно хорошо знает. Все-таки я ее в ролевую тусовку привела, а не наоборот. И она прекрасно понимает, что еще неизвестно, кто кого спасать будет. И от чего. От дивности эльфийской, на мой взгляд, тоже спасать надо...

Пока она раздумывает, я ныряю. Вниз, в темную глубину торфяного лесного озера. А когда выныриваю, оказывается, что эльфийка вместе с подружками уже убежала, а им на смену пришли мои орки. Давно пора. Кушать даже Черному Властелину иногда хочется, а пленных эльфов за водой ходить у нас нет. Вот когда эта Айлинэль к нам в Ангбанд придет дивность эльфийскую проповедывать — тогда будут. А пока орки хозяйством занимаются. Не Мелькору же воду таскать, в самом деле!

День. Жара. Тишина. Дневная тишина совершенно заволакивающая и завораживающая, делать не хочется ничего вообще. Мое славное воинство орков под руководством Готмога ушло куда-то воевать. Даже не знаю, куда. Дортонион разорять в очередной раз? Или Хитлум?

Кроме орков в моем подчинении находится три человека и один темный эльф. А орков человек пятнадцать плюс Готмог. Почему никто не хочет играть людей на темной стороне? Это гораздо интереснее, чем играть орка или даже эльфа. Что эльф, что орк — они такие, какие они есть. А человек сам выбирает, кем он станет. Что может быть интересней, чем проиграть этот выбор, понять этот выбор — ведь в жизни не каждому такое выдается! Ну а побыть Мелькором — еще интересней. Он ведь тоже сделал выбор когда-то. И оказался заперт в тисках собственного выбора. Но он не человек, он прекрасно помнит, кем он был и кем он стал. То, что его имя не произносится с именами Валар — это не просто фраза. Это приговор. Это отрицание самой его сути. А мне еще пытались доказать, что Мелькору в «Лэйтиан» делать нечего! Что я — всего лишь бесплатное приложение к войску орков, которое по собственной инициативе разоряет Средиземье!

Вот пусть те, кто на игры маньячиться и интриговать ездит, пусть так и считает. А я сюда не мечом махать, я сюда думать приехала. Впрочем, если кто-то решит, что я меч в руках держать не умею, я его быстро в этом разубедить смогу. Если захочу, конечно.

Поговорить бы с кем-нибудь... С Сауроном, например. Но он далеко, на Острове Оборотней, к тому же я сама все испортила. Он заявился ко мне ночью, сказав, что мы, как Айнур можем общаться на расстоянии и что мастера это позволяют. Но я слишком хотела спать после рабочей недели и недвусмысленно его послала в Белерианд сниться эльфам в ночных кошмарах. Лет пять назад я сама бы пошла ночью сниться, или же сидела у костра до рассвета, или же купаться побежала... Пять лет назад я могла летом спать через ночь и хоть бы что! А теперь... Гортхауэр этого не понимает, ей восемнадцать, она на игры второй год только ездит, она еще умеет петь песни до рассвета, а днем бежать сражаться с эльфами... Повезло мне с Сауроном. А вот ему со мной — не очень.

— Тано!

Это Гэлрис, темный эльф. Высокая светловолосая девица, разумеется, в черном. Она очень долго пыталась убедить мастеров в собственном существовании и ей это, наконец-то, удалось. Вот остались ли у нее после этого силы на саму игру? Кажется, остались...

Она подходит к трону и садится у моих ног. А я уже в полном облачении — плащ, сапоги, корона с Сильмариллами, сама сделала, между прочим. Чтобы я, да в Политехе, да на кафедре теории машин и механизмов не смогла какую-то корону с камешками сварганить?

— Гэлрис, скажи, ты не устала?

Она поднимает на меня непонимающие глаза. Вид у нас, если смотреть со стороны, тот еще — я ее за руку держу, а она мне голову на колени положила. Идиллия! Людям, между прочим, я такого не позволяю.

— От чего, Тано?

— От жизни. От вечного противостояния.

— Но ведь ты со мной! А пока ты со мной, я ни от чего не устану!

Вот это уже интересно. Значит я еще и жизнь своих учеников поддерживаю? Прямо по ортодоксальным толкинистам-христианам, которых я терпеть не могу?

— Ты хочешь сказать, что я даю тебе силы жить? Как про нас говорят эльфы — слуги Моргота не существуют без его воли?

— Почему же? Я могла бы и прожить без тебя... Но с тобой мне гораздо лучше — я ведь тебя люблю...

Я идиотка! При чем тут толкинисты, я ведь сама прекрасно знаю, что это такое. Незабвенный 94, 95 годы, наша дружная амберская девятка, и лично Бранд Амберский... Мы буквально дня друг без друга не могли прожить, если я его сутки не видела, меня тоска смертная съедать начинала, я же места себе не находила! При расставании первая мысль — завтра мы снова встретимся. Мы из одного корпуса в другой на переменах бегали как ненормальные, только бы увидеть друг друга хотя бы на пять минут! До сих пор если не каждый день, то раза три-четыре в неделю точно видимся. Только не то это уже, совсем не то. И девятка наша распалась. Не со скандалом, не как лопнувший стакан, а тихо и незаметно, как осень подкрадывается, как листья облетают... Стоп. Речь не об этом. Да, она привязана ко мне. А наоборот? Нужна ли эта темная эльфийка мне так же, как я нужен ей? Сам себя спросил, сам и ответил — конечно, нужна. Как память о тех днях, когда сила моя была еще при мне. Как свидетельство того, что меня можно любить. В конце концов как товарищ по выбору, и не говорите мне про людей — с людьми совсем другое... Темные эльфы ведь тоже отказались от своей сути, как и я. Товарищи по несчастью, черт меня побери!

— Гэлрис!

— Что, Тано?

Хорошо, что нас сейчас никто не видит. По жизни неудобно. Начнутся шуточки про голубых магов и все такое. И совершенно зря. Чем бы мы сейчас не занялись — для нас это будет совершенно естественно. Мы же не люди. То есть они не люди. Я, как человек, как игрок, сейчас бесконечно благодарна Гэлрис за то, что она меня поняла. Без слов, без выяснений «по жизни», без обращений к мастерам...

— Гэлрис, как ты жила без меня?

— Не знаю... не помню... Но сейчас-то я с тобой!

Мы так целую вечность можем сидеть. Ощущения совершенно непередаваемые. Как тогда, в девяносто пятом...

Я опять себя одергиваю. Хватит расслабляться, дело надо делать! Будь бы я просто Айну, у меня бы имелась вечность впереди. А сейчас я заключен в этом мире, где каждую минуту что-то случается и выпадать из времени нельзя. Даже мне.

— Гэлрис, я хочу тебя попросить...

— Что, Учитель?

— Мне нужно знать, что происходит у эльфов. Сдается мне, Нолдор что-то замышляют. Ты можешь, прикинувшись Нолдэ, пойти к эльфам и разузнать попродробнее их планы и расстановку сил?

Готмогу, оркам, даже людям я приказываю. Но темного эльфа почему-то могу только попросить. Впрочем, эффект тот же самый.

— Конечно, Тано.

Никакой обиды. Никакого «ты меня прогоняешь?». Она прекрасно понимает, что мне надо знать замыслы эльфов. И кто их сумеет выведать лучше эльфа? Не волколака же в самом деле посылать.

— Кем бы мне лучше назваться?.. Может, сказать, что я из плена в Ангамандо убежала? Хотя нет, не стоит.

— Мое имя лучше не упоминать. И не вздумай ничего проповедывать, ты не за этим идешь.

— Понимаю, Тано.

Поучаю я ее чисто для приличия, все она прекрасно знает. А еще для того, чтобы оттянуть прощание. Гэлрис еще здесь — но вместе с тем и не здесь, и в этом есть особая прелесть.

Чем бы мне заняться после ее ухода? Я уже знаю чем. Пойду в палатку и тупо и банально посплю. Нет ничего лучше часа-другого здорового сна на природе. Особенно после сильного эмоционального напряжения. Не в состоянии я сейчас говорить ни с кем. Даже с мастером, буде он появится.

Но не появится здесь мастер. Нечего ему делать там, где никакого действия, кроме личной жизни Мелькора, он же Моргот, не происходит. Ну и хорошо. Не нужны мне сейчас мастера. Никто мне сейчас не нужен.

— Повелитель!

Спать днем — одно удовольствие. А вот просыпаться... Особенно, когда не сам встаешь, а тебя будят. И ведь наверняка будят без особой надобности. Не потому, что что-то неординарное случилось, а потому что народу хочется разнообразия, хочется вовлечь в игру меня, даже если интересы игры этого не требуют.

— Ну что случилось?

Вылезаю из палатки и вижу человеческое воинство Черной Твердыни в полном составе, то есть в составе трех человек. Эрион, целитель, Райен, плотник, и вообще мастер на все руки, и Хорт, оружейник. До меня запоздало доходит, что пока я беседовал с Гэлрис (если наше общение можно охарактеризовать подобным словом) и спал (то есть, конечно, лелеял черные замыслы) в Ангамандо не было ни одной живой души. Приходи кто хочешь, бери что хочешь. Твердыня Тьмы, называется! Воинство Мелькора шляется, где попало, а потом Сильмариллы пропадают!

— Что случилось, я вас спрашиваю? И где вы были? Почему ушли без разрешения?

— Почему без разрешения, Владыка? — выступил вперед Хорт. — Мы ведь еще вчера договорились, что мы пойдем по окрестным селениям... Вот, смотрите, что мы выручили.

Он сует мне кучу бумажек, подписанных мастером по экономике. Экономика по-ангбандски, называется — мои люди ходят по окрестным поселениям, мастера они хорошие, работа везде найдется, а пока работу делают, потихоньку о Северной Твердыне рассказывают — надежная, мол, защита от всего. Умно придумано. Особенно, если учесть, что им еще за работу продуктами платят. И судя по количеству чипов, платят неплохо.

— Я вижу, вы хорошо заработали. Ну а как настроения в народе? Вы их убедили в нашем превосходстве? Вы их призывали на нашу сторону?

Хорт смущается.

— Но ведь я не агитатор, я потомственный кузнец, — наконец, говорит он с ехидной усмешкой. Издевается, зараза!

— А зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен! — нахожусь в ответ я. Я тоже издеваться умею.

— Мы пива принесли, — вступает в разговор Райен.

— И эльфа в плен взяли, — добавляет Эрион.

— Что же вы молчите? Давайте сюда эльфа!

— А пиво?

— Пиво тоже давайте! Что за манера — сразу самое главное не сказать!

По выражению их лиц видно, что самым главным они считают отнюдь не пленного эльфа. Вот чего не понимаю, так это страсти к пиву. Если бы оно хоть холодное было... Но откуда в этом заштатном дачном поселке холодное пиво? Разумеется, оно теплое. И горькое.

Интересно, откуда у меня такое пренебрежительное отношение к людям? Или это из-за того, что свои роли они отыгрывают кое-как? Знаю этот тип игроков — функция для них превыше личности. Он будет делать все, что ему положено, он принесет своей команде немеряное количество чипов, но персонажа за этим не видно. Не личность, а абстрактный тип кузнеца, лекаря, воина...

— Слышал прикол? — оживляется Райен, глотнув пива. — Феаноринги хотели мобильники в игру ввести, объявив их палантирами, а мастера запретили!

— Странно, на прошлом «Ведьмаке» мобильная связь была вполне себе в игре, — отзывается Хорт.

Я не выдерживаю.

— Между прочим, в пределах Ангамандо я наделен мастерскими полномочиями. Услышу еще раз разговор не по игре — нашлю на вас проказу! Или сумасшествие. Вы сюда играть или дурака валять приехали? Райен, Хорт — быстро за водой и готовить обед! Эрион — на ворота! И чтобы в следующий раз в Цитадели хоть кто-нибудь оставался!

Кажется, ребята меня поняли. Даже испугались немного. Правильно — меня должны бояться. И по игре и по жизни.

Эрион направился было к воротам, сделал два шага и остановился.

— Повелитель!

— Что такое?

— А где Гэлрис?

Наконец-то вспомнил! Идею, что Эрион влюблен в Гэлрис, предложила мне сама эльфийка. Мне понравилось, а вот ему, кажется, не очень. Почему парни не умеют отыгрывать любовь? Причем не к собственной жене или девушке, а к совершенно постороннему человеку? Боятся, что потом девушка не отстанет от них по жизни? Для меня подобный сюжет на игре по «Лэйтиан» глубоко символичен. Там пускай весь Дориат на ушах стоит из-за того, что Лютиэн смертного полюбила, а здесь все зависит только от меня. Но если этот тип будет плохо отыгрывать...

— Гэлрис пошла на разведку к эльфам.

— А почему мне не сказали? Я бы мог пойти с ней...

— Как бы ты пошел с ней? Она эльф, идет под видом Нолдэ, но если с ней будет человек, да еще не из Трех Домов Адан, ей никто не поверит.

Ну устрой же мне скандал! Ну беги разыскивать свою возлюбленную по всему Белерианду! Ну разыграй же сцену ревности, в конце концов!

— Хорошо, Повелитель.

Разворачивается и уходит. Что за невезуха! Ничего, сейчас с эльфом побеседуем...

Передо мной стоит девчонка лет семнадцати, светлые волосы до плеч, на голове — обруч из серебристого с голубым бисера, черные штаны, красная туника, коричневые туфли и поверх всего этого — плащ из серебристого атласа. Нолдо, что ли? В ее глазах нет страха, но это не потому, что она не боится Моргота. Она просто не осознала, кто перед ней. Как игрок, не осознала. Ничего, сейчас я ей помогу. Кстати, а это он или она? Судя по штанам, все-таки он, эльфийские девушки предпочитают платья.

— Здравствуй, Нолдо.

— Я не буду с тобой говорить, Моргот. И в следующий раз мы поговорим иначе.

Кажется, это цитата из Ниенны. Везет мне сегодня на цитаты... Но если он тут будет Нолдо по «Черной Книги» из себя изображать, я уйду в Валинор сдаваться светлым. Папа Эру, роди меня обратно!

— Ты, кажется, не понял, как со мной следует разговаривать. Ты, кажется, не понял, куда ты попал.

Спокойно, даже несколько отрешенно, я начинаю описывать Ангбанд, так, как увидел бы его Нолдо, когда его вели ко мне в тронный зал. Не только для него, но и для себя.

— Ты вошел сюда через высокие, окованные железом ворота и сразу же маленькая узкая лесенка повела тебя наверх. Каменные своды теснились у тебя над головой, слева и справа были темные стены и если бы стражи не подталкивали тебя, ты бы не смог сделать и шага, не зная куда ступить. Бесконечность времени поднимались вы наверх и ты ожидал уже увидеть верхнюю галерею с ходящими по ней часовыми — ту самую, которую ты заметил снизу, и хоть ненадолго, но испытать облегчение от вида свободного пространства, но один из стражей заставил тебя повернуться, как тебе показалось, прямо в стену, но ты не успел испугаться — вы вступили в какой-то узкий и мрачный коридор, похожий на крысиный ход, в конце которого виднелись слабые отблески факелов. Пройдя метров сто по коридору, вы стали спускаться вниз, по широкой лестнице со ступенями из темного мрамора, полукругом уходящей в глубь земли...

Это такое упражнение для начинающих глюколовов — «где я был и что я видел». Представляешь себе картинку, отправную точку, а потом идешь, фиксируя все, что попадается на пути. Но идти надо медленно, иначе теряешь все больше и больше деталей, картина расплывается и под конец уже сам не знаешь — видишь ты что-то или придумываешь ни с чем не связанную отсебятину... То, что я сейчас рассказываю, я вижу, и не сомневаюсь, что стоящая передо мной девчонка видит то же самое. Но мне-то что, я там живу, а вот эльф такого не перенесет. Лабиринт помещений Ангамандо лишен всякой логики, по крайней мере для эльфа, а без логики ни один Нолдо прожить не может.

Существует ли то, что мы видим, на самом деле? Шесть-семь лет назад я с увереностью отвечала «да» и попробовал бы мне кто возразить! А сейчас мне уже все равно... Нет никакой практической разницы между несуществующим и недоступным, а раз нет — стоит ли говорить о ней? И то, что семь лет назад было смыслом жизни, теперь становится темой для словесок и ролевых игр. Когда Бранд узнал, что я дэнжен по миру Голубой Звезды водить собираюсь, он меня чуть не убил. А сейчас вовсю водимся и хоть бы что...

— Когда ты уже потерял направление и всякое чувство окружающей действительности, по очередному узкому коридору, потолок которого так низок, что приходится идти, согнувшись, вы входите в тронный зал. На мгновение тебе кажется, что ты вышел в открытое пространство и сейчас увидишь небо и звезды, по потом ты понимаешь, что ошибся, что зал этот находится глубоко под землей. Ярко светят факелы, но даже в этом свете ты не видишь границ зала. Где он кончается, где он начинается, неужели в самом центре Арды? Ты замечаешь впереди какой-то свет, не такой, как свет факелов, он кажется тебе живым и в чем-то родным и ты идешь к нему, идешь вперед, не замечая, что сопровождающие остались у двери. Но сейчас тебе не нужна стража, ты никуда не убежишь, ты идешь к свету, идешь сам, в ожидании, что наконец-то кончится эта страшная пытка тьмой и безвременьем, ты не замечаешь ничего вокруг, только свет впереди. Какие-то колонны, изваяния, на стенах какие-то гобелены, ты не рассматриваешь их, твой взгляд прикован только к свету. Ты проходишь бесконечно долгий путь и, наконец, видишь источник света — на возвышении неподвижно застыла большая черная фигура, похожая на статую, но это не статуя. В ней сосредоточение всей той тьмы, всего ужаса, который ты чувствовал по дороге сюда. И самое страшное — свет, который ты видел, тоже принадлежит ему, властелину черного замка. Три Сильмарилла в его железной короне — это уже не те сокровища Нолдор, которые сотворил Феанаро в Благословенной Земле. Там они были вместилищем света Деревьев Валинора, а здесь — островок света в океане тьмы — лишь воспоминание о том, что когда-то было. Ты понимаешь, что там, где даже свет на службе у Тьмы, помощи тебе ждать неоткуда...

Нолдо слушает меня, прикрыв глаза. Теперь он не будет говорить мне дерзости, да что там — он и слова не сможет сказать без моего на то позволения!

— Садись.

Он садится прямо на землю, хотя где-то неподалеку валяется пенка.

— Как твое имя? Из какого ты рода?

— Элентир, из Дома Феанаро.

Феаноринг, надо же! Так сразу и не скажешь...

— Где сейчас находятся сыновья Феанора?

Говорить ему явно не хочется. Но он говорит, медленно, невнятно, то и дело приходится переспрашивать. Впрочем, все это я давно знаю из «Сильма» и вводной.

— Куруфин и Карантир до сих пор в Нарготронде?

— Не знаю... Кажется, они ушли.

— Куда?

— Не знаю...

Кажется, я перестарался. Эльф выглядит заторможенным и ничего не соображает. Но я не собираюсь сводить его с ума прямо сейчас! Я еще хочу возвращения Гэлрис подождать. Их беседа будет очень занимательной...

— Что же ты испугался, Элентир? Я не причиню тебе сейчас никакого вреда, — говорю я, особо выделяя слова «я» и «сейчас». — Ты же феаноринг! Вы поклялись преследовать каждого, кто посягнет на Сильмарилл — а значит и меня в первую очередь, — но ты даже боишься заглянуть мне в лицо!

— Я не боюсь, — хрипло отвечает Нолдо. Ага, ожил немного.

— Выпей пива, — я протягиваю ему кружку. — Сам из нее только что пил, так что не отравленное.

— Что ты от меня хочешь, Моргот? Где находятся сыновья Феанора, тебе и так известно, а об их замыслах я не знаю. Если же ты хочешь подчинить меня себе, знай — я не покорюсь!

— Ты мне уже покорился. А ведь я и не думал тебя подчинять. Если бы я захотел превратить тебя в существо без разума и воли, слепо повинующееся мне, я бы давно это сделал. Но я этого не хочу — мне достаточно орков.

— Ты хочешь, чтобы я тебе подчинился добровольно? Знай, что я никогда не сделаю этого!

— Поменьше пафоса, Нолдо. Я не собираюсь устраивать тебе поединок воль, который ты все равно проиграешь. Я всего лишь желаю с тобой поговорить.

— О чем мне с тобой разговаривать, Враг Мира? Я уже сказал, что никогда не стану твоим рабом!

— Ну почему же сразу «рабом»? Ты, верно, плохо меня знаешь, Нолдо. Ты ведь в Средиземье родился?

Элентир кивает. Пока что мне не удается его растрясти на что-то более существенное, чем нолдорский пафос. Никакой ценной игровой информацией он не владеет — похоже все это время он шлялся в районе Химринг и не знает, что происходит в Норготронде и Дориате. Но мне сейчас не нужна информация, ее я успею получить из других источников. У меня есть Гэлрис, у меня есть орки и Готмог... Мне нужен этот Нолдо сам по себе. Пусть он меня послушает. Пусть он мне поверит.

— Я не собираюсь никого подчинять себе против его воли. Мне довольно знать, что я сильнее. Что, Нолдо, кривишь губы? Тебе не нравится? Ты хочешь сказать, что не желаешь никому подчиняться? Что ты свободен? Подумай сам — вы были когда-нибудь полностью свободны? В Валинор вы пришли по воле Валар, но не по своей собственной. Скажешь, вам дан был выбор? А задумывался ли ты над тем, что между выбором, который дают тебе и выбором, который ты делаешь сам, есть разница? Тебе предлагают несколько возможностей — а откуда известно, все ли это возможности? Это уже не один выбор, а два, и первый из них сделан не тобой. Дальше. Вы ушли из Валинора, сделав свой выбор и за это вас лишили возможности вернуться туда снова. Но ведь тебя не было ни при клятве Феанаро, ни при резне в Альквалондэ, ты родился уже здесь! Но ты — Нолдо из дома Феанаро и путь в Валинор для тебя закрыт. Так где же свобода?

— Это ты виноват! — не выдерживает Нолдо. — Это ты совратил наш народ!

— Ой-ой-ой, какой я испорченный, совратил целый народ! Может быть ты скажешь, что и резню в Альквалондэ я устроил?

— Ты уничтожил свет Валинора!

— Да. И не раскаиваюсь в этом. Видишь ли, я Вала и Арда — в том числе и мое творение. Меня никто не спросил, хочу ли я видеть в Валиноре Два Древа. А я — не хочу.

— А Сильмариллы?

— Сильмариллы могли бы помочь в восстановлении Деревьев, поэтому их было необходимо уничтожить. Мне не нужны были резервные копии. Что же касается Финвэ — он оказался в нужное время в ненужном месте. Необходимости его убивать не было.

— Ты еще скажи — это месть за твоих убитых учеников! Мы уже знаем все твои сказки, Отец Лжи!

— Я бы сказал — вы знаете даже больше, чем я сам. Вы зовете меня Отцом Лжи, но придумываете за меня такие небылицы, которые мне самому бы в голову не пришли. Мне даже не нужно вас обманывать — вы сами себя обманываете.

Окажись здесь любой правоверный толкинист с десятилетним стажем, он бы с легкостью разбил все мои импровизированные построения. При желании и наличии времени я бы сама это сделала, несмотря на то, что толкинистом себя не считаю. Но рассуждать о Средиземье и жить в Средиземье — все-таки разные вещи. Как говорит Бранд «Мелькор толкинистом не был». Да и кто сказал, что игра строго по Толкину? В Дориате, Нарготронде, и мало ли еще где она по Толкину, а в Ангбанде — по Мелькору. Сиречь по мне. Для чего мне мастерские полномочия давали?

— Ты оправдываешься, Моргот?

— Я? Оправдываюсь? Оправдывается слабый, а я всегда знаю что делаю. А делаю я исключительно то, что я хочу. Я не буду мстить — месть для слабых. Если я воюю с врагом — я буду воевать до победного конца. Нолдор хотели войны — они ее получили. Что же до моих учеников... а почему я должен мстить за них Нолдор? Войну Могуществ начали Валар, мы ее проиграли, почему я должен мстить каким-то эльфам? Потому что они слабее? Я еще не опустился до того, чтобы действовать нелогично.

— Однако ты не гнушаешься обманом.

— Только тогда, когда это приводит к нужным результатам. Цель оправдывает средства, но только в том случае, если эти средства приводят к цели. Если я напишу проникновенную повесть о том, какой я несчастный, и как меня следует жалеть, я, конечно, приобрету некоторое количество сторонников. Но что это будут за сторонники?

Хорошо, я, однако, по «Черной Книге» прошлась. А вот пусть не думают, что я тут «Мелькор по Ниенне». Я уже сказала — Мелькор я исключительно по себе самому. Какой еще Мелькор может получиться из бывшего Корвина Амберского? Уж всяко не чернокнижный.

— Зачем же тебе Сильмариллы, Моргот? Какой цели они служат?

Ага, он уже начал осознавать мою логику. Еще немного — и он ее примет. Между мною и Нолдор по сути своей не такая уж большая разница...

— Я забрал их из Валинора, с тем чтобы по ним нельзя было восстановить Деревья. А здесь же я вынужден их нейтрализовывать собой, ибо не могу их уничтожить. Куда я могу их деть? В глубь земли, в пучину моря, чтобы Ауле или Ульмо забрали их обратно и вернули в Валинор? А уж отдавать Камни Нолдор я тем более не собираюсь. Я, знаешь ли, не уверен, что сделают с Сильмариллами Нолдор и как это отразится на Средиземье, моем Средиземье, между прочим. Да и вы утратили право на Сильмариллы.

— Почему утратили? — если до этого времени Элентир пытался соблюдать спокойствие, то тут он не выдержал. — Ты опять лжешь, Моргот! Я не верю не единому твоему слову! Ты ненавидишь все живое, потому что в гордыне и зависти своей растерял все дары, данные тебе Илуватаром! И в твоих поступках нет никакой логики, кроме неудержимой злобы, проистекающей из гордыни!

Ой, не надо упрекать моего Мелькора в отсутствии логики! Ой, не надо! Это единственное, что может его вывести из себя. И заодно из меня. То есть из-под моего контроля.

— Ты слишком много себе позволяешь, Нолдо. Не веришь мне? Не верь, твое право. Но и не думай, что вам, Нолдор, все позволено. Ты ведь знаешь, какое заклятие наложила на Сильмариллы Варда? И ты считаешь, что после резни Альквалондэ, после войн Белерианда вы можете хотя бы прикоснуться к Сильмариллам, а тем более владеть ими? Это вы принесли зло и разрушение в Белерианд и проклятье лежит на вас и сокровища вашего рода вам более не принадлежат! Ты до сих пор еще мне не веришь? Попробуй — возьми эти камни!

Я спокойно снимаю со своей головы корону и осторожно кладу ее на землю, прямо перед сидящим эльфом. По игре в ней килограммов десять. Мне-то ничего, а Нолдо обессилен после прогулки по замку и беседы со мной — взять ее в охапку и убежать тяжеловато будет. Да и не убежит он никуда — я не позволю. Мне непонятно только одно — зачем я это делаю? Где логика? Или логика моя и Мелькора несколько различаются?

Я всего ожидала. Только не этого.

Элентир несколько секунд непонимающим взглядом смотрел на корону, потом протянул руки, с заметным напряжением поднял ее, поднес поближе к лицу, чтобы рассмотреть... и упал замертво.

Первое, что я делаю — подбираю корону и водружаю туда, где ей следует быть — себе на голову. Затем подхожу к эльфу и тихо, но твердо, командую:

— Встать!

Никакой реакции.

— Встать, тебе говорят!

Элентир не только не реагирует, но и, кажется, не слышит. Я начинаю беспокоиться по жизни.

— Слушай, по жизни — что с тобой?

Кажется, я перестаралась. Все мы читали, что если в состоянии гипноза человеку подсунуть карандаш, сказав, что это горячий уголь, он может обжечься. Но я же не гипнотизер! А штучки, которыми баловалась наша компания, были сугубо между нами, каждый примерно представлял себе, как ему надо реагировать. На постороннем бы не сработало. А тут совершенно незнакомая девчонка едва сознание не потеряла из-за того, что я перед ней достоверно Мелькора изображала! Значит, не только изображала. Говорил же мне Бранд, что я когда-нибудь доиграюсь, а я не верила, считая что наши игрушки дальше нас с ним и еще пары существ не идут.

Я трясу Элентира за плечи. Кажется, дышит. Живой, слава всем богам.

— Да что с тобой? Очнись ты, черт побери!

Нолдо открывает глаза, смотрит на меня совершенно бессмысленным испуганным взором. Дорого бы я дала, чтобы узнать, что он видит!

— Ты добился своего, Моргот, — говорит он совершенно неузнаваемым голосом. — Ну что же, убей меня. Рабом твоим я не буду никогда.

— Если ты хочешь в Чертоги Мандоса — я тебя задерживать не буду. Но не забудь, что на вас лежит проклятье, и что ты более не сможешь покинуть Мандос. Выбирай — Мандос или Ангамандо?

— Я уже сказал! Я не останусь в Ангамандо!

Нолдо сейчас сам на себя не похож. Хотя нет — на себя-то как раз и похож, а вот той девчонки, что мои ребята в три часа дня привели в наш лагерь нет и в помине. Глаза горят мрачной решимостью. Да ведь он сам себя сейчас прикончит, причем по жизни!

— Хватит, Элентир, по жизни хватит. Иди в мертвятник. Белый хайратник дать или у тебя есть?

Элентир тихо произносит что-то нараспев по-эльфийски. Когда-то я пыталась учить квэнья, но благополучно забыла и не разберу даже отдельных слов. Знаю я такое состояние — мы с Брандом называем его «глубоким погружением». И если я обычно как-то осознавала действительность, хотя и смутно, то с Брандом было совсем плохо. Однажды моя мама, как всегда не вовремя, ввалилась в мою комнату, увидела там Бранда в глубоком трансе и потом долго мне пришлось убеждать мамочку в том, что он не наркоман. Впрочем, в остальных случаях все кончалось благополучно. Разбирались, как говорится, в рабочем порядке. Но если Мелькор будет в рабочем порядке разбираться с Нолдо, уже понятно, чем это кончится.

А не презреть ли собственный запрет на неигровуху?

— Эрион! Эрион, мать твоя Ниенна, где тебя Валар носят?

— Что, Повелитель?

— Гитару мне, немедленно!

Гитару еще надо настроить, но это меня сейчас не волнует. Как не волнует и то, что у меня нет ни слуха, ни голоса. Что я там помню из толкинистских извратов?

Назгул дал осечку,
Нас не возьмешь измором,
Спрячь за горами Мордора колечко —
Вынесем вместе с Мордором!

Пару куплетов я благополучно пропустила, ибо за давностью лет уже забыла слова. А ведь в девяносто четвертом такие песни были для меня откровением. Как были откровением любые толкиновские тексты, стихи по мотивам «Сильмариллиона», незабвенная «Черная Книга», попавшая мне осенью девяносто четвертого в распечатке слепым шрифтом на мятой бумаге...

Что бы еще такого спеть? Ну, конечно:

Там, за Андуин-рекой, за рекой
Орки пьют-гуляют,
Потерял Элронд покой, Элронд покой,
Без него бухают!

К концу второй песни до Нолдо, кажется, дошло, на каком он свете. Он вскочил на ноги и отступил от меня на два шага, словно желая рассмотреть во всех подробностях — что это еще за чудо в прикиде Мелькора орочьи песни третьей эпохи поет?

— Что с-случилось? — произнес Элентир заикающимся, но на этот раз совершенно обычным голосом.

— Что случилось, что случилось, сдох ты по игре и чуть не помер по жизни, — мрачно ответила я. — Меня напугал!

— А я думал, Мелькор ничего не боится, — усмехнулся эльф. — А тем более — смерти своих пленников.

— Ты что думаешь, что раз я Мелькора играю, то уже и не человек? Вот зря ты так думаешь. И вообще ты труп, так что ступай в Мандос и не мешай занятому челове... я хотел сказать — Айну. Эй, люди, там обед готов или вы решили Черную Твердыню голодом уморить? Готов? Ну давно пора. Где там моя большая ложка?

Вечер. Или почти вечер. Солнце все так же светит, даже жара почти не спала и приближение ночи чувствуется исключительно по удлинившимся теням от кустов и палаток. Непорядок — в моем присутствие тени должны удлиняться сами по себе, независимо от времени суток.

Мы сидим у костра и пытаемся привести его в чувство, дабы разогреть чай. Мы — это я и Лета, мастер по сюжету и информации. Костер оживает плохо. В ожидании чая мы грызем печенье и запиваем его пивом. Печенья много, пива — не очень. Хорошо, орков еще нет, тогда бы от пива вообще ничего не осталось! Интересно, куда они запропастились?

— У вас тут не скучно?

— Мне — не скучно. Ты же знаешь, мне даже одной не будет скучно, сама себе я игру всегда сделаю.

— А твоя команда?

— Да нет у меня никакой команды. Орки — Готмога команда, а не моя, они как с утра пошли приключаться, так до сих пор и не возвращаются.

— Я даже знаю, почему. Они в Хитлум нолдорскую крепость штурмуют.

— Ну пускай штурмуют. Орки всегда себе занятие найдут.

— А люди?

— А что люди? Они полдня по полигону шлялись, оставив Ангбанд без единой живой души... не считая меня, конечно. Я на них накричал немножко, они меня теперь боятся... и правильно делают, Мелькора стоит бояться. Или вы думали, я буду играть слезливого красавчика — мечту черных эльфеночков от шестнадцати и младше?

— Если кто-то и думал, то не я. Я, если ты помнишь, целиком и полностью разделила твою идею, что Ангбанд должен быть. Ведь почему хотели его не ставить — потому что во всех ХИ-шках обычно начинают со штурма Ангбанда. А если не начинают, Мелькор сам войну кому-нибудь объявляет. Вот народ и завопил: «Не хотим маньячку, хотим нормальную игру!».

— Как будто эту нормальную игру сделает за них кто-то другой, — подхватываю я. — Мне уже с 97 года надоело — все вопят про плохую организацию, про маньячку, про засилье пионеров — а что сами сделали, чтоб этого не было? Хочешь сгущенки?

— Спасибо, я чая дождусь. Если дождусь, конечно, мне в Тол-ин-Гаурхот бежать надо. Кстати, мне Саурон на тебя жаловался.

— На то, что я ночью его послал? Передавай Саурону привет и скажи, что сегодня я его прогонять не буду. Выспалась с лихвой, на полночи игры точно хватит.

Мы треплемся ни о чем еще минут пятнадцать, а вода в котелке все еще не думает кипеть.

— Еще пять минут и я убегаю, — говорит Лета. — Пусть Саурон меня чаем угощает.

— Похлебкой из Нолдор он тебя угостит!

— Похлебку из Нолдор пусть сам ест — они ядовитые!

Мы смеемся. И тут я слышу шум из-за стены — стадо мумаков на водопой идет, не иначе. Никак мое воинство возвращается? Ну наконец-то!

Из пятнадцати орков осталось человек восемь, не считая Готмога. Ребята все возбужденные, веселые — славно поработали сегодня. Ну и хорошо. Люблю, когда мое воинство довольно собой. А убитые часа через два новыми орками выйдут, так что я не в убытке.

Я повернулась к оркам сказать, чтобы оживили наконец-то костер и занялись ужином... и замерла на месте. Сначала я просто увидела в их нестройных рядах что-то не то, потом, приглядевшись повнимательнее, обнаружила, что это «не то» — девушка в черном платье, которую поддерживают с обоих сторон двое парней. Мне страшно не хотелось, чтобы картина прояснялась дальше, хотя я уже догадалась, что это... Но как?..

— Гэлрис! Что случилось?

За нее ответил Готмог:

— Она тяжело ранена.

— Вижу! — огрызаюсь я. — Эрион! Эрион, где ты пропадаешь, хоббит тебя сожри! Пенку сюда, быстро!

После того, как мы осторожно укладываем Гэлрис на пенку, я поворачиваюсь к Готмогу.

— Рассказывай, что произошло. Где вы ее нашли?

Балрог отвечает не сразу. Видимо, чувствует, что рассказ будет мне неприятен.

— Мы штурмовали в Хитлум эльфийскую крепость...

— Знаю. Дальше!

— А потом видим — идут трое эльфов, по виду — Нолдор. Они не ожидали нас встретить, но быстро схватились за оружие и набросились на наших ребят. Я подоспел только к концу схватки и увидел, что Гэлрис лежит на земле. Я понял, что ты послал ее на разведку к эльфам...

— А вы не поняли? — грозно спросил я, обращаясь к оркам. Те молчали.

— Повелитель, — продолжил Готмог, — разве они будут рассматривать эльфов, с которыми приходится драться?

— Она сама на нас набросилась! — вмешался один из ребят, маленький и темноволосый. — Они там все дрались, как сумасшедшие!

— А что по твоему она должна была делать? Сказать «здравствуйте, парни, привет вам от Мелькора»?

Теоретически Гэлрис действительно могла так поступить. Крикнуть «Стойте, именем Мелькора!» и предъявить сертификат — подписанную лично мной черную бумажечку. При виде такой бумажечки любой орк, оборотень или человек Темной стороны должен беспрекословно повиноваться предъявителю. Зато реакция Нолдор предсказуема однозначно...

— Кто ее ранил? Ты?

— Я, — высокий светловолосый парень чуть выступил вперед. Этого я, кажется, знаю. Еще по Черной Речке, когда я туда ходила. Но сейчас это не имеет никакого значения.

— Казнить его. Немедленно! Готмог!

— Я понял, Повелитель.

— Остальные — вон отсюда! Делайте, что хотите, но на глаза мне не попадайтесь!

Я склоняюсь над Гэлрис. Плохая рана. Очень плохая. Еще чуть-чуть — и кривой орочий меч дошел бы до сердца. Чудо, что она не умерла сразу.

— Лета! Иди сюда! Я смогу ее вытащить?

— Кинь кубик.

Я тупо смотрю на протянутый мне кубик — красный с черными точками.

— Не могу, Лета, кинь сама.

Она кидает. Я даже и смотреть не могу в ту сторону. Сижу на корточках и держу Гэлрис за руку.

— Извини, Эйна. Она умрет. Ты можешь разве что оттянуть конец минут на двадцать.

— Полчаса, — говорю я не допускающим возражений тоном. — И она не будет чувствовать боли.

— Ладно, — легко соглашается Лета. — Ну все, мне пора.

Около нас все еще топчутся Готмог и Эрион.

— А вы что еще тут делаете? Вон отсюда!

Готмог испаряется мгновенно. Эрион медлит.

— Повелитель, может я смогу что-нибудь сделать?

— Эрион, ты соображаешь, что говоришь? Если я бессилен, что ты сможешь?

— Позволь хотя бы проститься с ней...

— Прощайся. Только быстро!

Я должна радоваться, что Эрион наконец начал отыгрывать то, что мы ему предложили. Но вместо радости испытываю только досаду из-за отнимаемого времени. Гэлрис осталось жить полчаса, и это мои полчаса!

— Эрион, прости меня, — тихо говорит Гэлрис.

— Не уходи, пожалуйста...

— Я не могу...

— Ну тогда подожди меня! Мы встретимся там, за гранью, когда мы станем свободны от власти Эру, ведь так говорил Повелитель...

— Не знаю. Может быть и встретимся, может быть и нет...

В интонации Гэлрис есть что-то странное. Не очень-то она желает с ним встретится, судя по ее словам. Но почему? Из-за меня? Но ведь я — не в счет...

Проходит минут пять, наконец Гэлрис все так же тихо, но твердо произносит:

— Эрион, все, уходи, мне надо поговорить с Учителем.

Ну, наконец-то!

— Тано, ты извини, что так получилось...

— Но ты же не виновата...

— Я ведь могла остановить их одним словом! Но это значило — выдать себя перед Нолдор. А дальше все произошло слишком быстро...

— Я ни в чем тебя не виню, Гэлрис. Расскажи, как все было.

— Я шла по дороге по направлению к Нарготронду и встретила там Келегорма и Куруфина. Они выехали поохотится и узнать что-нибудь о Финроде Фелагунде, который вместе с Береном и десятью эльфами отправился в неизвестном направлении. Берен поклялся королю Тинголу достать Сильмарилл из твоей короны...

— А больше ничего он достать не поклялся? Ну там звезду с неба, бороду Тулкаса, корону Манвэ?.. Извини, Гэлрис, зла моего не хватает! Феноринги его на месте не растерзали?

— Они не могли причинить ему вреда в присутствии короля Финрода.

— Ну, разумеется. Ладно, что дальше?

— Дальше мы поехали вместе. Не найдя ни Финрода, ни сведений о нем, мы решили отправиться в Химринг к Маэдросу, чтобы поставить его в известность и попросить совета.

— Они поверили, что ты Нолдэ?

— Они и не сомневались в этом. Келегорму в голову не пришло спросить, какого я рода. Мне даже не пришлось пускать в ход легенду про Гондолин, которую мы с тобой придумали.

— Значит, вы направлялись в Химринг? Через Хитлум?

Насколько я помню, Химринг и Хитлум находятся в разных частях Белерианда. Конечно, с феанорингов станется совершить большой крюк по дороге к Маэдросу — ведь они искали Финрода. Но скорее всего, объяснение куда более прозаично — при организации полигона мастера, как всегда, забыли взглянуть на карту.

— Да. И там встретили этих орков. Ты понимаешь, Тано, я не могла при Келегорме выдавать себя! А драться с орками я зазорным не считаю — их столько, что ты от потери двух-трех не обеднеешь. Кто же ожидал, что так получится! И ведь это еще не все — когда Готмог меня узнал, он приказал оркам забрать меня и отнести в Ангбанд... и это при Келегорме и Куруфине! Разумеется, эльфы кинулись на мою защиту, но разве они устоят против Готмога...

— И что же?

— Келегорм убит, Куруфин успел убежать... А я не выживу, я знаю... Лучше бы я осталась там, с ними... Или нет, тогда бы я не увидела тебя...

— Что с тобой, Гэлрис?

Опять какая-то странность в ее интонациях. Что для нее лучше — умереть на руках у меня или у Келегорма? У меня был шанс ее вытащить, хоть и небольшой. У Нолдор — не было никаких. Она еще в сознании и успела сообщить мне все, что узнала у Нолдор. Так почему же она сомневается?..

— Знаешь, Тано, какие были последние слова Келегорма? «Я подожду тебя»...

Что? Келегорм, принц Нолдор? По Толкину он встретил Лютиэн и влюбился в нее с первого взгляда. Лютиэн где-то загуляла, или не сумела выбраться из Дориата, а вместо нее сыну Феанаро попалась на глаза моя Гэлрис... Лютиэн из Ангамандо, черт побери! А ведь когда мы задумывались над отношениями Гэлрис и Эриона, мы как раз и имели в виду параллель с историей Берена и Лютиэн. Кто же знал, что Гэлрис не так любит Эриона, как Лютиэн — Берена?

— Ты надеешься с ним встретится в Мандос?

— Не знаю... Вряд ли мы встретимся... Ведь он — сын Феанаро, а я — твоя ученица...

— Так ты его любишь или нет?

О Великие Валар, откуда у меня интонации типичного персонажа мексиканских сериалов? Я же последние восемь лет их не смотрю!

— Я не знаю, Тано. Я не знаю, как это понять, а теперь уже поздно... Тано, я знаю, ты любишь меня, и я тебя тоже люблю, но это другое... Ты же сам говорил, что Нолдор чем-то похожи на нас. Я могла бы его полюбить, если бы у нас было побольше времени... Я бы привела его сюда... да, я знаю, что сыновья Феанаро ненавидят тебя, но ведь зачастую от ненависти до любви всего один шаг...

От ненависти до любви... От любви до ненависти... Темная эльфийка пошла на разведку и умудрилась по уши влюбить в себя принца Нолдор... А собственно, что случилось? Келегорм мертв. Гэлрис осталось жить считанные минуты. Что с ними станется в чертогах Мандоса, меня не касается. Орки пытались забрать раненую с собой — обычное дело для подобных стычек. Куруфин вряд ли будет узнавать, какого она роду-племени. Если бы они поженились и детей завели, тогда бы стал — а так зачем, подумаешь, случайная попутчица. И подозрений никаких ему в голову не придет — стычки с орками теперь дело обычное. Единственно, что план феанорингов найти Берена и разобраться с ним по понятиям не удался. Но кто знает — может, вовсе не Гэлрис тому виной?

— Не будем говорить о том, чего не может быть, Гэлрис. Не твоя вина, что так получилось.

Интересно, чья? Впору вспомнить набившие оскомину дискуссии о предопределении. Что там Илуватар мне говорил? Что бы я ни сделал, все в конце концов в его пользу пойдет? Да откуда он знает, что я задумал? Мастера точно не знают, я сам себе мастер. Можно подумать, предопределение не только в мире Толкина, но и в играх по Толкину действует. Бред...

Пора кончать. Затянули мы прощание. Сейчас у меня по жизни нервы не выдержат.

— Учитель, прости меня за все, я ухожу...

Гэлрис, умница, тоже все понимает. Сама ведь на пределе, я вижу.

Еще несколько минут мы сидим в молчании. А потом Гэлрис прикрывает глаза, тихо-тихо произносит что-то на ах’энн... дыхание ее становится все тише и тише и вскоре исчезает совсем...

Я очнулась первой.

— Ты жива там?

— Вроде бы... Слушай, Мелькор, я жить не хочу.

— Чего???

— Я хотела сказать — выходить в новой роли не хочу. Пойдем со мной в Мандос, а?

— В Мандос? В качестве кого?

— В качестве мастера. Мне при загрузе заявили, что если меня вынесут, я смогу выйти только человеком, а я не потяну. Я сейчас вообще ни одной приличной роли не потяну.

Вот в этом я вполне Гэлрис понимаю. На игре с настоящим отыгрышем выходить на вторую роль, сляпанную кое-как, даже мне не хочется.

— А чего ты хочешь?

— Призраком у тебя остаться. Можно?

— Чьим призраком?

— Да чьим угодно. Хоть самой себя.

Идея мне нравится. Как Мелькор, я поддерживаю ее руками, ногами и короной. Осталось дело за малым — уговорить мастера.

А не совместить ли приятное с полезным?

— Ладно, пойду с тобой. Давай еще искупаемся по дороге.

Уже собравшись выходить из лагеря, я спохватилась.

— Готмог!

— Что, Повелитель?

— Скажи ребятам — пусть готовят себе ужин. И мне заодно.

Я, конечно, негодяй, жестокий, злобный и так далее, но не до такой же степени, чтобы свое воинство голодом морить. Причем по жизни.

Вечер прошел без особых приключений. Вопреки опасениям Мандос с легкостью согласился на появление в Ангбанде призрака, а встреченный нами в мертвятнике Келегорм повел себя неожиданным даже для меня образом. Узнав, что его возлюбленная — не Нолдэ, а эльфийка Тьмы, он заорал, что на самом деле он по жизни темный, что Нолдор его достали и что он тоже хочет в Ангбанд. В результате у меня теперь два призрака — трагически погибшая темная эльфийка и зверски замученный Нолдо. Это не я такой злобный, это они сами себя так определили. Теперь они бегают вдвоем по окрестностям, пугая встречных заунывным воем и зловещим хохотом. Хохот получается лучше.

Забегала Турингветиль, энергичная рыжеволосая девица. Не знаю, от кого на Арде произошли летучие мыши-оборотни, но эта явно вела свой род от сороки, ибо тараторила она с немыслимой скоростью. Я успел только разобрать, что Саурон на меня страшно обижен, что они поймали какой-то странный эльфийский отряд, но я не должен беспокоиться, что Саурон пока ни на кого нападать не собирается, а если и соберется, то мне точно не скажет. И вообще они прекрасно и без меня справляются, а я не способен поднять задницу с трона и прибрать к рукам весь Белерианд. Было еще много хороших слов в мой адрес, но я их просто не запомнил. За такие речи я бы убил на месте даже темного эльфа. Но Турингветиль сначала поймать надо, а бегает эта тварь быстро. И летает еще быстрее. А я, увы, хоть и Черный Вала, но не крылатый.

Интересно, с чего это ради Гортхауэр на меня обиделся? И, главное, обиделся по игре или по жизни? Если по жизни, то надо прочитать ему лекцию о различии игрока и персонажа, а также игровой этики с иллюстрациями из собственного опыта. Если по игре, то какого, простите, лысого валара? Мы вроде не по «Черной Книге» играем и разводить излишнюю сентиментальщину я не позволю. Или он не слушал то, что я говорил ему перед игрой? Мелькор тут я, поэтому он должен придерживаться моей концепции, а не наоборот. Самоуправства не позволю. Ни по игре, ни по жизни.

Или все дело в том, что Гортхауэр — яростный поклонник «Черной Книги»? Но ведь и Гэлрис — не светлая толкинистка, однако она принимает меня таким, какой я есть, а Гортхауэр — нет. Я с самого начала сказала всем, что играть собираюсь то, что в голову придет, стараясь не очень при этом отступать от Толкина. Гэлрис восприняла такое заявление совершенно спокойно, сказав, что она любит Мелькора, как данность, что пока она не нашла своего, ей интересен любой образ Мелькора и она с удовольствием со мной поиграет. А вот Гортхауэру мои слова не понравились. Он обиженно заявил, что если я Мелькор по Толкину, то какие же у меня темные эльфы, и что если я собираюсь играть злобного дегенерата, он мне в этом помогать не будет.

Что за манера — из всего многообразия трактовок выбирать только две? Или несчастный страдалец — или злобный дегенерат. Либо все до мелких деталей берем из одной книги, либо из другой. Думать самостоятельно уже разучились.

— Эй, Мелькор, ты чаю будешь? — оторвал меня от печальных размышлений чей-то голос.

— Кто смеет так фамильярно обращаться к Черному Властелину? — попытался максимально грозно спросить я.

— Мы, твои верные призраки! — весело ответили мне.

Теперь понятно. Они уже мертвые, им бояться нечего.

— Мы тебе сушек принесли! — радостно сообщает Гэлрис.

— И чаю в маленьком котелке вскипятили! — подхватывает Келегорм.

Гэлрис просто не узнать. Где дивная эльфийка, готовая часами петь песни на ах’энн и смотреть на меня преданным взглядом? Передо мной решительная, уверенная в себе, в меру агрессивная девица, ну прямо Мелькор в миниатюре. Душа радуется. А ведь был такой уставший от всего темный эльф, большую часть смысла своей жизни видевший в Мелькоре, хотя бы потому, что Мелькор хоть и устал не меньше, но изначально сильнее...

Интересно, откуда она теперь силы берет? Или это уже по жизни?

Пьем чай с сушками. Меня охватывает состояние блаженной расслабленности, словно после напряженного рабочего дня. А ведь раньше я на играх так не уставала...

— Скажи, ты Мелькор только по игре или по жизни? — неожиданно спрашивает бывший принц Нолдор.

«По жизни я тебя за неигровуху...» — собралась пригрозить я, но неожиданно ответила совсем другое:

— По жизни я никогда Мелькором не была. Было нечто того же плана из нашего собственного мира, но это давно...

Рассказать про мир Голубой Звезды? Или не стоит? Скорее всего не стоит. Они отнесутся слишком серьезно, а я не могу серьезно об этом рассказывать. В последнее время я рассказываю так, как будто все, чем мы когда то жили — пустая фантазия, придумка для развлечения ума и ничего серьезного и важного в этом нет. Наверное, для того, чтобы никто не посмел со мной разговаривать о моих мирах в подобном тоне. Хватит с меня уже...

— Я вообще последние года три толкинистом не являюсь. Толкина люблю и уважаю, Ниенну тоже... но не было меня в этом мире.

— А я было подумала, что ты по жизни Мелькор, — сказала Гэлрис. — Ты был такой настоящий...

— Я по другому не умею. Кого бы мне не пришлось играть — хоть эльфа, хоть крестоносца, хоть космического рейнджера — он всегда у меня должен быть настоящим. Иначе нет смысла ехать на игру.

Они переглядываются. Как будто я дал ответ на невысказанный вопрос. Но когда они успели так спеться, что понимают друг друга без слов? Впрочем, и у меня такое же было. Лет шесть тому назад. Так давно, что я уже успела все прочно забыть.

Все, хватит ностальгировать! Хватит разговоров по жизни — в последнее время они для меня плохо кончаются.

— Давайте завязывать с пожизневкой. По игре поговорим.

— А ты умеешь говорить с призраками? — удивляется Келегорм.

— Я последние два года только этим и занимаюсь, — ворчливо говорю я.

Уточняющих вопросов, как ни странно, не последовало. Недооценивал я Гэлрис...

— Ты, Нолдо, — говорю я, обращаясь к Келегорму, — навсегда привязан к моей Цитадели. От тебя осталась только память и у тебя осталось только память. Картины прошлого, как живые, встают перед тобой, но ты не в силах ничего изменить. Ты догадываешься, что Мелькор готовит новую войну против твоих сородичей, но предупредить их ты не можешь. А если смог, послушали бы они тебя? Нолдор не верят даже живым, вернувшимся из Черной Цитадели, а уж мертвым не поверят тем более. Твоя душа обречена вечно скитаться в лабиринтах Ангбанда, внушая ужас живым и обещая страшную участь пленникам. Ты не хотел покоряться мне при жизни — теперь ты служишь мне после смерти. Но для тебя это не радость, а мука.

— Эльфы никогда не станут служить тебе, Моргот, — говорит Нолдо.

— Не суди обо всех эльфах по себе. Смотри — перед тобой Гэлрис, темная эльфийка, бывшая со мной еще до времени моего заключения в Валиноре. Она тоже умерла, как и ты, но пребывание здесь не приносит ей никакой муки. Она такая же часть Цитадели, как и все остальное, находящееся в ней. Она — память Цитадели и моя.

— Ты опять лжешь, Моргот. Не может быть никаких темных эльфов. Мы знаем, что во времена Предначальные ты захватил некоторых эльфов в плен и пытками и черным чародейством превратил их в свой народ — орков.

— Да, были у меня орки. Но и эльфы тоже. У орков была сила. У темных эльфов — мудрость. Вы думаете, мы там только песенки пели и сказочки сочиняли? Я по-своему хотел Средиземье обустроить, именно для этого и понадобились мне два народа.

— Мы никогда не были слабыми и беззащитными, — вступает в разговор Гэлрис. — Моей воли достаточно, чтобы остановить любого орка и любого человека, который осмелится напасть на меня.

— Однако вы проиграли самую первую войну!

— Мы были слабы по сравнению с войском Валинора.

— Тогда были слабы, — поправляю я. — Мне не хватило какой-то жалкой сотни лет, чтобы сделать эльфов Тьмы неуязвимыми даже для Валар.

Достали меня, честно говоря, разговоры на тему, почему Мелькор не умел воевать, почему Мелькор не смог защитить темных эльфов и все такое прочее. Все бы так воевать не умели! И если я беру за основу версию Толкина, то почему бы и не быть у меня темным эльфам? Потому что в «Сильмариллионе» этого нет? Но ведь никто не проникал во тьму моих замыслов в подземельях Утумно, а профессор Толкин — тем более.

— Возможно, во времена Предначальные какие-то эльфы и могли соблазниться твоими лживыми посулами, Моргот. Но мы, Нолдор, никогда не поверим тебе!

— Однако, в Валиноре и верили, и слушали, и ходили за мной по пятам.

— Тогда ты мог нас обмануть. Но сейчас, после того зла, которое ты причинил нам...

— А кто из нас больше причинил зла — я или вы? Кто устроил резню в Альквалондэ — я? Кто сжег корабли в Лосгар — я? Кажется, вы преувеличиваете мое значение в народе Нолдор.

— Это ты посеял среди нас разлад!

— Я вас проверял. А вы проверки не выдержали.

Какие иногда узнаешь интересные вещи... Мне нравится эта версия. Что же дальше было? Позволим Мелькору самому на этот вопрос ответить...

— Зачем же тогда ты уничтожил Деревья Валинора?

— Хотя бы для того, чтобы изгнать вас в Средиземье. Сами бы вы, как показал опыт, не решились бы идти.

— И ты решил за нас?

— А разве Валар не решили за вас, предложив вам переселиться в Валинор?

— Они предоставили нам выбор!

— Так и я предоставил. Финарфин, например, остался.

— Я все могу понять, Тано, — вступила в разговор Гэлрис, — но почему ты воспользовался силой Пустоты, чтобы уничтожить Деревья Валинора?

— Чьих сказок ты наслушалась? — ласково-укоризненно спрашиваю я. — Кто выдумал эту Пустоту? Унголиант изначально не представляла из себя никакой опасности, а иначе разве жила бы она в Амане? И не говорите, что никто про эту тварь не знал — когда мне понадобилось, я прекрасно ее нашел, и другие Валар тоже бы нашли. Жила она себе спокойно где-то на окраине Амана и питалась светом, как крысы — отходами. А мне было мало просто снести Деревья — их свет надо было нейтрализовать, поглотить, а мне такое не под силу. Вот я и вспомнил про помойную тварюшку. Кто ж знал, что и ей такое количество света окажется не под силу? Бедняжка отравилась и стала невменяемой. Набросилась на меня, потребовала Сильмариллы... И уж, конечно, она и слушать не стала бы никаких объяснений, что еще одна доза света такой интенсивности убьет ее, а заодно и меня. Вместо того, чтобы с эльфами нормально поговорить, я должен был с этой тварью сумасшедшей разбираться! Она не только Сильмариллы, она и меня бы сожрала, если бы Балроги на помощь не подоспели. И все из-за того, что я не рассчитал чужие силы.

— Ты всегда полагаешься на чужие силы, Моргот, — отозвался Нолдо.

— Теперь уже — не полагаюсь. Только на свои.

Да, а своих с каждым годом все меньше и меньше. Причем по жизни. Не потому ли я сейчас так устала, что мы взвалили на себя больше, чем смогли вынести? Они еще спрашивают, не Мелькор ли я по жизни. За сегодняшний день я убедилась, что вполне на Мелькора тяну. Обожженных рук только не хватает для полного сходства.

Когда-то и у нас была своя цель. Когда-то мы и себя считали всезнающими. Сотворили себе мир. Или придумали. Или увидели. Долгое время жили в нем в полной гармонии. А потом он перестал отзываться на наши действия. Мы сами по себе, мир сам по себе. То, что было раньше, превратилось в полную свою противоположность. Может быть потому, что мы слишком сильно хотели повторения того, что было раньше? Точно так же, как и Мелькор. Хотел сделать Нолдор подобием эльфов Тьмы — а получил в результате злейших врагов. Хотел обустроить Средиземье под себя — в результате оказался запертым в Северных землях, как в тюрьме.

Опять, скажете, предопределение?

— Мелькор!

— Что такое?

— Принимай своего блудного сына!

Оторвашись от грустных размышлений, я обнаруживаю, что уже темно, чай весь выпит, призраки рядышком сидят у костра и о чем-то шепчутся, а передо мной стоит Лета, держа за руку сердитого взъерошенного Гортхауэра. Вид у Майя примерно такой же, как у школьника, которого привели на осмотр к зубному врачу.

— Короче, ты знаешь, что делать, а я в мертвятник побежала, Финроду веселую жизнь устраивать. Я завтра утром к тебе забегу.

Не успел я слова сказать, как Лета уже унеслась. Сейчас мне Гортхауэр веселую жизнь устроит... Папа Эру, роди меня обратно!

— Это еще кто такие?

Разговор начинался в лучших традициях «Черной Книги». Причем даже не самой книги, а представления о ней критиков от толкинизма, которые считают что книга под завязку набита слащавыми слезливыми персонажами, которые всю Первую Эпоху только тем и занимаются, что страдают, выясняют отношения и переживают по любому поводу.

— Это призраки. Разве не видно?

Призраки экипированы, как и положено призракам — широкий белый шарф на шее. Не заметить такое невозможно.

Или он правила перед игрой забыл прочитать?

— Что они здесь делают?

Тон у Гортхауэра такой, как будто он застал меня в постели с Вардой. Создается впечатление, что единственная цель его прихода — завести скандал. Интересно, зачем?

— Живут они здесь.

— А я?

— Что — ты?

— Я тоже здесь живу!

— Насколько я знаю, последние несколько лет ты живешь исключительно в Тол-ин-Гаурхот в окружении всяческих орков и оборотней. Однако я почему-то этим не возмущаюсь.

— Тебе нет до меня никакого дела!

— А кто мне говорил, что в моей помощи не нуждается и прекрасно справится без меня? Как вижу, ты без меня не справился. Кто тебя так? А ну иди сюда, исцелять буду!

Он так держится, как будто не приполз ко мне на последнем издыхании. А ведь помяли его преизрядно. Еще к призракам умудряется меня ревновать, как будто сам несколько лет от меня не скрывался. Прямо не Гортхаур Жестокий, а электричка-переездючка, как говорили в нашей компании. Боги светлые, неужели шесть лет назад и я такой же была?

Тем временем призраки незаметно, как и положено призракам, растворяются в темноте, оставив меня наедине с этим недоучившимся выпускником младшей группы детского сада, по какой-то случайности считающимся моим первым помощником. В Валиноре я видал таких помощников!

И что ведь самое интересное — Гортхауэр по жизни девчонка неглупая. Чем-то похожа на меня шесть-семь лет назад. Песни у нее — заслушаешься, я в девяносто пятом таких не писала. Рисует неплохо. Зачем она строит из себя такого Гортхауэра? Можно подумать, всех забот у него было — как на него Мелькор посмотрит. А на такое, действительно, смотреть тошно.

— Теперь ты мне внятно и подробно расскажешь, что произошло.

— А почему я должен тебе рассказывать?

Честное слово, разговаривать с Нолдор было куда приятнее!

— Потому что ты подчиняешься мне! Потому что хватит уже дурной самостоятельности! Захотел — взял Тол-Сирион, захотел — отдал, пользы никакой, морока одна! Сидит один, затворившись в своем замке и переживает — ах какой я несчастный, меня Мелькор не любит! А за что тебя любить? Я просто так любить не умею. Польза дожна быть, дело должно быть общее, а если дела своего сделать не умеешь, так и говорить не о чем. Я для чего людей под свою руку собирал? Чтобы они от тебя шарахались? Прекращай изображать из себя оскорбленную невинность и быстро докладывай — что у тебя стряслось. Что за эльфов вы там в плен захватили?

— Они себя не назвали...

— Ну разумеется. Ты что думал — они по всей форме представятся, скажут куда и зачем идут, да еще и помощи твоей попросят? Просто так тебе никто ничего не скажет, заставить надо.

— Я их допрашивал!

— И что?

— Никто не признался.

— Значит, плохо допрашивал. Где они теперь?

— Я их убил. А когда в живых остался один человек...

— Человек или эльф?

— Человек. Я оставил его на потом. Но тут пришла на остров принцесса Лютиэн, дочь Тингола, со страшным валинорским псом...

— Так это пес тебя так покусал?

— Да... — нехотя признался Гортхауэр.

— И только после полного поражения ты догадался добраться до меня, да еще и не хочешь рассказывать, что случилось. А я тебе расскажу. Среди эльфов, которых ты захватил в плен, был король Финрод, а человек — Берен, сын Барахира, поклявшийся Тинголу, что добудет Сильмарилл из моей короны в качестве выкупа за его дочь. Ты четыре года гонялся за Береном по всему Дортониону, а когда он сам к тебе явился, не смог его опознать.

— Откуда ты это знаешь?

— Что же ты думаешь — если я безвылазно в Ангбанде сижу, так мне и сведения негде раздобыть? Я в отличие от тебя умею разведку организовывать. Для чего у тебя Турингветиль? Сплетни обо мне разносить? Гадости мне говорить? Потом еще удивляются — почему мы до сих пор каких-то Нолдор победить не можем? Не воинство Тьмы, а край непуганых идиотов! Ни на кого, кроме себя, нельзя положиться!

Разозлился я здорово. Чувствую себя не Мелькором, а прямо-таки Морготом из ночного кошмара правоверной толкинисточки. Уж в ком-ком, а в Гортхауэре был я уверен, как в самом себе. И что в результате? Опять проиграл, положившись на чужие силы. В который уже раз? Одна только Гэлрис свою задачу выполнила, да и то — погибла от разгильдяйства своих же. Сколько еще можно биться головой о стенку, которой я не строил?

И тут Гортхауэр не выдержал. Отскочил от меня шагов на пять и заорал:

— Ты думаешь, мне бы позволили что-нибудь сделать, даже если бы я и захотел? Да вокруг меня стая мастеров вертелась и только что по голове «Сильмариллионом» не била! Ты думаешь, я — дурак? Это не я дурак, это меня так профессор Толкин описал, чтоб он сдох! Заладили «предопределение, предопределение»! Да никакое это не предопределение, а авторский произвол! Хорошие всегда побеждают, плохие всегда проигрывают! А иначе дети плакать будут и книжки распродаваться перестанут! Конъюнктура это называется, а не предопределение!

— Не конъюнктура это называется, а идейная несовместимость! Предисловия и сопутствующие материалы читать надо! Толкин был христианин и не мог в своей книге не выразить христианские тенденции! Мелькор и Саурон постоянно терпят неудачи не потому, чтобы порадовать падких на развлечения читателей, а потому что дьявол должен быть посрамлен!

— Ты что, считаешь, что Мелькор — это дьявол?

— Не я, а профессор Толкин!

— Но ты с ним согласен?

— Если бы я была с ним согласна, я не взялась бы играть Мелькора!

— Значит ты считаешь, что все темные — идиоты?

— Я этого не говорила!

— Ты только что сказал, что я — идиот!

— А что я еще мог сказать, если мне известно, кого ты взял в плен, а тебе — нет? Подожди, не перебивай. Я уже знаю, что ты скажешь. Это, мол, не я виноват, это Толкин так написал. Но если ты приехал на игру по Толкину, ты должен играть согласно событиям, описанным Толкиным! Событиям, я сказала, а интерпретация и мотивировка целиком лежит на тебе! Мы не можем отменить ничего из того, что написано, мы можем только объяснить. Мы можем понять, понять по-своему, тем более, что тот же Толкин неоднократно повторяет, что замыслы Мелькора никому не ведомы.

— Что толку в объяснениях, если ничего изменить не можешь!

— Если ты собрался мир Толкина менять, тебе не на игры надо ездить, а свой вариант писать. Желательно с оригинальными именами и названиями, чтобы гнев правоверных толкинистов на себя не обрушивать.

— А я и пишу! Только почему я должен другие имена придумывать, если я по жизни — Гортхауэр? Да, у нас не так все было! Но Мелькор у нас был Мелькором, а Гортхауэр — Гортхауэром! И я не желаю переделывать себя и свой мир в угоду каким-то там толкинистам!

— А зачем ты ставишь свой мир в зависимость от книг Толкина? Зачем вообще с ним спорить, если можно отделиться и создать свое? Ты уверен, что ты именно Гортхауэр? Знаешь, в свое время я была твердо уверена, что жила на Арде каким-то черным Майя, а потом мы стали смотреть и выяснили, что меня там и рядом не стояло! И вообще речь не об этом! Ты приехал на игру по Толкину — вот и играй по Толкину! Впиши себя в мир Толкина! Прими Гортхауэра таким, каким он был, но постарайся найти свое объяснение его поступкам. Говоришь — предопределенность заела? А меня она, по твоему, не заела? Я каждый раз надеюсь на чужие силы и каждый раз терплю неудачу. Найди же и ты причины своих неудач и перестань стенать, что Толкин изобразил нас дебилами! Если бы Мелькор был дебилом, о нем бы и не вспоминал никто, а посмотри, сколько у нас темных, едва ли не больше, чем светлых! Мелькор — не машина для исполнения чьей-то воли — будь то воля Илуватара или Толкина — а живое, свободное существо со своими желаниями и своими мотивами! Мелькор, Гортхауэр — больше, чем просто символы Зла, которые видят правоверные толкинисты! И «Сильмариллион» больше, чем христианская проповедь, именно потому, что основан он на реальных событиях, происходящих в мире, который мы не знаем. И Мелькор — реальная личность, которой мы тоже не знаем, и вынуждены догадываться о его мотивах по оставленным нам свидетельствам, а их явно недостаточно. Это все равно, что по тени дерева определить, что это за дерево, или, что еще сложнее, по сумме вычислить слагаемые.

— Так что, по твоему — хорошо, когда за каждым твоим шагом мастер следит?

— А ты сделай так, чтобы не надо было следить. У меня в Ангбанде...

— В Аст Ахэ!

— У меня в Цитадели, — подчеркиваю я, — Лета была сегодня только один раз, исключительно с целью выпить чаю.

— Я видеть ее не могу!

— Ты не ее видеть не можешь, а примириться с тем, что тебя что-то ограничивает — будь то мастер по информации или автор книги, по которой играем. Но пойми же ты, невозможна жизнь без ограничений! Невозможно предсказать все последствия своих поступков! Но это не значит, что играть, ориентируясь на текст, неинтересно. Прежде чем искать что-то свое, избавляясь от навязаных рамок, надо постараться понять, откуда эти рамки взялись и как в их пределах можно действовать и попробуй только сказать, что это работа нетворческая! Мне сегодня никакие мастера не мешали, а я все равно неудачу потерпел! Послал Гэлрис на разведку к Нолдор, а она не только от рук моих же орков погибла, но и умудрилась в Келегорма влюбиться! Ни одного мастера там и рядом не стояло, а у Толкина вообще ни про каких темных эльфов не упоминается! Я не знаю, что это за предопределение такое, если оно и по жизни работает, но раз работает, то не сопротивляться ему надо, а изучать! И вообще, я своих людей пинаю за неигровуху, а мы тут с тобой сколько уже по жизни треплемся!

— А если вы по жизни, можно призраку свое слово сказать?

Откуда-то из темноты возник Келегорм и подошел к нам, стараясь при этом держаться на почтенном расстоянии от Гортхауэра. Воистину призрак — появляется и исчезает незаметно даже для меня.

— Вы говорите — мастера, предопределение... Мне Лета сказала — когда поедете с Куруфином охотиться, ты должен встретить Лютиэн и утащить ее с собой. Мы битый час по полигону околачивались, Куруфин уже подбивал меня вне игры в Дориат сбегать и несчастную эльфийскую принцессу за ноги из палатки вытащить. А меня эта команда дивных эльфов по жизни достала, не хотел я с ними лишний раз связываться. Да и постоянные «вне игры» еще в Нарготронде надоели. И тут мы Гэлрис встречаем. Мне уже плевать было — Лютиэн, не Лютиэн, я играть хотел, а не с кем! У нас сразу завязался разговор чисто по игре и чисто по делу. Безо всяких «кого я вижу» и излишней дивности. Ну встретил бы я эту Лютиэн, о чем я бы с ней разговаривал? О цветочках, которые растут у них в Дориате? Я уж не знаю, что там имел в виду Толкин, но Келегорм, такой, как он представляется мне, полюбить Лютиэн просто не мог! Гэлрис — другое дело, я ни на секунду не усомнился в том, что она Нолдэ.

— Но твой Келегорм не знал, что он встретит Лютиэн.

— Вот именно! И я буду бросать умную интересную собеседницу ради неизвестно чего? Разумеется, не буду!

— А при чем тут предопределение? — мрачно спросил Гортхауэр, явно недовольный вмешательством в наш разговор.

— При том, что на игре оно не действует, по крайней мере в моем случае. Даже при наличии воли мастеров.

Разговор о предопределении грозился вылиться в крупный спор на полночи и я решил пресечь это безобразие. Тем более, что не только призраки, но и люди стали прислушиваться к разговору, готовые в любой момент его поддержать.

— Хватит! Достаточно уже поговорили по жизни. Дальнейший треп — исключительно по игре. А теперь все оставьте нас вдвоем с Гортхауэром.

Повиновались мне мгновенно. Даже призраки. Вот что значит — настоящий Черный Властелин!

— Мелькор!

Нет ответа.

— Мелькор!

Нет ответа.

— Да Моргот тебя побери, ты будешь вставать или нет?

Я медленно начинаю осознавать, на каком я свете. Лето. Утро. Палатка. «Лэйтиан». Мелькор — это я. Рядом дрыхнет Гортхауэр, свернувшись клубочком и натянув на себя все одеяло. Вот почему ночью мне было так холодно!

А где Гэлрис? Ах да, они с Келегормом в Нарготронд пошли ночевать. По жизни. А может и по игре, если Келегорм выбил из Леты разрешение кому-нибудь присниться. Ох, и хорошие же сны видели сегодня ночью князья Нолдор!

— Уже встаю! И как это, интересно, Моргот меня поберет?

— Я придумаю, как. Вылезай давай! Все давно проснулись, одного тебя ждем!

Выбираюсь из палатки. Никогда не думала, что вставать утром будет так тяжело. Ох, старость — не радость!

— Извини, Лета. Мы полночи с Гортхауэром протрепались.

— Достал меня вчера твой Гортхауэр.

— Охотно верю. Меня тоже. Однако я сумел его убедить в том, что ты к нему особой ненависти не питаешь, а игра по Толкину не исключает полета фантазии.

— Ну что, вы готовы?

— Мы всегда готовы. Но я раньше, чем искупаюсь и позавтракаю, ни на что не способна.

— Твои ребята что собираются делать?

— Надо у Готмога спросить. Готмог! Чем мои ребята сегодня намерены заниматься?

— Наверное, опять пойдем Хитлум штурмовать.

— Не надо Хитлум, — твердо сказала Лета. — Идите в Химринг. Маэдрос тоже хочет подраться. Где призраки?

— В Нарготронде. Они там спят. По жизни. У меня палатка двухместная, в нее больше одного Саурона не влезает.

— Знаю, что в Нарготронде. Если они хотят играть, пусть просыпаются. Думаю, будет хорошо, если кроме Кархарота, Берен и Лютиэн встретят еще и призраков.

— А у нас нет Кархарота.

— Как нет?

— Так нет. Не заехал.

— Значит, срочно выбираешь Кархарота и присылаешь мне в мастерятник на загруз. Только, чтобы он прилично драться умел, за ним потом весь Дориат гоняться будет. Когда к тебе эту парочку приключенцев посылать?

— Не раньше, чем часа через полтора. Ты с ними придешь?

— Ну разумеется, мне же надо отслеживать!

— Вот что, Лета. Я говорю тебе и повтори это, пожалуйста, парочке приключенцев: я признаю власть мастеров, я признаю сюжет Толкина, но если Лютиэн будет плохо петь, а Берен плохо отыгрывать, не видать им Сильмарилла, как берегов Валинора! А к тебе просьба — отслеживать отслеживай, но не особо высовывайся. Я нормально поиграть хочу, я понять хочу, почему им все-таки удалось проникнуть в Ангбанд и забрать Сильмарилл. Мы тут полночи спорили о предопределении и я пытался доказать Гортхауэру, что ничего в этом страшного нет, но когда речь зашла о Сильмарилле, я поняла, что зашла в тупик. Все в «Сильмариллионе» объяснить могу, это — нет. Не эпизод из реальной истории, а какая-то притча о схождении в ад!

— А может и не надо понимать? Играй, как написано. Может быть, оно и задумывалось, как притча.

— Но играем-то мы в реальную жизнь!

— Реальная жизнь — это то, что в городе осталось. А Толкин — это все-таки сказка.

— В каждой сказке есть доля правды. Ладно, не будем спорить, а то опять полдня потеряем. Вот еще что. Сильмарилл из моей короны мечом выковыривать не надо. Там штуковину одну отогнуть и он выпадет.

— Так мне что, бежать твою корону сейчас Берену показывать?

— Не надо. Пусть сам догадается. А если не догадается, ты тихо ему скажешь, чтобы не ломал. Я же говорю — плохого отыгрыша не потерплю! Купаться со мной пойдешь?

— Ты что, какое купание, у меня дел по горло!

Я Лету вполне понимаю. Через полтора часа и у меня будет дел по горло. Так что будем спешить наслаждаться жизнью, пока еще есть такая возможность.

По пустынной выжженной земле медленно идут двое — мужчина и женщина. Они не думают о цели своего путешествия, они не знают, что ждет их завтра, они только знают, что надо идти — и идут. Пусть они беззащитны, пусть поход их обречен, но сейчас они не думают об этом. Они вдвоем и это придает их силы. И еще что-то на их стороне, то, о чем они точно не знают, а могут только догадываться. Судьба? Воля Илуватара? Что-то ведет их и поэтому они не задумываются о цели своего похода. Все станет ясно в свое время.

Неяркое февральское солнышко играет на верхушках заснеженных деревьев широкого проспекта. Девчонка-первокурсница входит в девятиэтажное здание общежития, на первом этаже которого находится библиотека, в нетерпеливом ожидании подходит к стойке... «А третий том Толкина у вас есть? Мне так понравились первые два, хочется узнать, что было дальше!» «Нет третьего тома, — отвечает библиотекарша, — к нам не поступало». И тут неожиданно откликается невысокая темноволосая девушка, деловито перебирающая журналы: «Тебе третий том нужен? Хочешь, дам почитать?». Из здания общежития они выходят вместе. И уже в сентябре представляются всем, как Бранд и Корвин Амберские...

Откуда берутся эти случайности, которые на самом деле не случайны? Где граница между случайностью и предопределенностью? И как определить — идешь ты сам или тебя ведут? И кто ведет? Кем бы я была, если бы не познакомилась тогда в библиотеке с Брандом? А где бы были мы с Брандом, если бы в девяносто седьмом я не познакомилась на остановке с Мерлином, будь он проклят! Я безбожно опаздывала на стрелку с Брандом, трамвая целую вечность не было и какая-то тетка заявила, что где-то впереди трамваи стоят и сюда ничего не ходит. Тогда я стала громко во всеуслышанье ругать весь общественный транспорт города Санкт-Петербурга с поминанием Амбера, Хаоса, Отражений, в которых этот самый транспорт застрял, а также Моргота, Саурона, Дарта Вейдера и прочая, прочая, прочая. Вот тогда и подошел ко мне Мерлин и предложил идти до метро через Отражения... А потом дернул нас черт рассказать ему про мир Голубой Звезды. Мерлин к тому времени много всего интересного поведал, вот мы и решили, что он нам поможет. Помог. Так помог, что Бранд про этот мир и слышать не может, а у меня обратная реакция — я от любого упоминания Амбера шарахаюсь, как хоббит от назгула. Сначала выдал нам длинный манускрипт о том, что сейчас думают о нас в том мире, и по сравнению с тем, что там говорилось, толкиновский Моргот показался бы сущим ангелом, а потом... Но про «потом» вспоминать не хочется. А был такой умный и воспитанный молодой человек, как говорит моя мама. Это была случайность? Или это было подстроено? Кем подстроено?

И после этого Гортхауэр еще смеет рассуждать о предопределении. Настоящего предопределения он не видел! Свой мир, у него, видите ли, где он Гортхауэр и Мелькор тоже есть, но не так все было, как в книгах написано. Вот встретит он года через полтора на остановке какого-нибудь Мерлина... или Сарумана... Стараешься, придумываешь... или провидишь... а потом приходит кто-то и из твоего мира делает игрушку. Не лучше ли, действительно, вернуться к Толкину? Правда и из Толкина уже такое сделали...

Время подходит. Надо сосредоточится. Сейчас — уже не то, что вчера. Довольно расслабляться. Забыть все, что я есть и чем я была. Корвин Амберский, Эйна Энхариви, хранительница Силы Преображения, Катя Соколова, аспирантка Технического Университета, по совместительству дизайнер-верстальщик в коммерческой фирме... Забудем о них. Будем считать, что их не было. Может быть будут — но не скоро. А сейчас — Черная Цитадель Ангамандо и там, в самом ее сердце — Властелин Тьмы Мелькор. Он уже все знает, он знает, что ему брошен вызов. Кем? Это сейчас неважно. Он больше не будет полагаться на чужие силы. Поэтому Берен и Лютиэн никого не встретят на своем пути, никто из воинства Цитадели не посмеет им помешать. Я сам приму их вызов. Отныне я полагаюсь только на себя.

Как это — никого? А Кархарот? Впрочем, нет, Кархарот нужен мне исключительно для нейтрализации валинорского пса. Не люблю я ничего валинорского...

Кархарот не в счет. И призраки тоже не в счет. Они — часть Цитадели, а значит — часть меня. Они не будут пытаться задерживать путников, они всего лишь смутят их, вселят в них страх и сомнения... Я не слышу о чем они говорят, слишком далеко, но знаю это. Мелькор знает.

— Ты идешь за Сильмариллом, Берен из рода Беора? А под силу ли тебе эта ноша? Ты знаешь, что род Феанора не оставит тебя в покое? Пока Сильмарилл у тебя, мы будем преследовать тебя, если ты отдашь его Тинголу, мы обрушимся на Дориат... ты хочешь повторения Альквалондэ? Леса Рэгиона горят не хуже, чем корабли в Лосгар!

— Послушай, зачем тебе все это, Лютиэн, дочь Тингола и Мелиан? Ты действительно любишь этого смертного или тебе дороже чувство своей избранности? О да, вы совершите то, чего не мог доселе совершить никто из вас и этим измените судьбы мира! Сознайся — ты ведь ради этого пришла сюда, а вовсе не ради Берена? Тебе ведь дорог не он сам, а его необычность, если бы не он прошел в Дориат, минуя Завесу, а ты бы повстречала его в Дортонионе в толпе ему подобных, он бы и не привлек твоего внимания!

Конечно, подобные речи задержат их ненадолго. И ослабят их ненамного. Но мне много и не нужно. Я же не собираюсь полагаться только на чужие силы. Идите ко мне, идите, я сам вас встречу. Я достойно вас встречу.

Они стоят передо мной. Человек и эльфийка. Думают, что своим простейшим маскарадом могут кого-то обмануть. Думают, что сумели дойти до моего трона исключительно силой Берена и магией Лютиэн. Они еще не знают моей силы.

— Я пришла, чтобы спеть перед тобой, как поют менестрели Средиземья!

— Пой, — согласился я, как будто ко мне каждый день приходят эльфийские принцессы петь перед троном.

— А гитара есть?

Сейчас я завою. Как назгул или даже еще страшнее. Полагаюсь только на себя, надо же! И совсем забыла, что окружающие могут относиться к игре, как к игре, где можно не особо утруждать себя отыгрышем, а не как к серьезному действу. Это я сюда думать приехала. А они — развлекаться.

Смотрю на «парочку приключенцев». Лютиэн — девчонка лет семнадцати-восемнадцати, среднего роста, с длинными темными волосами, стройная, я бы даже сказала — тощая, не очень красивая, но зато платье на ней... Темно-синее, шелковое, с бархатной отделкой, с вышивкой бисером и какими-то блестками. В таком платье можно смело идти играть хоть французскую королеву, хоть эльфийскую принцессу. Вот только одного платья для достойного отыгрыша недостаточно. Берен одет куда проще. И выглядит не в пример серьезней. От вопроса про гитару его тоже заметно покоробило. А ведь я его знаю! Он в тусовке, как и я, с девяносто четвертого, и лет ему примерно столько же, сколько и мне, может на год больше. А зовут его Кэрт.

Тем временем откуда-то возникает Гэлрис, протягивает Лютиэн гитару (мне кажется или действительно в ее движении есть нечто пренебрежительное?) и мгновенно исчезает.

Я молчу. Я жду, что она в конце концов споет. И она поет. Что-то невыносимо дивное и банальное, про зачарованный лес, про эльфийскую принцессу и так далее, я даже не вслушиваюсь в слова. Сама, небось, сочинила. Да наш Гортхауэр в сто раз лучше песни пишет!

Пытаюсь найти глазами Лету, и не нахожу. Мой совет спрятаться получше она приняла к сведению. А вот второй мой совет, кажется, не приняла. А Лютиэн закончила петь и нетерпеливо на меня смотрит — мол, чего ты не засыпаешь, нам Сильмарилл надо брать и ноги делать, а то на шестичасовую электричку не успеем.

— Значит, ты петь передо мной пришла. А петь ты не умеешь. Разочаровала ты меня, дочь Элвэ и Мелиан. Не пошли тебе на пользу уроки твоей матери. Вот она, помню, так пела, что соловьи умолкали.

Я отчаянно импровизирую, пытаясь спасти ситуацию. Причем спасти чисто игровыми методами, ибо пожизневых разборок мне уже с Гортхауэром хватило. Лютиэн еще не понимает в чем дело, а вот Кэрт вполне понимает. Я вижу, ему тоже хочется играть, как и мне, ему тоже хочется что-то понять и победа надо мной мастерским произволом его не устраивает. Мы внимательно смотрим друг на друга, не как враги, а как хорошие товарищи, которым предстоит совместная трудная работа. Он чуть кивает, я улыбаюсь.

— Не трогай мою мать! — обиженно говорит Лютиэн.

— А я ее и не трогаю, наоборот, я ее хвалю. Она-то умела петь и танцевать, а ты — нет!

Кэрт наклоняется к спутнице и что-то шепчет ей на ухо.

— Я умею петь! — неуверенно говорит девушка. — Сейчас я спою тебе другую песню.

Под моим скептическим взглядом она явно смущается. А я не собираюсь ее поддерживать. Ни по игре, ни по жизни.

Будет день: впервые за много лет
Не откажут крылья и боль пройдет,
И простив ненужность свою земле
Вновь начнешь оборванный свой полет*.

Вот это мне уже нравится больше. Но где-то ведь я слышала эту песню. Интересно, кто автор?

Сердце — как звезда, и ясны пути,
На челе венец серебра луны...
Позабудь о зле, лед оков прости,
Подари земле золотые сны

Я спохватываюсь. Ну, Эйна, ты даешь! Это же мой собственный текст! Давний, 96 года. Они так надо мной издеваются, что ли?

Смотрю внимательно и понимаю — не издеваются. А еще я замечаю, что Лютиэн чем-то похожа на Гортхауэра. Затрудняюсь точно сказать чем, но похожа. Вроде и внешне они совершенно разные — Гортхауэр маленький и пухленький, и взгляды у них диаметрально противоположные, но есть между ними что-то общее, есть.

О тепле любви, что сметает страх,
О всесилье веры и красоты.
Сердце мира бьется в твоих руках —
Так прими, достойный своей мечты!
Возвращайся! Родина — в небесах,
Ведь не зря казалось — земля тесна.
Сердце мира бьется звездой в руках
И дорога в Вечность светла — ясна.
И свобода рядом — навек сестра,
Не откажет больше крыло твое
Лишь держа Звезду в молодых руках
Не забудь о мире, где взял ее,
Возвращайся в мир, что дарил ее,
Ждет земля тебя, что зажгла ее...

Когда это было? Когда я писала удивительно содержательные и емкие стихи, повествующие о чем-либо, кроме беспросветной тоски и отчаяния? И кто виноват, что я перестала их писать? Неужели только Мерлин? А может быть Мерлин был всего лишь проверкой на прочность и мы ее не прошли, так же как Нолдор в Валиноре?

Это было давно. Теперь все чаще и чаще кажется — не было совсем. Каждый день был открытием, каждый час был неожиданностью. За что бы мы ни брались, на какой бы мир ни обращали свое внимание, он играл для нас новыми, неизведанными доселе красками и ощущениями. Это было так интересно — каждый раз открывать что-то новое, что-то свое. Своя Арда у нас тоже была, и не та куцая импровизация, что я выдавала вчера, а полноценный мир, вполне цельный и вполне продуманный. Что нам теперь осталось? Воспоминания, да Город над Бездной, этакий перекресток, где находят прибежище все потерпевшие крушение. Нам с Брандом там самое место...

Бросить бы все и снова оказаться году этак в девяносто пятом. Посидеть всей дружной компанией на полянке, послушать новые песни, посплетничать об Амбере, сыграть очередную словеску из серии «приходит Нолдо в Аст Ахэ»... Впочем, Нолдо вчера уже был. В Ангбанде. Это не Аст Ахэ, это хуже.

К чему мы стремились тогда? Чего хотели? Сейчас уже не вспомнишь, а если вспомнишь, то не сможешь воспринимать так, как воспринималось тогда. Почему мы не достигли того, к чему стремились? Сначала текучка заела, а потом появился Мерлин...

О чем я пел тогда, в Песне Творения? Чего хотел, чего добивался? Я не помню. Я забыл свою Песню. Слишком много было всего, слишком много ошибок, слишком много разочарований на пути к цели. И этот путь заслонил саму цель. Зачем это все? Я сам не могу ответить, и не буду никого об этом спрашивать. Начать бы все сначала... Услышать еще раз свою собственную Песню, отдаться на ее волю и пойти туда, куда она зовет. Снова стать прежним, снова жаждать творчества, а не биться головой о стену, перестать разочаровываться во всем, начиная с себя... Песня... Кажется, я уже слышу ее... Помоги мне начать все сначала!

— Эйна!

Очухиваюсь. Лето. Игра. Ангбанд. Трон Мелькора. У трона лежат: Мелькор одна штука, корона одна штука, в короне Сильмариллы две штуки. Вокруг толпится народ — пять штук. Лета, Келегорм, Гэлрис, Гортхауэр и Кэрт. Все смотрят на меня совершенно сумасшедшими глазами. Это я что, контроль над собой по жизни потеряла? Со мной подобного года три не было! Видел бы это вчерашний Нолдо...

— Эйна, ты в порядке?

— Да все в порядке, успокойтесь. Ничего страшного, обыкновенный персонажный переезд. У всех бывает, кое у кого даже проходит. Сильмарилл забрали?

— Он у меня, — признается Кэрт.

— Ну так идите доигрывайте! Кархарот там уже весь слюной изошел, пообедать тобой хочет!

Народ еще с трудом верит, что со мной все в порядке, и разойтись не спешит.

— Что с тобой было? — допытывается Лета.

— Я же сказала — персонажный переезд. Останешься тут спокойным, если тебе твою же песню исполняют, да еще столетней давности!

— Это — твое??? — восклицают все хором. Гортхауэр при этом даже выглядит немного разочарованным. Небось, счел меня занудой, помешанном на достоверности текстов, и ничего подобного от меня не ожидал.

— Мое. Только старое. Лета, мы играть сегодня будем или нет? Сгиньте отсюда все, кроме Гортхауэра, он сейчас меня тут раненого обнаружит!

— Мы уже сгинули! — радостно восклицает Гэлрис. — Лета, можно мы в Дориат пойдем? А то они там никакого зла не знают, надо их хоть подготовить к появлению Кархарота.

Призраки убегают. Лета с ними. А вот Кэрт почему-то не спешит.

— Ну а ты чего?

— Я ничего... Я сейчас пойду... Тебе Сильмарилл когда отдать?

— Да хоть насовсем себе оставь, мне не жалко. Пусть будет сувенир на память. На добрую память о Властелине Зла.

Мы смеемся.

— Слушай, почему я тебя раньше не видел?

— А где ты раньше был?

— У нас была своя команда. Теперь уже нет...

— Так и у нас была своя команда!

— Да я ваших кое-кого знаю...

— Да и я ваших тоже знаю...

Мы опять смеемся. Хотя чего в этом смешного, непонятно. А ведь если бы события повернулись чуть-чуть по другому, мы могли бы быть и в одной команде. Это сейчас уже поздно что-либо менять...

Или — не поздно?

— А почему ты Береном пошел, разве ты светлый?

— Да какой я светлый, просто попросили выручить. Знал бы я, что такая Лютиэн... Слушай, Эйна, вы когда снимаетесь?

— Не знаю. Я хотела пораньше, чтобы в давку не попасть...

— Официально конец игры в четыре, но нам еще Кархарота ловить. Подожди меня, пока мы доиграем, ладно?

Я пристально смотрю на Кэрта, а он — на меня. Года три уже, наверное, я не только не заводила новых знакомств, но и не поддерживала старых. И вдруг... А почему бы и нет? Почему бы не начать все сначала, точнее, с нового витка спирали, ведь все идет по спирали, и то, что казалось отступлением от пути — всего лишь новый виток... То, что было, уже не вернется, но ведь то, что было — это уже пройденный этап. Новый отрезок пути всегда сложнее предыдущего, разве не так?

— Я тебя подожду. Доигрывайте, и я тоже доиграю. Беги давай, а то тебя Лютиэн ждет.

— А тебя — Гортхауэр.

— По-моему, они стоят друг друга.

Мы опять смеемся. Мне сейчас удивительно хорошо и радостно, как будто бы я не отдал за здорово живешь Сильмарилл, а, наоборот, получил его в подарок. Даже предстоящий разговор с Гортхауэром меня не пугает. Я к нему готова. Я ко всему теперь готова.

— Возвращайся после игры! Я подожду тебя!..